Мария кровавая - Эриксон Кэролли - Страница 40

Сторонники вооруженного восстания с радостью встречали вести о раздоре, начавшемся в королевской семье. В последнее время Генрих и Анна часто ссорились, причем яростно. Даже те, кто ненавидел Анну, признавали, что теперь она сама попала в чистилище. В чем тут дело, вначале вообще было трудно понять. Сказать, что Генрих устал от Анны, особенно после «неудачи» с Елизаветой, как будто бы было нельзя. Он, кажется, все еще находил ее чрезвычайно привлекательной (позднее эту привлекательность объявят колдовской силой), но, с другой стороны, Генрих уже давно, чуть ли не сразу после венчания, начал флиртовать, соблазнять и затевать романтические интрижки, которыми увлекался, живя с Екатериной. Почувствовав, что стала одной из многих, Анна принялась было протестовать, требуя от супруга соблюдения верности, но он живо поставил ее на место.

Единственное, чем Анна могла крепко привязать к себе супруга, — это родить ему сына. Весной 1534 года она сказала Генриху, что снова беременна, и на несколько месяцев их совместная жизнь вновь стала похожей па прежнюю. Но когда в начале лета она была вынуждена признаться, что ошиблась, этого ей уже не простили. Король опять приблизил к себе старую любовь, «очень красивую девушку» из придворных, имя которой в истории не сохранилось Известно лишь, что она была сторонницей Екатерины и Марии, а значит, противницей Анны. Невестка Анны пыталась было расстроить эту интрижку, но король отослал ее от двора. Шапюи в то время заметил, что, чем дольше длится это страстное увлечение короля, тем более подавленной и беспокойной становится Анна.

Не было ни малейших сомнений, что Генрих таким образом мстит Анне. За обман с беременностью он наказал супругу не только тем, что демонстративно развлекался с любовницей, но и тем, что в определенной степени понизил статус ее ребенка. Марию неожиданно, в первый раз с тех пор как она попала в свиту Елизаветы, с официальным визитом посетили несколько видных придворных. По совету Генриха почти все придворные кавалеры и дамы засвидетельствовали ей почтение в загородной резиденции, где она жила в свите Елизаветы, а при переезде в Ричмонд Мария ехала в таком же бархатном паланкине, как и Елизавета. Эти многозначительные намеки — визиты придворных и бархатный паланкин, — разумеется, от внимания Анны не ускользнули. Временное и незначительное возвышение Марии ее «крайне раздосадовало», а известие о том, что «новая фаворитка» Генриха прислала дочери короля теплое послание, вообще лишило покоя. В послании говорилось, что «фаворитка» является настоящим другом Марии, ее преданной служанкой, и та побуждала принцессу дождаться благоприятных изменений обстоятельств, которые обязательно наступят в ближайшем будущем. Анна вновь возмутилась, но ее протесты были приняты холодно. Генрих сказал жене, что она должна быть благодарна ему за все, что он для нее сделал, и довольствоваться своим теперешним положением — оно не столь уж плохое. Немного помолчав, король добавил, что, если бы у него была» возможность начать все сначала, он бы никогда на ней не женился. А вот это уже было серьезно. Он намекал, что развелся с одной женой, поэтому ему ничто не может помешать развестись и с другой.

В письмах того периода Шапюи называет Анну коварной убийцей, полной решимости расправиться со всеми своими врагами. Упоминая о ее конфликте с Генрихом, он всегда добавлял, что она по-прежнему управляет королем и в конце концов обязательно вновь окажется на коне. Другие наблюдатели, настроенные по отношению к Анне не столь сурово, воспринимали ее положение иначе, считая, что за всеми ухищрениями и интригами королевы стоят отчаяние и страх. Да, с Марией она действительно обращается очень плохо, но такова логикд борьбы за права своего ребенка, потому что Анна — королева, а Елизавета — принцесса лишь по милости Генриха. Титул Анны не признал ни один европейский монарх, а при каждом дворе жалели Екатерину, называя Анну «наложницей» и «шлюхой». Если Генрих решит отодвинуть надоевшую супругу в сторону, то ни церковь, ни советники, ни законники на ее защиту не встанут. Родственники тут же от нее откажутся, а немногочисленные «друзья» при дворе начнут поносить громче и яростнее, чем враги. Французский посланник, посетивший двор Генриха в период тяжелой болезни Марии, в феврале 1535 года, написал, что Анна сильно ограничивает свое передвижение в страхе за безопасность. «Ее взгляд выдает тревогу и нервозность», — записал он, добавив, что она считает свое положение более слабым, чем до замужества. Анна шепнула ему, что за ней очень пристально наблюдают и что она не может ни говорить с кем бы то ни было свободно, ни писать, а затем быстро покинула посланника. Тому показалось, что все ее слова — не преувеличение.

Почувствовав охлаждение короля к Анне, ее родственники засуетились. О ком же еще им было думать, как не о себе! Тут же ко двору была привезена Маргарет Шелтоп, дочь леди Шелтон, кузина Анны. Была надежда, что она сможет стать следующей любовницей Генриха. И действительно, Маргарет вытеснила девушку, имя которой осталось неизвестным, — ту, что ободряла Марию, — но ненадолго. За ней последовали другие, а потом у короля неожиданно пробудилась страсть к Джейн Сеймур, дочери дворянина из Уилтшира. Конечно, полностью от Анны Генрих еще не отказался, временами он по-прежнему находил удовольствие в общении с ней, но король начал ощущать большое разочарование оттого, что Анна произвела на свет лишь единственную дочь. Его брак неожиданно стал казатьэя ему капканом.

Анна знала, в чем ее спасение.

«Больше всего на свете, — призналась она в разговоре с гостившей у нее дамой французского двора, — я желала бы сына».

Недовольные дворяне, воодушевленные явными признаками разлада в королевской семье, усилили нажим на Шапюи. Лорд Брей просил посла выяснить, как отнесутся во Фландрии к широкомасштабному мятежу против Генриха, если он разразится в 1535 году. Заговорщикам была нужна гарантия военной поддержки императора. Появление в устье Темзы нескольких императорских кораблей с испытанными в боях воинами на борту заставило бы короля серьезно обеспокоиться. А тем временем па севере можно было бы под предводительством опытных военачальников высадить группу германских наемников, снабженных оружием и амуницией, что явилось бы сигналом к началу восстания.

Шапюи направил своему повелителю настойчивые просьбы бунтующих лордов, хотя знал, что в настоящее время император не может вмешаться в английские дела, потому что погряз в попытках отвоевать в Центральной Европе и Северной Африке земли, захваченные турками Оттоманской империи. К тому же Карлу V приходилось все время пристально следить за событиями во Франции. Так что не в сторону Англии были направлены сейчас его политические интересы, и родственные узы, связывающие императора с Екатериной и Марией, вряд ли могли здесь помочь. В положении Екатерины вообще ничего изменить было нельзя, даже предприняв самые решительные действия. Как бы то ни было, Генрих уже завел себе другую семью. Что касается Марии, то ее трудности, пожалуй, без войны разрешить не представлялось возможным. Разве что выдать замуж за авторитетного принца, предпочтительно такого, который имел бы крепкие связи с империей. Вот тогда можно было бы решить многие задачи, не затевая войну. В частности, освободить принцессу из по-лузаточепия и связанного с ним бесчестья.

Шапюи, естественно, не поведал английским мятежникам об истинных намерениях Карла. Он ободрял их как мог, однако даже не намекал на то, что корабли с войском императора уже в пути. А это было единственным, что они хотели бы от него услышать. В действительности не военная помощь нужна была им с континента — чтобы выступить против Генриха, у мятежников было достаточно и своих сил; им требовался кто-то, кто возглавил бы восстание. Екатерина (несомненно, сильная личность) отпадала, потому что отказывалась нарушить клятву верности Генриху, а другой значительной фигуры, которая бы могла запустить механизм мятежа, на горизонте не вырисовывалось. Так что момент был упущен.