Содержательное единство 2001-2006 - Кургинян Сергей Ервандович - Страница 177

Абсолютный характер все это носит у Шиллера, когда Дон Филипп спрашивает у Инквизитора: "Кому передать державу, дело?" А Инквизитор отвечает: "Тлению, но не свободе".

Это уже не Суслов – Брежнев. И не Победоносцев – Александр III в том виде, в каком мы их привычно понимаем. Если же мы их неправильно понимаем (многие "новые левые" называли Суслова "убийцей смысла"), то надо отдавать себе отчет в том, куда направить острие переосмысления. Потому что за таким "тленью, но не свободе" обязательно будет: "Во имя справедливости извечной Сын Божий был распят". Великий Инквизитор Шиллера и Великий Инквизитор Достоевского следуют друг за другом. Охранительность, превращенная в преклонение перед тлением, должна питаться энергией тления. Эгрегором тления, если хотите. Отсюда только шаг до Повелителя Мух.

Имеет ли это какое-то отношение к нашей политической злобе дня? Я убежден, что имеет. И постараюсь это доказать, анализируя вполне конкретные политические коллизии. Иначе не будет главного. Шага от абстрактного к конкретному. Как известно, без этого шага любая диалектика отдает словоблудием. Чего, конечно, крайне не хочется.

Часть девятая. Энергия газа и энергия тормоза

Каковы альтернативы политика, столкнувшегося с "энергетическим" вызовом? Стоит он у окна (неважно, какого – кремлевского, Лубянки, Зимнего дворца, Пале-Рояля) и наблюдает, как клубятся остервеневшие толпы. Как сеет разрушение эта самая чужая энергия. Прежде всего, конечно, политик понимает, что эта сука-энергия отнимает у него власть. А возможно, и жизнь. Уже от одного этого политик, поскольку он политик, и человек, поскольку он человек, не может прийти в восторг. А испытывает, мягко говоря, нечто прямо противоположное. И обращено это противоположное на энергию как зло. Мы уже разобрали логику подобного обращения.

Но поскольку нельзя отнять у политика права на идеальное, то он, такой не лишенный идеального политик, конечно, сопряжет этот вызов энергии еще и с посягательством на идеальное. На великую Россию, на Советский Союз. В чем-то этот политик будет прав. А в чем-то подобное сопряжение будет продиктовано его нормальным человеческим стремлением укрыться от ужаса в идеальных легитимациях. В конце концов, неважно, в каких дозах будут находиться те или иные ингредиенты в этом коктейле страстей и мыслей. Намного важнее другое.

Чем на этот энергетический вызов может ответить политик, стоящий у окна и наблюдающий за "вожделением хаоса", стремящегося его, политика, поглотить? Чем, кроме скрежетания зубами?

Самый простой для политика ход – платоновский. Позвать стражей (спецвойска, гвардию, на худой конец, просто армию, если ничего другого нет под рукой) и скомандовать: "Пли!" Даже если клубящаяся энергия хаоса элементарно вооружена – это ничто перед профессиональной вооруженностью. В 1905 году против баррикад на Красной Пресне использовалась тяжелая артиллерия. Через столетие… даже не хочется думать над тем, что может быть применено решительными людьми. Все уже видели Грозный. Система "Град" или "Ураган" – отнюдь не предел в череде таких возможностей.

Что сделает толпа (хаос, энергия)? Что "это", так сказать, сделает? Оно отступит, усеивая улицы и площади трупами. Предположим, что "это" размещено не в лоне французской, например, традиции, где принято приводить в действие революционный "газ" раз за разом, невзирая на кровавые издержки. Предположим, что "это" размещено в нашей традиции, где идея вооруженной борьбы за свободу не так укоренена, а страх укоренен в неизмеримо большей степени. Тогда "это" отхлынет, отступит не на исторический миг, а на более длинный срок. И, казалось бы, таким сроком можно воспользоваться.

Но что значит "можно воспользоваться"? Это значит, что можно привести в действие другую энергию и переместить взбунтовавшихся пассажиров из одной исторической точки (характеристики которой и привели к бунту или революции, как угодно) в другую историческую точку. Более комфортную, менее располагающую к бунту и всему прочему.

Но ведь политик уже схватился за войска! И тогда зачем ходить за далекими примерами из эпохи какого-нибудь Наполеона III или Николая II?

Ельцин схватился за войска, чтобы расстрелять Белый дом в 1993 году. Он его расстрелял в октябре. А через несколько месяцев начал войну в Чечне. А почему начал? Потому что спецвойска (Коржаков, Грачев – кто угодно) выполнили заказ на расстрел Белого дома не так, как это делает безропотный механизм. Безропотных социальных механизмов не бывает. И это должны запомнить все, кто собирается к этим механизмам так или иначе обращаться.

Итак, спецвойска, спецкланы выполнили заказ и потребовали вознаграждения. Они его, конечно, не напрямую потребовали. Ельцин был достаточно крут. Они объяснили Ельцину, что хаос может вернуться. И надо закручивать гайки. А единственный ключ для закрутки гаек – это они. И их рекомендации – такие-то. Отсюда новая кадровая политика, новые приоритеты и все прочее.

Боялся ли Ельцин только того, чем его пугали (неких созвучных его времени аналогов "жидов и скубентов" 1905 года)? Думается, что этим его эмоции не исчерпывались. Он другое понимал – что, расстреляв Белый дом, он одновременно с этим расстрелом утратил политическую легитимность. А только эта легитимность позволяла ему находиться над силовиками. Грачевым, Коржаковым и другими. И с момента этого расстрела Ельцин боялся не столько нового Ампилова, сколько Коржакова, Грачева et cetera.

Значит, он не только выполнял заказ силовиков. Он из страха перед ними и тем, как они могут его скинуть (они, а не Ампилов или Баркашов), должен был силовиков "разводить". Он их и "разводил". На почве чеченской войны, но и не только. Он дальше должен был "разводить" всех подряд. Черномырдина с Лужковым, Сосковца с Черномырдиным…

Такие множественные "разводки" позволяют удерживать шаткий баланс. Но они не позволяют осуществлять какую-либо мобилизацию. То есть двигаться в историческом смысле слова.

Движение и до этого носило крайне сомнительный характер. Но тут оно прекратилось. А автобус-то был заполнен пассажирами, которых просили потерпеть. Но говорили, что терпеть придется недолго, потому что потом скорость движения будет высокой и приедут в другую точку. Когда движение прекратилось, пассажиры поняли, что никуда они не приедут. А поскольку движение прекратилось в момент, когда автобус находился на болоте, то автобус не просто превратился в дом для бомжей. Он стал проседать, тонуть в болоте.

Как и куда потом вырулили – отдельный вопрос. И вырулили ли вообще. Но я вовсе не собираюсь превращать свои рассуждения в столь подробный исторический экскурс. Я о другом хочу сказать. О том, что все не исчерпывается коллизией Ельцина в 1993 году или Николая II в 1905 году.

В 1993 году или в 1905 году исторические машины еще имели остаток энергии. Этой энергии хватило хотя бы для того, чтобы скомандовать: "Пли!" А в 1991-м или в 1917-м сказали: "Пли!" – и никто не выстрелил. Да и то – "как бы" сказали. В чем разница? В том, что энергии не было уже вообще. Не было не только массовой энергии, достаточной для общенародной мобилизации. Не было и той минимальной энергии, которая нужна для того, чтобы сработал хотя бы силовой аппарат. В 1991 году, незадолго до ГКЧП, я написал: "В танках сидят солдаты, читающие журнал "Огонек"… А элитные кварталы Москвы (в которых жила и элита КГБ) проголосовали за Ельцина почти поголовно".

Нет содержания – нет энергии. Форма обесточена. В данном утверждении все правильно. Но нет одного промежуточного члена. Между содержанием и энергией размещена идеология. Содержание (концепт, политическая теория) рождает идеологию. А она рождает энергию.

Мне скажут, что энергию рождает многое. Человеческая оскорбленность… Ярость голодных толп… Совсем непросветленные этнические страсти, в чем-то очень близкие к животным инстинктам… Конечно, все это так. Но история человечества знает один лишь способ приводить в действие энергетический макроресурс большого сообщества (народа, нации, человечества). Этот способ известен: "Идея становится материальной силой, когда овладевает массами".