Содержательное единство 2001-2006 - Кургинян Сергей Ервандович - Страница 162

Достаточно ясно, что происходит после разрыва единства между содержанием (духом) и формой (душой). Форма оказывается деградирующей. В ней нарастает косность и омертвение. Чем выше косность и омертвение, тем меньше энергии, тепла, огня, как хотите. Их место занимает холод. Тем, кто хочет самых простых аналогий в этом вопросе, предлагаю перечитать "Снежную королеву" Андерсена.

Чем больше деградирует форма, чем менее гибкой и упругой она становится, чем больше в ней смерть вытесняет жизнь, тем больше охранительность. На самом деле, форму спасти может только новая встреча с духом, содержанием. Но вместо таких форм спасения нередко возникает попытка защитить форму как таковую.

Это может касаться абсолютно разных вещей. Иногда возникают такие защитники-охранители разных церковных форм. В католицизме их было много. Были они и в православии. Иногда это ошибочно называется "фундаментализмом". Были такие защитники формы и у КПСС. В мировом левом движении Суслова очень часто называли "убийцей смысла" и "защитником формы как таковой". Нынешней пародией на это является зюгановская КПРФ).

Я не хочу здесь ничего упрощать. Иногда такая страсть по форме носит почти жертвенный характер. Тут есть место трагедии, пафосу, высоким человеческим чувствам. Но речь всегда идет о попытке спасти то, что нельзя спасти. То есть о попытке с негодными средствами.

Причем подобные попытки меняют свой характер по мере того, как нарастает омертвение формы. Вначале охранительный синдром еще пытается выступать с позиций "стенка на стенку". Энергии революции (трактуемой как хаос) противостоит другая энергия, направленная, например, на защиту правящего дома Романовых (революция 1905 года). Или перестройки Горбачева (ситуация конца 80-х годов).

Схема такого рода защиты фактически описывает то, что в последние годы стала делать часть Кремля, готовясь к отражению "оранжевой революции". Схема эта такова.

Есть мы, и у нас нет энергии, потому что форма уже оторвана от содержания. Но мы еще можем собрать каких-то "Наших" для защиты этой формы. Конечно, мы должны в качестве приманки выделить некий административный ресурс. Но, помимо ресурса, у формы есть еще какая-то привлекательность. И, соответственно, может возникнуть энергия. Но тогда начинается следующая коллизия (рис.3).

Но и это не все. Та энергия, которая подверстана к "МЫ", сразу начинает делиться на две части.

Часть #1 – хочет административного ресурса, проще – карьеры. Но тогда при чем тут энергия?

Часть #2 – хочет защитить форму, видя в ней содержание. Но тогда эта часть #2 сразу начинает делиться на две подчасти.

Часть #2а – это идиоты, которые видят то, что хотят, а не то, что есть. Соответственно, речь идет об очень глупой энергии. Кто-то не видит в этом опасности, а я вижу. Потому что глупой энергией кто-то будет манипулировать. Это "к бабке не ходи", и это уже происходит.

Часть # 2б – понимает, что в форме содержания нет. И хочет защитить содержание. Но тогда она сразу входит в антагонизм с "МЫ". И "МЫ" сразу начинает ее бояться. А поскольку "МЫ" боится энергии вообще, то этот страх чреват далеко идущими последствиями.

Повторяю: все это Россия проходила неоднократно. Это ненависть Двора к "Союзу русского народа", старавшемуся этот Двор защитить. Это ненависть горбачевцев к тем, кто боролся за Союз, защищая власть Горбачева. Это очень глубокий синдром. И с того момента, как он начинает доминировать, начинается следующая фаза процесса.

Форма защищается не "своей энергией" (мобилизацией общества), а только административным ресурсом, который должен подавить всякую энергию. Он энергию, конечно, не давит, этот ресурс. Кроме того, этот ресурс хочет плату за подавление. А его тоже боятся. Теперь уже боятся не страсти "Союза русского народа" ("Наших" – конечно, аналогия условная). Боятся уже интриг Охранки. Чужими становятся не только носители энергии, но и носители ресурса ее подавления. Когда дозревает и этот синдром – возникает новая фаза.

Не нужно мобилизационной идеологии (она и противна, и опасна). Не нужно силовой идеологии (она тоже противна, хотя не так опасна). Нужна не контрреволюция, не "антиоранжевый" штурм. Нужна "управляемая революция". Нужно как-то мимикрировать под ту, чужую, энергию. Это известный феномен, все так же переходящий из эпохи в эпоху. Назовите это "зубатовщиной" или "игрой с Народными фронтами"… Суть одна.

И, наконец, и эта игра оказывается проигранной. Форма окончательно перерождается. Внутри себя она фактически беременна только смертью. И тогда она сама возглавляет войну с собственным содержанием. Дальше процесс мутации начинает идти вразнос. При этом каждое действие начинает приобретать неслучайно парадоксальный характер.

И тут даже непонятно, с чего начать это обсуждать. С дальнейшей диссоциации субъекта политической власти? С идеологических гримас? С проблемных оценок? С крупных социально-политических неприятностей?

Постараюсь начать с того, где все это сходится. Я имею в виду печальный скандал вокруг одной отвратительной армейской ситуации. Скандал, который никак не сводится к отвратительности этой ситуации. Начнем здесь морализировать – ничего не поймем. Скандал, в котором судьба общества и судьба власти как-то стягиваются в один узел сомнительного качества. Попытаемся этот узел не разрубать. А распутывать, причем с максимальной степенью осторожности.

Часть четвертая. Хроника без изъятий или… или АНАЛИТИКА БЫТИЯ

Мы имеем то, что имеем. А именно – гибрид из трех основных элементов, формирующих сегодняшнее общественное сознание как реальность. То есть то, с чем необходимо считаться. Но, прежде всего, надо понять, о каких именно трех элементах идет речь. Из чего слагается сегодняшнее общественное сознание. И как эти слагаемые, влияя друг на друга, создают маразм, с которым мы сталкиваемся уже сейчас. И с которым столкнемся самым чудовищным образом не позже чем через пару лет.

Маразм этот настолько масштабен, настолько напитан последними, оскудевающими, но от этого лишь набирающими болезненность страстями, что… что если меня спросят: "Что с этим делать?" – я честно отвечу: "Не знаю". Я уже с этим сталкивался на предыдущем витке нашей истории, когда все носило отчасти менее маразматический характер. И оценивая всю нашу жизнь как регресс, я должен был предположить, что столкнусь с этим снова. Ибо регресс – это и есть адское (строже говоря – инволюционное) дежавю. Как аналитик, я это должен был предположить. Но, как человек, трагически переживший предыдущий маразм, я откладывал новую встречу, предполагая (без всяких на то оснований), что как-то все преобразуется. Что, глядишь, я сам что-то преобразую. А может, я и не один. В любом случае – тлела надежда на то, что новый вызов не будет копией предыдущего. Да еще такой копией, что, сличив две – предыдущую и последующую, – нельзя будет сказать ничего, кроме банального и всеобъемлющего: "Маразм крепчал".

Но эмоции не имеют права захлестывать то, что претендует на аналитику. И потому я обязан не просто констатировать маразм, а описать его. Причем на уровне, так сказать, анатомии и физиологии. Если эта научная метафора может быть применена к общественному сознанию. А применена к нему она может быть только тогда, когда само это сознание приобретает особую телесность, напоминающую телесность пытаемого, ободранного тела. Что-то такое как раз и описывали все постмодернисты. И это-то и пришло.

Итак, сначала об элементах. А потом об их связи.

Первый элемент – это доставшаяся нам от благополучной советской эпохи чувствительность. Мы не готовы к ужасу новой жизни. Наследники советских благополучий, мы не готовы к ужасу вообще. Получив в наследство сострадательность (что само по себе отнюдь не плохо) и сопереживательность, способность все примерять на себя (а если это не с кем-то, а со мной случится), мы оказались марионетками предъявляемого нам театра жестокости. Для нас сострадательность, сопереживательность – высокие слагаемые христианской культуры. Да, конечно, культуры, освобожденной от стержневой христианской суровости. Такое освобождение от стержня при сохранении всех сострадательных оболочек – суть декаданса. Не я первый это говорю. Да, освобождение от религии – следующая фаза движения по очень понятному и ясно куда ведущему пути. Но это же наш путь. И в конечном счете – что в нем плохого? Что плохого в нем самом по себе – я обсуждать здесь не буду. Я бы много сказал по этому поводу. Но это другая тема. И все сказанное могу к себе предъявить. Потому что, повторяю, это наш путь.