Молчать нельзя - ван Экхаут Людо - Страница 15

Случилось это так. Отряд должен был взорвать эшелон с боеприпасами, вышедший из Люблина на Восточный фронт. Из тридцати бойцов Генек взял с собой десять, остальные укрылись на базе в лесу. Операция была обычной и почти безопасной. Дорога, разумеется, охранялась немцами. Но что могла сделать охрана на обширной чужой территории против таких противников, как Генек, которые хорошо знали каждую пядь своей земли?

Заложив динамит, партизаны спрятались в канаве в пятистах метрах от железной дороги и стали ждать поезда. От напряженного ожидания они не чувствовали холода, хотя и лежали на снегу.

Показался эшелон. Паровоз, изрыгая темные клубы дыма в серое небо, тащил длинный хвост вагонов. Партизаны чутко прислушивались к доносившемуся издалека стуку колес, и пыхтению паровоза, приближавшегося к роковому месту.

Страшные взрывы сотрясли воздух. Задрожала земля. Паровоз и вагоны поднялись в воздух, затем покатились по обе стороны развороченного пути. Ослепительные вспышки и оглушительные взрывы снарядов. Объятые огнем люди, прыгающие в панике из вагонов. Грохот стих, но пожар продолжался. Вдали послышался рев немецких грузовиков, спешивших на помощь.

Партизаны поднялись, отряхнули снег с одежды и повернули к своей базе, которая находилась в заброшенном лагере лесорубов. Там они неплохо устроились в деревянных избушках.

В лагере они увидели страшную картину. Избушки были сожжены дотла. На деревьях висели пять распятых трупов со следами многочисленных пуль. Видно, партизаны попали в лапы эсэсовцев уже мертвыми, и садисты надругались над ними с присущей им жестокостью: вспороли штыками животы, вырезали половые органы. Кровь, вытекавшая из рваных ран, застыла сосульками. Жуткое зрелище, напоминавшее кошмарный сон.

Десять мужчин, вернувшихся после удачной операции, стояли теперь объятые ужасом. Некоторые отводили с дрожью взор от убитых. Одного совсем молоденького паренька рвало, а остальные повернулись к Генеку.

Он стоял не шевелясь и несколько минут смотрел на погибших, запечатлевая картину зверства. Сердце его переполнилось ненавистью к убийцам, жаждой мести.

— Несчастные ребята, — прошептал один из бойцов.

— Они мертвы! — сказал Генек сурово. В голосе звучал металл, а глаза блестели. — Им уже ничем не поможешь. Они были мертвы, когда эсэсовцы начали глумиться над ними. Нужно думать не о них, а о тех пятнадцати и о себе…

— Как ты можешь думать сейчас о себе, Мордерца? — спросил Клатка с упреком. Клатка был на несколько лет старше Генека, и только он один отваживался вступать в пререкания с ним.

— То, что вы видите здесь, — детская забава. Представьте себе, что ждет тех, кто попал в их лапы живыми, — продолжал Генек. — Эсэсовцы наверняка считают, что захватили весь отряд, и постараются выместить на нем свою злобу. Они думают, что схватили и меня. Чтобы узнать, кто из пятнадцати является ненавистным Мордерцей, они пойдут на все: будут выжигать глаза, сдирать ногти с пальцев, прижигать тело горящими сигаретами.

— Не в наших силах помешать им, — сказал Клатка, отводя взгляд от убитых. — Нам надо поскорее удирать отсюда в другой район и мстить шкопам. Мы и так рискуем. Здесь нам больше делать нечего.

— Нечего?! Вы так думаете? — рассердился Генек. Как я буду смотреть в глаза людям, если ничего не сделаю? Неужели вам не ясно, черт возьми, что немцы охотились за мной? Все, что они сделали с этими пятью, и то, что сделают с остальными пятнадцатью, предназначалось мне. Не думайте, что я удеру, как трусливый заяц.

— Подумай лучше, Мордерца! — убеждал Клатка.

— Вот я думаю, — ответил Генек. — Ты уверен, что все пятнадцать будут стойко держаться до конца под чудовищными пытками? А вдруг кто-то не вынесет пыток и выдаст наши клички? Он может указать наши базы, описать приметы товарищей и назвать настоящие фамилии тех, кого знает лично. Тогда немцы будут мстить нашим семьям. Мы не имеем права допустить это…

— Но ведь ты сам видишь, что это невозможно! Мы даже не знаем, где они.

— Зато Бишоф знает, — ответил Генек. — Ему это известно точно, и он нам скажет.

Партизаны удивленно уставились на него. Бишоф был оберштурмфюрер СС в Люблине. Только при упоминании его имени запуганных жителей Люблина бросало в дрожь.

— Неплохо задумано, — с сарказмом заметил Клатка. — Так тебе запросто пойдем к Вишофу и спросим.

— Нет, зачем! Привезем . его сюда, — сказал Генек. Он сам скажет, что произошло с нашими товарищами. Клянусь вам, черт возьми, что скажет.

— Тогда пиши ему скорее дружеское письмо: «Дорогой Бишоф, при сем приглашаем тебя посетить нас в… «

— Мы достанем его, где бы он ни был, — сказал Генек. — У нас есть четыре эсэсовские формы, притом одна генеральская, не так ли, Клатка? Часовые перед штабом Бишофа так стукнут каблуками при виде генерала СС» что у них заболят пятки. Мы войдем в помещение и возьмем его. Я немного говорю по-немецки. Пилканожне поручим роль генерала, она совсем легкая. Кроме «Хайль Гитлер!» говорить ничего не придется. Хорошо, что мы спрятали эти униформы в другом месте. Принеси-ка их, . Клатка, да и в путь.

— Вы пойдете вчетвером, а что делать остальным?

— Подождите здесь. Мы скоро вернемся. С Бишофом!

— А что, если один заговорит немного раньше? — спросил Клатка. — Тогда оставшиеся здесь окажутся под ударом.

— Они будут молчать, — ответил Генек убежденно. Даже самый слабый выдерживает не менее суток. Пошли, Пилканожна, переоденемся…

В плане было одно существенное упущение. Генерал СС не ходит пешком в сопровождении трех солдат-эсэсовцев в неряшливой форме. Да и сам генерал имел жалкий вид. Ведь обмундирование, завернутое в бумагу, хранилось под землей, на нем остались темные следы крови.

Но, к счастью, немцы в Люблине были хорошо вымуштрованы. С удивлением глядя на оборванного генерала и его оборванных телохранителей, они все же не отважились остановить их. Они вытягивались в струнку, приветствуя Пилканожну, который вскидывал в ответ дрожащую руку. Горожане учтиво снимали перед ними фуражки и сходили с тротуара, уступая дорогу.

Партизанам пришлось пройти полгорода! Наконец они подошли к богатому особняку, где размещался штаб оберштурмфюрера Бишофа. Часовые действительно щелкнули каблуками, как и предсказывал Генек. Они вскинули руки, выкрикнули: «Хайль Гитлер!»— и пропустили пришедших в здание. Внизу, в холле, за столом сидел молоденький лейтенант СС. Он быстро поднялся, приветствуя генерала, затем учтиво, но решительно спросил Пилканожну, кто он, с какой целью прибыл и можно ли взглянуть на его документы. Генек посмотрел на дрожащие ноги господина генерала и решил применить свои знания немецкого языка на практике.

— Молчать, осел! — заорал он. — Господин генерал только что с фронта и должен немедленно поговорить с господином Бишофом.

— С каких пор всякий поганый лейтенантишка осмеливается требовать документы у генерала? — набросился Пилканожна, поборовший дрожь в коленях. — Веди нас к Бишофу, не то тебе не поздоровится.

Два унтер-офицера, стоявшие поблизости, внимательно прислушивались к разговору. Лейтенант решил, что выполнил свой долг. Рассердишь генерала — окажешься на фронте. Здесь, в Люблине, куда безопаснее.

— Прошу вас, господин генерал! — произнес он и вышел из-за стола. — Как прикажете доложить, господин генерал?

— Государственная тайна! — ответил Пилканожна, заранее проинструктированный Генеком. Назвать фамилию какого-нибудь настоящего генерала было рискованно. Ведь лейтенант мог случайно знать его лично. Называть вымышленную фамилию еще опаснее, так как офицеры NN очень хорошо знали фамилии всех своих главарей.

— Понятно, господин генерал! — растерянно пролепетал лейтенант. Генерал СС, прибывший прямо с Восточного фронта для секретных переговоров! Неужели Бишоф допустил промашку? Иногда случалось, что и такие попадали в немилость.

— Прошу вас, господин генерал, — повторил лейтенант, подошел к двери и, открыв ее, с поклоном доложил: