Конец странствий - Бенцони Жюльетта - Страница 24

Взобравшись на козлы, она уже взяла вожжи и приготовилась тронуть с места боевую колесницу, когда все внезапно успокоилось. Женщины, старики и дети отхлынули к домам, а мужчины вернулись к своим лошадям. В центре площади остались только женщина, которую поднял с земли Гракх, его защитники и поп. Он снова поднял крест, указывая на спускавшуюся к реке дорогу... Тогда Гракх, взяв женщину за руку, в сопровождении друзей и перепуганного кучера направился к стоявшей у станции кибитке.

Охватившее юношу опьянение великодушием прошло, и, когда он подошел к Марианне, вид у него был довольно сконфуженный.

– Священник сказал, что теперь она стала моей женой! Ее зовут Шанкала, – пробормотал он таким печальным голосом, что Марианна, сжалившись, улыбнулась ему.

– Почему такой грустный вид, Гракх? Нельзя же было позволить убить эту несчастную, – сказала она ободряюще. – Вы действовали великолепно, и я горжусь вами.

– И я тоже! По крайней мере, с точки зрения человечности, – одобрил и Жоливаль. – Но я спрашиваю себя: что мы теперь будем делать?

– Я думаю, что не о чем спрашивать, – бодро заявил ирландец. – Жена должна следовать за мужем, и поскольку отныне эта дикая кошка является госпожой Гракх...

– О, конечно, я не принял всерьез слова этого добряка, – оборвал его новоиспеченный молодой с фальшивой непринужденностью. – Не женат же я по-настоящему. К тому же я за свободу. Священников я не перевариваю, и, если хотите знать все, я гораздо больше люблю богиню Разума, чем нашего доброго боженьку. Кстати, она очень красивая женщина...

– Господи, Гракх! – воскликнула опешившая Марианна. – Вот так Символ веры! Я давно знаю, что вы дитя Революции, но я спрашиваю себя, что подумал бы кардинал, услышав вас...

Гракх повесил нос и переминался с ноги на ногу.

– Язык у меня болтает раньше, чем я подумаю. Простите меня, мадемуазель Марианна. Эта история совсем заморочила мне голову... Наконец, я думаю, что из нее может получиться горничная. Конечно, она и в подметки не годится Агате, но лучше это, чем ничего.

Язон пока помалкивал. Он смотрел на спасенную с таким странным видом, словно она была неизвестным животным. В конце концов он пожал плечами.

– Эта женщина – горничная? Бред какой-то! По-моему, цивилизовать ее трудней, чем приручить волчицу. Я не уверен, что она признательна нам за спасение.

Это почти совпадало с мнением Марианны. Несмотря на ее несчастный вид: разорванная рубашка, следы побоев, покрывавшая ее пыль – она не вызывала жалости. Под густыми бровями ее черные глаза горели диким огнем, невольно вызывающим тревогу. Вблизи, впрочем, она оказалась довольно красивой. Лицо, правда, немного портили выдающиеся скулы и слегка приплюснутый нос. Чуть раскосые глаза выдавали следы монгольской крови. Кожа была смуглая, волосы – иссиня-черные, а большой рот, широкий, красный и мясистый, указывал на легковозбудимую чувственность.

Она заносчиво осмотрела по очереди своих спасителей, а когда Марианна с ласковой улыбкой протянула ей руку, сделала вид, что не заметила этого, и, стремительно повернувшись, вырвала из рук кучера замотанный в красное сверток, очевидно, ее одежду, который старуха бросила с порога проходившему мимо малому.

– Вот что, – сказал Жоливаль, – меня удивит, если она долго останется с нами. При первой же возможности, как только она будет достаточно далеко от своих деревенских друзей, она избавит нас от своего присутствия. Вы слышали, что сказал Гракх? Это цыганка, дочь больших дорог.

– О, пусть она делает, что хочет, – вздохнула Марианна, уязвленная пренебрежением цыганки. – Гракх единственный, кого это касается. Это его дело, как быть с нею...

Ее уже не интересовала эта история, и если она еще не жалела о спасении цыганки от гибели, то по меньшей мере хотела забыть о ней. В конце концов, Гракх уже достаточно взрослый, чтобы брать на себя ответственность.

Она направилась к дверям станции, где стоял с фуражкой в руке обязательный станционный смотритель. Язон последовал за нею, но, когда Гракх взял за запястье Шанкалу, чтобы повести в дом, та выкрутилась, как змея, бросилась к Язону и, схватив его руку, с пылом прижалась к ней губами, заметно взволнованная, после чего гортанным голосом произнесла несколько слов.

– Что она сказала? – воскликнула Марианна, нервозность которой возрастала.

– Она говорит, что... если у нее должен быть повелитель, она хочет выбрать его. Вот шлюха!.. Я охотно позвал бы ее мужа и отдал ее старухам...

– Слишком поздно! – заметил Жоливаль.

Действительно, получив от своего попа последнее благословение, казаки начали переправляться через реку. Не боясь промокнуть, они входили в воду, видимо, в знакомом месте, где был брод, так как лошадям вода доходила только до груди. Первые уже выходили на противоположный берег. Остальные следовали за ними, и вскоре эскадрон собрался полностью. Разобравшись по двое, черные всадники исчезали в сумерках...

Этой ночью в маленькой комнатке с дощатыми стенами, под иконой с до дрожи косоглазыми Богородицей и младенцем, Марианна не ощутила прежнего блаженства. Встревоженная, занервничавшая, она плохо отвечала на ласки возлюбленного. Ее мысли непрерывно возвращались к этой женщине, которая спала где-то рядом, под одной крышей с ними. И хотя она убеждала себя, что цыганка не лучше дикого животного, что ей не следует придавать значения, ибо она никак не способна вмешаться в ее жизнь, Марианна не могла избавиться от мысли, что та представляет собой опасность, угрозу, тем более серьезную, что молодая женщина не могла сообразить, как и в чем она проявится.

Устав обнимать безжизненное тело и целовать безответные губы, Язон вскочил одним прыжком, взял горевшую у иконы лампаду и поднес к лицу Марианны. В слабом свете заблестели широко открытые глаза, лишенные всяких следов страстной истомы.

– Что с тобой? – шепнул он, нежно проводя пальцем по ее губам. – Ты выглядишь, словно увидела привидение. Нет никакого желания заниматься любовью?

Молодая женщина не шелохнулась, только ее полный грусти взор обратился к нему.

– Мне страшно, – вздохнула она.

– Страшно? Но чего? Неужели ты боишься, что деревенские мегеры сделают засаду под нашими окнами, чтобы поймать Шанкалу?

– Нет. Мне кажется, что именно она вызывает у меня страх!

Язон рассмеялся.

– Что за глупость! Охотно соглашаюсь, что у нее не вызывающий доверия вид, но она нас совсем не знает, и, судя по тому, что мы видели, у нее до сих пор не было причин испытывать теплые чувства к роду человеческому. Эти старые колдуньи охотно разорвали бы ее в клочья. И ее красота немалая тому причина.

Марианна ощутила в районе сердца неприятное пощипывание. Ей совсем не понравилось, что Язон упомянул о ее красоте.

– А ты забыл, что она обманула мужа? Это женщина, нарушившая супружескую верность, прелюбодейка...

Ее голос вдруг сделался таким резким, что ей показалось, будто она кричит. Может быть, из-за наступившей вслед за этим тишины... Некоторое время Язон пристально вглядывался в неожиданно ставшее замкнутым лицо своей возлюбленной. Затем он задул лампаду и обнял Марианну, так сильно прижав ее к себе, словно боялся, что она сейчас исчезнет. Он долго целовал ее, стараясь разогреть холодные губы до температуры собственной страсти, но напрасно. Тогда его губы пробежали по щеке молодой женщины, нашли ухо, и он слегка укусил его.

– А ты тоже, сердце мое, ты женщина, нарушившая супружескую верность, – прошептал он. – Однако никто не собирается бросать тебя в воду...

Марианна вздрогнула, как укушенная змеей, и попыталась отстраниться от прижимавшего ее к себе тела. Но он держал крепко, да еще оплел ее ноги своими, так что она смогла только воскликнуть:

– Ты сошел с ума! Я неверная супруга? Ты разве не знаешь, что я свободна? Что мой муж умер?

Она почувствовала, что теряет самообладание и ее охватывает невыразимый ужас. Догадываясь, что она готова закричать, Язон стал еще нежнее.