Американский психопат - Эллис Брет Истон - Страница 56

— Керон завтра должна ехать в Атланту. Съемки для Vogue. Нам надо идти.

Кто-то приносит счет и Макдермотт оплачивает его своей золотой карточкой AmEx., что окончательно доказывает, что он уторчан, поскольку Макдермотт — известный скряга.

Снаружи душно и слегка моросит дождь, такой мелкий, что кажется, что это туман, сверкают молнии, но грома нет. Я иду за Макдермоттом в надежде вывести его на чистую воду, почти наталкиваюсь на человека в инвалидной коляске, который, как я помню, пробирался к входу, еще когда мы входили, — коляска ездит вперед-назад по тротуару, охрана в дверях не обращает на нее никакого внимания.

— Макдермотт, — кричу я. — Чем ты занимаешься? Дай мне наркотиков.

Он оборачивается, смотрит мне прямо в глаза и неожиданно пускается в пляс, кружится на месте, потом так же внезапно останавливается и идет к чернокожей женщине с ребенком, сидящей возле закрытых «Деликатесов» рядом с «Nell's». Как обычно, она просит еды, и, как обычно, возле ее ног картонка с надписью. Трудно сказать, черный ли ребенок (ему лет шесть-семь), и вообще — ее ли это ребенок, поскольку свет перед «Nell's» слишком яркий, просто беспощадный — в нем кожа любого человека кажется желтоватой.

— Что они делают? — спрашивает замершая на месте Либби. — Разве они не знают, что надо стоять ближе к канатам?

— Либби, пошли, — Керон тянет ее в направлении двух такси, стоящих у тротуара.

— Макдермотт, — взываю я. — Какого черта?!

Макдермотт с остекленевшим взглядом машет однодолларовой купюрой перед лицом женщины, и та начинает всхлипывать, жалко пытаясь схватить купюру, но, естественно, он ей ее не отдает. Вместо этого он поджигает купюру спичками из Canal Bar и прикуривает огрызок сигары, зажатый между ровными белыми зубами — вероятно, это коронки. Шут гороховый.

— Как это благородно с твоей стороны, Макдермотт, — говорю я ему.

Дейзи облокотилась на белый мерседес, припаркованный у обочины. Другой мерседес, черный лимузин, стоит рядом с белым. Еще одна вспышка молнии. Вниз по Четырнадцатой улице с воем проносится машина скорой помощи. Макдермотт подходит к Дейзи и целует ей руку перед тем, как сесть во второй мерседес.

Я остаюсь стоять перед плачущей негритянкой, Дейзи смотрит на меня.

Господи, — бормочу я. — Вот…

Я протягиваю женщине коробок спичек из «Lutece», потом, поняв свою ошибку, вынимаю коробок из «Таверны на траве» и кидаю его ребенку, а первый забираю из грязных, покрытых струпьями рук.

— Господи, — бормочу я снова, направляясь к Дейзи.

— Такси больше нет, — говорит она, уперев руки в боки.

Очередная вспышка молнии заставляет ее завертеть головой и завизжать. — Где фото графы? Кто снимает?

— Такси, — свищу я, пытаясь остановить проезжающую машину.

Молния прорезает небо над Зекендорф Тауэрc и Дейзи вопит:

— Где фотограф, Патрик? Скажи, чтобы они прекратили.

Она в смятении, ее голова вертится вправо, влево, вперед, назад. Дейзи снимает темные очки.

— О Боже, — бормочу я, но мой голос усиливается до крика. — Это молния. А не фотограф. Молния!

— Ну да. И я должна верить тебе. Ты говорил, что в вестибюле был Горбачев, — укоризненно произносит она. — Я тебе не верю. Я думаю, здесь журналисты.

— Господи, вон такси. Эй, такси! - свищу я приближающемуся такси, только что повернувшему с Восьмой авеню, но кто-то трогает меня за плечо, и когда я оборачиваюсь, передо мной стоит Бетани — девушка, с которой я встречался в Гарварде и которая потом бросила меня. На ней отороченный кружевами свитер и брюки из вискозы с крепом от Christian Lacroix, в руке открытый белый зонтик. Такси, которое я пытался поймать, проносится мимо.

— Бетани, — остолбенело произношу я.

— Патрик, — улыбается она.

— Бетани, — повторяю я.

— Как дела, Патрик? — спрашивает она.

— Ну… ну у меня — нормально, — заикаюсь я после неловкого секундного замешательства. — А ты как?

— Все хорошо, спасибо, — отвечает она.

— Так ты что… была там? — спрашиваю я.

— Да, — кивает она. — Рада тебя видеть.

— А ты… живешь здесь? — сглатываю я. — В Манхэттене?

— Да, — улыбается она. — Я работаю в Milbank Tweed.

— А… прекрасно. — Я оглядываюсь на Дейзи и внезапно меня охватывает злость — я вспоминаю, как мы обедали в «Quoters», в Кембридже, где Бетани (рука на перевязи, небольшой синяк под глазом) порвала со мной, и так же внезапно мне приходит на ум: моя прическа — о господи, моя прическа! — я чувствую, как дождь ее портит.

— Ну, мне надо идти.

— А ты в P&P, да? — спрашивает она. — Отлично выглядишь.

Заметив, что приближается еще одно такси, я отступаю:

— Ну, ладно…

— Давай как-нибудь пообедаем, — предлагает она.

— Отличная идея, — неуверенно отвечаю я.

Таксист заметил Дейзи и остановился.

— Я позвоню тебе, — говорит Бетани.

— Как хочешь, — отвечаю я.

Какой-то черный парень открывает дверь перед Дейзи и она грациозно садится внутрь, парень продолжает держать дверь для меня, пока я сажусь, машу рукой и киваю Бентани.

— А на чай, — просит черный, — не дадите ли на чай?

— Щас, — рявкаю я, стараясь посмотреть в зеркало заднего вида, как лежат мои волосы. — Устройся на нормальную работу, ебаный негритос, будет тебе на чай..

Я захлопываю дверь и говорю водителю, чтобы он отвез нас в верхний Вест Сайд.

— А правда, интересно, как это в сегодняшнем кино они, с одной стороны, были шпионами, а с другой стороны — нет? — говорит Дейзи.

— А ее можешь высадить в Гарлеме, — говорю я шоферу.

Я стою у себя в ванной, обнаженный по пояс, смотрюсь в зеркало Orobwener и раздумываю, не стоит ли мне принять ли душ и помыть голову, так как из-за дождя мои волосы выглядят херово. Пока что я наношу на них мусс и расчесываюсь гребешком. Дейзи сидит возле футона в кресле Louis Montoni из меди и хрома и ест ложечкой мороженое Haagen-Dazs с макадамией. На ней только кружевной лифчик и пояс для чулок из Bloomingdale's.

— Знаешь, — говорит она, — сегодня на вечеринке мой бывший парень, Фиддлер, никак не мог понять, зачем мне сдался яппи.

Я не слушаю ее, но, все еще рассматривая свои волосы, выдавливаю:

— Правда?

— Он сказал, — смеется она, — что от тебя у него дурные вибрации.

Я вздыхаю, потом напрягаю бицепс:

— Это… печально.

Она пожимает плечами и бесцеремонно заявляет:

— Он плотно сидел на кокаине. Бил меня иногда…

Я начинаю слушать, но она говорит:

— …но никогда по лицу не бил.

Я вхожу в спальню и начинаю раздеваться.

— Ты считаешь меня дурочкой, да? — спрашивает она, перекинув через ручку кресла загорелые, мускулистые ноги.

— Что?

Я скидываю туфли и нагибаюсь, чтобы поднять их.

— Ты считаешь меня дурочкой, — повторяет она. — Ты думаешь, что все модели — глупые.

— Нет, — я стараюсь не смеяться. — Честное слово, нет.

— Нет, считаешь, — настаивает она. — Я же вижу.

— Я думаю, что ты… — мой голос замирает.

— Да? — усмехается она.

— Я думаю, что ты просто великолепна и невероятно… великолепна, — монотонно произношу я.

— Как мило, — безмятежно улыбается она, облизывая ложечку. — Ты весьма нежен.

— Спасибо.

Сняв брюки, я аккуратно складываю их и вместе с рубашкой и галстуком вешаю на черную вешалку Philippe Stark.

— Знаешь, недавно я видел, как моя горничная вытащила из мусорного ведра кусок зернового хлебца.

Дейзи переваривает услышанное, а потом спрашивает:

— Зачем?

Я выдерживаю паузу, разглядывая ее плоский, рельефный живот. Ее тело — загорелое и мускулистое. Мое тоже.

— Она сказала, что проголодалась.

Дейзи вздыхает и задумчиво облизывает ложку.

— Как тебе моя прическа?

На мне остались только трусы от Calvin Klein, которые натягивает моя эрекция, и пятидесятидолларовые носки от Armani.

— Нормально, — пожимает она плечами. — Хорошо.