Молчать нельзя - ван Экхаут Людо - Страница 22

— Видно, вы уж давно спелись, старый греховодник?

Они терпели все насмешки, стыдясь, но и не скрывая своего счастья.

Уже на третий день партизаны общими усилиями украсили маленькую, деревянную хибарку Ядвиги. Вывесили лозунги: «Да здравствуют жених и невеста!», «Ищем кума Для первого партизанского сына». И более грубоватые, вроде: «Здесь фабрикуются партизаны. Патентованная система. Подделка запрещена». Слово «запрещена» было написано по-немецки. Оно и без перевода было понятно каждому поляку.

Вечером, когда Ядвига вернулась домой, а Тадеуш, проводив ее, направился в свою землянку, его подняли на смех.

— Черт возьми, Радио! Если ты сам не можешь установить связь, то я не прочь сделать это вместо тебя!

— Не составить ли для тебя схему, Радио?

— Дело не в том, чтобы «изучить вопрос теоретически, но освоить его и практически». Не так ли, Радио? — повторил кто-то излюбленное выражение Тадеуша.

— Да отвяжитесь от меня ради бога! — отбивался Тадеуш.

Конец насмешкам положила Ядвига, появившаяся в узком проеме двери. Партизаны замерли от удивления. И куда они смотрели раньше?! Побледневшая от волнения, нежная, хрупкая девушка казалась красавицей даже в грубой солдатской куртке.

— Иди сюда, Тадеуш, — позвала она и с застенчивой улыбкой добавила: — Партизанские жених и невеста не позволят смеяться над собой.

Тадеуш и Ядвига остались одни. Она оперлась на спинку кустарной кровати с темным соломенным матрацем. Он остановился у двери, робкий, неловкий, счастливый. Они чувствовали себя скованно, страшась дальнейших насмешек и шуток по поводу их пребывания вместе. Однако партизаны оказались настолько тактичными, что с уважением отнеслись к влюбленным и прекратили зубоскальство.

В лесу стало совсем тихо. Стемнело. Но и в вечернем сумраке взволнованные Тадеуш и Ядвига не сводили друг с друга счастливых глаз.

— Я лягу на полу, — произнес Тадеуш.

— Почему? — прошептала Ядвига и после тягостного молчания добавила, беспомощно опустив руки:— Я же люблю тебя…

Его охватило страстное желание. Раньше с ним подобного не случалось. На сеновале они лежали рядом, но, кроме огромной любви и безмерного преклонения, он ничего не чувствовал. А сейчас он горел как в огне, ладони стали потными, во рту пересохло. Это состояние нравилось ему, и он подумал, что не будет ничего предосудительного в том, если…

Тадеуш с трудом овладел собой. Надо показать ей, что он может любить ее и без этого. Его любовь выше страсти. Ничто не должно напомнить ей о тех немцах. К тому же он воспитан в строго религиозном духе и не нарушит своих принципов даже в этих джунглях. Здесь так легко распуститься.

— Спасибо тебе, — проговорил он тихо. — Но ты — моя сказочная принцесса. Понимаешь? Принцесса с сеновала. А принцессы выходят замуж в белом подвенечном платье, с фатой и с длинным шлейфом. Жених с огромным букетом цветов ведет ее в церковь, к священнику, там курится фимиам и звучит божественная органная музыка. А потом в собственном доме они остаются одни… Я не хочу по-другому, Ядвига. Пока идет война, это невозможно.

Ядвига в недоумении смотрела широко раскрытыми глазами на Тадеуша, потом медленно протянула к нему руки и воскликнула:

— Ты любишь меня не так сильно, как говорил!

— О Ядвига, Ядвига! — произнес он прерывающимся голосом и опустился перед ней на колени. — Я не хочу опошлять все это, дорогая. Ты хочешь дать мне все, о чем только может мечтать мужчина. Может быть, я последний дурак, что отказываюсь… Но мы должны быть благоразумными, моя маленькая. Я связываю наше счастье с концом войны. Будем ждать вместе. Тогда бог благословит наш брак.

— Бог? — спросила Ядвига. — Ты все еще веришь в бога?

— Да! — ответил Тадеуш. — Верю.

— Сейчас? — прошептала она с сомнением. — В это сумасшедшее время? После того, что произошло?

— Да! — повторил Тадеуш. — После всего того, что произошло. Нужно во что-то верить. Я верю в бога. Все остальное — безумие. Люди убивают друг друга. Преступные тираны терроризируют половину земного шара. Только бог не делает никогда ничего неразумного. Бог всегда и везде. Всегда один и тот же. Он единственный, на которого можно положиться и который никогда не обманет.

— Но он допустил войну, — горячо возразила Ядвига. Он допустил, чтобы убили моих родителей и опозорили меня…

— Нам не дано понять его, — прошептал Тадеуш. Не знаю, почему он допускает это. Но он сам пожертвовал сыном. Он так велик, что нам не понять его.

— Ты хороший человек, — сказала Ядвига. — Сколько раз я пыталась здесь, в этой комнатушке, покончить с собой. Все казалось ненужным и противным. Ты пробудил во мне чувство человеческого достоинства, веру в людей. Я верю только в тебя, Тадеуш. Ты — мой собственный маленький бог.

— Молчи, Ядвига, — попросил он испуганно и смущенно, пряча лицо в ее колени.

— Успокойся, — ответила она, нежно гладя его по волосам, счастливо улыбаясь. — Я не зажгу перед тобой свечку. Как чудесно жить теперь, когда ты здесь, а дальше будет еще лучше.

Она отодвинулась, и он встал.

— Давай спать, — сказала Ядвига.

Она легла на свой соломенный матрац, он улегся на полу рядом с кроватью, поближе к ней.

Тишина.

— Тадеуш?

— А?

— Тебе не очень жестко?

— Нет! Здесь чудесно! Ты бы поспала в землянке на соломе. Там всегда сыро и холод пробирает до костей. У тебя хорошо, да и ты рядом, моя любимая…

Короткое молчание. И снова:

— Тадеуш?

— Да, мой ангел?

— Как я благодарна тебе!. .

— Это я должен благодарить тебя, моя дорогая. Я даже мечтать не мог, что такая девушка, как ты, когда-нибудь…

— Нет, Тадеуш. Я должна благодарить. Ведь я чуть не натворила глупостей. Я так стремилась к тебе…

— Молчи, любимая, — произнес он с мукой в голосе, борясь с собой.

— Я думала, что если… то тогда я забуду свой позор. Но так лучше. Хорошо, что ты можешь любить меня просто так. Удивительно. Во мне бродили грешные мысли, а мне не было стыдно.

— Спи же, милая.

— На, возьми! — она протянула что-то.

— Что это? — спросил он, не видя в темноте.

— Нож, — ответила Ядвига. — Теперь он мне не нужен.

Долго длилась эта ночь для двух влюбленных.

Они были очень счастливы и горды тем, что нашли в себе силы побороть страсть и остались людьми в этом хаосе.

В начале декабря 1941 года весь партизанский отряд ушел из лагеря на выполнение задания по уничтожению отдаленного немецкого гарнизона, охранявшего огромный склад оружия, боеприпасов, снаряжения, обмундирования и продовольствия.

В лагере остались лишь Тадеуш — из-за своей хромоты — и Ядвига. Для юной пары наступили дни безмятежного счастья в их бедной хижине, дни чистой и безмерной любви.

Они крепко и спокойно спали, когда ворвались немцы. Сонному и не понимавшему еще, что произошло, Тадеушу надели наручники. Ядвига в отчаянии закричала. В ее сознании сразу же всплыла с ужасающей ясностью картина происшедшего с ней раньше. Но солдаты вермахта, надев ей наручники, больше не обращали на нее внимания.

Немцы, казалось, не знали, что с ними делать. Тадеуш и Ядвига сказали, что они уже несколько месяцев живут здесь и не причинили никому вреда. Снег за дни отсутствия отряда замел землянки и другие следы пребывания партизан. У немцев не было оснований не верить им, и если бы у Тадеуша с Ядвигой были паспорта, то их, возможно, отпустили бы.

В грузовике наручники-сняли, и они в отчаянии обнялись под равнодушными взглядами усталых солдат.

Но когда в Варшаве им приказали разойтись, у них не было сил расстаться. Оба выглядели такими несчастными, что даже немцы посочувствовали им, сказав:

— Вас разлучают временно. Встретитесь в трудовом лагере. Там будете работать до конца войны. Она долго не протянется.