Констанция. Книга третья - Бенцони Жюльетта - Страница 50

«Хотя, — подумала Констанция, — Эмиль, скорее всего, никогда так не думал и говорить об этом только для того, чтобы оправдаться».

— Если уж ты, Эмиль, решился заговорить о верности, о семье, то тебе не помешает выслушать и мое мнение на этот счет.

— Я слушаю, Констанция.

— Мои рассуждения могут показаться немного странными, Эмиль, ведь сама я не была замужем. Но со стороны всегда виднее. По-моему, ты просто путаешь отношения между мужчинами и женщинами, принятые в высшем свете, с тношениями, между простыми людьми. Прежде всего нужно знать сердце той, от которой зависит твое счастье. Страдания и горе ждут тебя, если у твоей жены нет интереса к заботам мужа, если она не утешает его в горькую минуту, если ее желания далеки от всего, во что она может вдохнуть жизнь, что она может осветить как бы лучами солнца.

— Я не строю иллюзий насчет Колетты, Констанция, наш брак основан всего лишь на твердом расчете.

— Извини, Эмиль, ты сказал брак, а следовало бы сказать предстоящий брак.

— Да, завтра состоится наша свадьба, и я знаю Констанция, в чем ты хочешь меня убедить. Но я все равно найду свое счастье, как бы ни относилась ко мне Колетта, какой бы ее ни сделали условности высшего света.

— Ты, Эмиль, утешаешь себя, а дело обстоит иначе. Ведь и среди простых людей многие от безрадостного существования предаются порокам, многие из них осуждены или гниют в ссылках и камерах, а они ведь могли бы избежать падения.

— Никогда не думал, что ты, Констанция, можешь рассуждать подобным образом.

— Я всегда любила представать перед светом самыми неожиданными сторонами своего характера и если ты, Эмиль, пришел ко мне поговорить, то выслушай мой совет до конца. Та вот, женщине, которую само небо предназначило мужчине в ангела-хранителя, так легко создать из своего дома рай и этим предостеречь

Своего мужа на пути в ад, но для жены бедняка священные узы не игрушка, она не презирает их, как это часто делают женщины нашего круга. Для нее не унизительно быть матерью и женой. Посмотри вокруг себя на беспечный мир, в котором мы живем, и если ты увидишь неверного мужа, который прожигает свою жизнь, теряет

Состояние и честь, предаваясь порокам, ищи причину в холодном взгляде и пустом сердце его светской жены.

Эмиль вцепился в подлокотники кресла.

— Ты говоришь, Констанция, так, словно бы имеешь в виду Колетту?

— Ты правильно понял меня.

— Не надейся, Констанция, я буду счастлив с ней. Она еще невинная девочка, не испорченная пороками высшего света. Именно она сможет создать тот рай, в котором я найду свое счастье.

Констанции хотелось расхохотаться, но сдержалась.

«Ничего, пусть попозже Эмиль поймет, как ошибался, пусть уже ничего нельзя будет поделать».

Нет, Констанцию не мучили угрызения совести, она и в мыслях не допускала, что сделала Колетту несчастной. Наоборот, ведь Эмиль не может долго оставаться верным мужем. Человек, однажды узнавший вкус измены, не сможет долго оставаться на одном месте и его будут привлекать новые и новые женщины.

Но ход мыслей мадемуазель Аламбер прервал Эмиль.

— Ты рассуждаешь так, как мужчина, и мне вместо тебя придется вступиться за женщин. Подумай, если муж переносит свои нежные привязанности на другую женщину, неужели и тогда нужно винить только его жену?

— Конечно, Эмиль, по крайней мере, она должна делить с ним позор.

Некоторое время шевалье де Мориво молчал. Он понимал, за словами Констанции Аламбер кроется то, чего он не знает, но где именно подстерегает его опасность, он не догадывался.

«Ну вот и все, — подумал шевалье, — я не собираюсь молить о прошении, не собираюсь даже сожалеть, ведь все когда-нибудь кончается, даже самое хорошее».

— Я хочу, Констанция, пожелать тебе найти счастье, но не в пирах и наслаждениях, не в роскошных экипажах и не в мишурной красоте, и уж конечно же, не в лживой лести, слетающей с уст такого развратника как я. Пусть не повезет мне, пусть оправдаются твои слова, и Колетта станет такой же как и все светские дамы, но хоть ты, Констанция, найди свое счастье в добром имени, в спокойной

Совести, в молитвах, во всем, что не приведет тебя потом к раскаянию.

— Ты, Эмиль, стал похож на священника.

— Это не так уж страшно, Констанция, временами нужно вспоминать и о душе. Остерегайся, Констанция, собственных интриг, пока еще не поздно. Мы расстаемся, и я с радостью вспоминаю те дни, когда мы были с тобой. Я понимаю, ты не могла быть моей женой, а я не мог быть твоим мужем. Но запомни, женщина еще не

Женщина, пока у нее нет детей. Надеюсь, Констанция, когда-нибудь ты поймешь это. Ведь представь, как дрогнет твое сердце, когда ты заглянешь в глаза своему ребенку и быть может, чувство матери спасет в тебе женщину.

— Эмиль, не пытайся сделать мне больно, — Констанция поднялась со своего места, давая понять, что разговор окончен.

Поднялся и Эмиль де Мориво. Некоторое время они стояли по разные стороны столика, пристально глядя друг на друга.

— Эмиль, ты сам не понимаешь, какую глупость совершил, оставив меня.

— Прости, я не мог поступить иначе, — де Мориво сделал шаг, словно хотел обнять Констанцию, но женщина сделала предостерегающий жест.

— Лучше уйди так.

Эмиль, тяжело вздохнул, покинул гостиную. А на душе у Констанции сделалось тяжело. Чужие неприятности не принесли ей настоящего счастья, не принесли облегчения. Сейчас можно было упиваться победой, но женщина чувствовала себя опустошенной.

Ведь во всем мире существовало только двое людей, способных ее понять и обоих уже не было. Смерть унесла и виконта Лабрюйера, и графиню Эмилию.

— Анри, — прошептала Констанция, — ты был несправедлив ко мне, но поверь, более благородного человека, чем ты, я не встречала в своей жизни. Благородного не по поступкам, а по образу мыслей, ведь благородство не в том, чтобы следовать условностям, а в том, чтобы никого не обманывать.

Констанция снова опустилась в кресло и прикрыла лицо руками. В такой позе и застала ее Шарлотта.

Темнокожая служанка с удивлением смотрела на свою госпожу. Не так уж часто ей приходилось видеть Констанцию плачущей.

— Он не стоит вас, мадемуазель, — прошептала Шарлотта, опускаясь рядом с мадемуазель Аламбер на низкую скамеечку.

— Я плачу не о нем, Шарлотта.

— Ничего в мире, мадемуазель, не стоит ваших слез.

— Я плачу о себе, ведь я так одинока. Темная, цвета шоколада рука Шарлотты легла на белоснежную ладонь Констанции.

— Забудьте обо всем, госпожа, вы будете счастливы.

— Сколько раз, Шарлотта, я уже слышала такие слова, но счастья как не было, так и нет. Сперва кажется, что оно в деньгах, во власти, но потом, получив и то и другое, понимаешь, ты могла быть счастлива и в прежней жизни, если бы вела себя по-другому. Я словно злая фея, приносящая людям только горе.

— Не думайте об этом, госпожа.

— Нет, Шарлотта, иногда следует подумать над тем, правильно ли ты живешь и смогла ли ты дать кому-нибудь счастье.

— Вам нужно отдохнуть, мадемуазель, я приготовлю вам ванну.

— Хорошо, Шарлотта, спасибо тебе за заботу.

Когда Констанция переступила край ванны и теплая вода коснулась ее нежного тела, женщина почувствовала, как куда-то далеко уходят ее заботы, мысли о других. Душистый аромат наполнял комнату, золотистые лучи солнца, отраженные водой, играли бликами на потолке.

«И вновь вода приносит мне успокоение, — подумала Констанция, — как раньше, когда я сидела на теплом камне посреди ручья, любуясь бликами стремительно несущейся воды. Только теперь вода стоит на месте точно так же, как остановилась моя жизнь. Ведь это только иллюзия, что я живу, чужие заботы занимают мое существование. Зачем тебе пытаться изменить ход событий? — допытывала себя мадемуазель Аламбер, — подумай, в конце концов, и о себе. Сколько можно быть одной, не делая никого счастливой?

Да ты всего лишь, Констанция, боишься потерять свое счастье, которого у тебя не было и нет, которое лишь проблесками несколько раз сверкнуло в твоей жизни. Однажды, несколько раз обжегшись на любви, ты теперь боишься полюбить по-настоящему, а без этого нет жизни».