Арканзасские трапперы - Эмар Густав - Страница 14

В то время как канадец бросился на краснокожего, Чистое Сердце остановился и стал внимательно следить за ними, готовый, в случае надобности, помочь другу. А когда индеец умер, он, не говоря ни слова, продолжал свой путь.

Через несколько минут огонек замелькал между деревьями, и охотники своим тонким обонянием почувствовали запах жареного мяса.

Как два призрака, поднялись они по стволу огромного пробкового дуба и скрылись в его густой зелени.

Потом они посмотрели вниз.

Перед ними, на расстоянии не более десяти метров, лежал лагерь команчей.

В то время как трапперы вышли из пещеры, милях в двадцати от выхода из нее довольно большое общество белых путешественников сделало привал на берегах Канады. Местность, выбранная ими для ночлега, была очень красива, и на ней еще сохранились следы отдыхавших здесь когда-то раньше индейцев.

Проводники-метисы быстро развьючили с дюжину мулов, за которыми, в виде конвоя, ехали солдаты-мексиканцы.

Сделав из вьюков ограду овальной формы, проводники зажгли посредине ее костер и, покончив с этим, уселись в кружок и стали готовить себе ужин.

Молодой офицер лет двадцати четырех — двадцати пяти, с правильным и характерным лицом, подошел к запряженному парой мулов паланкину, около которого стояли два всадника.

— Где прикажете, сеньор, поставить палатку сеньориты? — почтительно спросил он, снимая шляпу.

— Где хотите, капитан Агвилар, — отвечал один из всадников. — Только устройте все поскорее: моя племянница очень устала.

Это был человек высокого роста, с резкими суровыми чертами лица, орлиным взглядом и белыми, как снега Чимборасоnote 3 , волосами, одетый в роскошный, раскрашенный золотым шитьем генеральский мундир, поверх которого был наброшен военный плащ.

Капитан поклонился и, подойдя к солдатам, велел им раскинуть хорошенькую белую с розовыми полосками палатку, которая лежала на спине одного из мулов.

Через несколько минут генерал сошел с лошади и, подав руку молодой девушке, которая легко выпрыгнула из паланкина, отвел ее в приготовленную палатку, где, благодаря капитану Агвилару, все было устроено так уютно, как только было возможно при данных обстоятельствах.

За генералом и его племянницей в палатку вошли еще двое.

Один из них был низенький толстяк с круглым, красным лицом, задыхавшийся в мундире военного врача. На нем был белокурый парик и синие очки.

Трудно было определить его возраст. Ему, казалось, было лет около пятидесяти. Звали его Жером-Бонифаций Дюрье. Он был французом по происхождению и состоял на мексиканской службе в качестве главного полкового хирурга.

Сойдя с лошади, он очень осторожно снял привязанный за седлом большой чемодан и, не доверяя его никому, бережно понес его сам.

Вместе с ним вошла в палатку молоденькая девушка или, вернее, девочка лет пятнадцати, с лукавым, живым личиком, вздернутым носиком и смелыми глазами. Это была метиска, исполнявшая должность горничной племянницы генерала.

Великолепный негр, носивший громкое имя Юпитер, суетился, спеша приготовить ужин. Ему помогали двое проводников.

— Ну, доктор? — спросил, улыбаясь, генерал, смотря на запыхавшегося толстяка, усевшегося на свой чемодан. — Как вам кажется сегодня моя племянница?

— Сеньорита очаровательна как всегда, — любезно сказал доктор, вытирая лоб. — А какая ужасная жара! Не правда ли?

— Я не заметил, — отвечал генерал. — По-моему, такая же, как и всегда.

— Значит, мне только показалось это, — сказал доктор, глубоко вздыхая. — Над чем же вы смеетесь? — спросил он, обращаясь к метиске, которая вдруг громко расхохоталась.

— Не обращайте на нее внимания, доктор, — заметила, улыбаясь, племянница генерала. — Фебея еще совсем девочка.

— Я уже несколько раз говорил вам, донна Люция, — сказал доктор, нахмурив свои густые брови и надувая щеки, — что эта девчонка — настоящий бесенок. Вы слишком добры к ней, и кончится тем, что она сыграет с вами какую-нибудь плохую шутку.

— У-у-х!.. Какой сердитый этот собиратель камешков! — пробормотала Фебея, намекая на страсть доктора составлять коллекции из камней и растений.

— Ну, ну, довольно! — сказал генерал. — Утомила тебя дорога, Люция?

— Нет, не особенно, — отвечала молодая девушка, удерживая зевоту. — Мы путешествуем уже целый месяц, и я начинаю привыкать к нашему кочевому образу жизни. Сначала это, действительно, очень утомляло меня.

Генерал вздохнул, но не сказал ни слова. Доктор занялся камнями и растениями, собранными в течение дня, и разбирал их, а Фебея кружилась по комнате, как птичка, приготовляя все, что могло понадобиться ее госпоже.

Воспользуемся этим временем, чтобы сказать несколько слов о племяннице генерала.

Люция де-Бермудес была дочерью его младшей сестры. Это была очаровательная девушка лет шестнадцати. Ее большие черные глаза оттенялись длинными ресницами, умерявшими их блеск; на нежной коже сохранился пушок юности, из-за пунцовых губ виднелись жемчужные зубки, а черные с синеватым отливом волосы были так длинны, что покрывали ее всю, с головы до ног, когда она распускала свои косы.

У нее были крошечные руки и ноги и тонкая, стройная талия; движения ее отличались гибкостью, свойственной американкам, а походка — ленивой грацией креолок.

Невежественная, как и все ее соотечественницы, Люция была весела и беззаботна, как ребенок. Ее занимали всякие пустяки, и она совсем не знала жизни или, вернее, знала только ее хорошие стороны.

Эта прекрасная статуя еще не жила, не думала и не испытала любви.

Генерал воспитывал ее в самом строгом, монастырском уединении и решил взять с собой, когда отправился в прерии.

Ни цель его поездки, ни причина, почему дядя желал, чтобы она сопровождала его — нисколько не интересовали молодую девушку.

Путешествие по незнакомым местностям, жизнь на открытом воздухе, относительная свобода сравнительно с тем строгим заключением, в котором ее держали до сих пор, — все это радовало Люцию, и ей в голову не приходило расспрашивать дядю о причинах, побудивших его предпринять эту поездку.