Лесник - Эмар Густав - Страница 5

Началась смертельная борьба человеческой воли против безумных, свирепых, будто вырвавшихся на волю слепых сил природы.

Каждый шаг стоил леснику сверхъестественных усилий, особенно из-за той тяжести, что лежала у него на плечах. Он шел, шатаясь, точно пьяный, спотыкаясь, и по колено уходил в вязкую грязь, ежеминутно опасаясь увязнуть в ней с головой. Ветви хлестали и царапали ему лицо, дождь бил в глаза и ослеплял его, от бури захватывало дух и мутилось в голове.

Однако он не унывал и только удваивал усилия; он упорно не бросал своего спутника, теряя и вновь отыскивая дорогу по нескольку раз за минуту, среди этого страшного хаоса восстававшей против него разъяренной стихии.

За полчаса он продвинулся вперед всего на какую-нибудь сотню шагов.

Тут он с ясностью мыслей человека, принявшего непоколебимое решение, хладнокровно подсчитал, что если б он даже не разбился на дне пропасти, не был увлечен потоком или не выбился окончательно из сил — а холодный пот и теперь уже выступал у него на лбу от изнеможения, — ему понадобится ровно семь часов на то, чтобы добраться до дома таким образом, разве только к нему подоспеют на помощь.

— На Божью волю! — прошептал он. — Господь везде и во всем. Да будет то, что решил Он в своей премудрости. Но я не прекращу борьбы, пока есть силы, и буду отстаивать жизнь до последней минуты… но далеко ли до нее?

Он подавил вздох и удвоил усилия, и без того уже неимоверные. Прошло еще несколько минут.

Незнакомец неподвижной массой висел на плече лесника и не подавал никаких признаков жизни. Он или умер, или лишился чувств.

Вдруг невдалеке раздался бешеный лай.

Лесник остановился; он несколько раз глубоко вздохнул, перевел дух, и радостная улыбка озарила его мужественное лицо.

— Вот мои славные собаки! — воскликнул он. — Мы спасены!

Он собрал последние силы и крикнул зычным голосом, который перекрыл на мгновение рев и грохот бури:

— Эй, красавчики! Сюда, сюда!

Собаки ответили лаем еще более сильным и вскоре показались в сопровождении двух человек с факелами, которые следовали за ними на некотором расстоянии.

— Слава Господу, вот наконец и вы! — вскричали они почти с благоговейной радостью — так боготворили своего хозяина.

— А это кто? — удивился Педро.

— Человек, которого я спас… Он очень нуждается в помощи, друг мой.

— Сеньора так и думала, что случилось нечто в этом роде, — в сердцах заметил Хуанито.

— Сеньора! Неужели она вышла в такую страшную погоду? — с живостью вскричал Сантьяго.

— Нет, нет, сеньор, не извольте беспокоиться; но и стоило же нам труда удержать ее!

— Достойная, святая женщина! — прошептал лесник.

— Однако, сеньор, отсюда надо поскорее убираться подобру-поздорову.

— Да, да, поспешим; этот несчастный в самом жалком положении.

— Бренная наша жизнь! — пробормотал Хуанито, который отчасти был философом. — Ба-а! После нас хоть трава не расти! — заключил он.

Незнакомца тихонько опустили на землю. Лесник наклонился к нему и пощупал пульс, — он был слаб, но ясно прощупывался. Очевидно, несчастный лишился чувств, но не умер.

Лесник весело поднял голову.

— Мы спасем его! — радостно вскричал он.

— Аминь! — отозвались слуги.

— Живее, надо устроить носилки.

— О, это не займет много времени!

— Особенно если тотчас примемся за дело.

Собаки лизали незнакомцу лицо и тихо, жалобно скулили.

Эти ласки привели его в чувство; он открыл глаза.

— Боже мой! — прошептал он. — Я думал, что умер.

— Но, по счастью, ошиблись, — весело ответил лесник.

— Ах! И вы тут, мой спаситель!

— Все тут.

— Вы не бросили меня?

— Бросить вас? Полноте, видно, что вы меня не знаете.

— Вы спасли меня во второй раз!

— И на этот раз окончательно, будьте спокойны.

— Как мне отплатить вам?

— Ничего не может быть легче, я уже говорил вам.

— Не говорите со мной таким тоном!

— Отчего же? Позвольте мне говорить с вами откровенно, чтобы положить конец всякому изъявлению благодарности с вашей стороны.

— Говорите.

— Вы воображаете, что я спас вас и затратил столько усилий исключительно только ради вас?

— Для чего же тогда?

Полноте, вы с ума сошли, сеньор! Я вас не знаю, понятия не имею, кто вы, да и знать не хочу. Я сделал все единственно для себя, из чистейшего эгоизма, для своего Удовольствия, наконец. Моя страсть — оказывать услуги; это мания, если хотите, как и любая другая. У каждого свой конек; это — мой, вот и все тут.

— Какой вы странный человек!

— Да уж каков есть, не извольте гневаться.

— Вы, должно быть, жестоко страдали, если дошли до того, что холодно излагаете подобные мысли, против которых возмущается даже ваше собственное сердце.

— Кто знает! Быть может да, быть может — нет… но теперь речь не о том. Как вы себя чувствуете?

— Лучше, гораздо лучше, я даже думаю, что в состоянии идти.

— Это заблуждение; вы еще слишком слабы, чтобы я согласился на это… Вот и носилки для вас готовы, мы тихонько переложим вас на них и с Богом отправимся в путь.

— О! Могу вас уверить…

— Ничего не хочу слушать, повинуйтесь.

По знаку лесника двое слуг осторожно переложили незнакомца на носилки, потом взялись каждый за один конец и подняли их.

Двинулись в путь.

Собаки уже убежали вперед — вероятно, чтобы дать знать оставшимся в доме о приближении хозяина.

Лесник сказал правду: расстояние до его домика было совсем не велико; они добрались до него менее чем за четверть часа.

Женщины стояли в тревожном ожидании в дверях домика, освещенные факелом, который держала Пакита.

Увидев носилки, донья Мария испустила крик ужаса и бросилась было к ним.

Она подумала, что случилось несчастье с ее мужем.

Но тот, угадав, что происходило в сердце жены, поспешил к ней и крепко обнял ее.

Велика была радость всех членов семейства, когда они опять были вместе после долгих часов мучительного ожидания.

По распоряжению доньи Марии яркий огонь горел в камельке и сухая одежда была приготовлена для пострадавших путников.

Как только слуги внесли в дом носилки, дамы ушли, чтобы дать путникам переодеться.

Незнакомец вскочил на ноги с живостью, которой нельзя было ожидать после полного его изнеможения за несколько минут до этого.

Лесник немедленно приступил к обязанностям сиделки и, даже не сменив своего мокрого платья, поспешил оказать незнакомцу с ловкостью и проворством, удивительными в таком человеке, самые заботливые и нежные попечения.

Раздев его, он велел докрасна растереть ему все тело суконкой, пропитанной водкой, потом сам надел на него теплую и сухую одежду, дал ему укрепляющее средство и усадил в кресло подле пылающего камелька.

— Теперь не трогайтесь с места, пока я не вернусь, — сказал он, — грейтесь; через десять минут вы точно переродитесь, предсказываю вам.

— Клянусь, я чувствую себя отлично.

— Вам сейчас будет еще лучше и я надеюсь, что вы отдадите должное ужину.

— Ужину? — переспросил незнакомец, улыбаясь.

— Что ж, черт возьми! Разве вы думаете, что мы останемся без ужина? Мы с вами, кажется, умираем с голоду.

— Право не знаю, мой любезный хозяин.

— В котором часу вы ели в последний раз?

— Часов в восемь утра, но что-то голоден не был и едва отведал завтрак.

— Так и есть, вы потеряли силы от недостатка пищи, — не спорьте, ваша частая зевота ясно изобличает страдание желудка! Вы будете есть, повторяю, и с большой охотой.

— Я буду делать то, мой любезный хозяин, что вам угодно.

— Вот это хорошо! Теперь вы благоразумны. Не теряйте терпения в мое отсутствие, я мигом вернусь.

— Здесь вы хозяин. Прошу вас передать дамам мои извинения за беспокойство, которое невольно причинил им, и за хлопоты, которые наделал теперь.

— Вы сами исполните свое поручение, сеньор; вы увидите дам за ужином.

Он сделал знак слугам вынести носилки, взял мокрую одежду незнакомца, чтобы высушить на кухне, и вышел.