Катрин и хранитель сокровищ - Бенцони Жюльетта - Страница 54

— Брат Этьен, — сказала она бесцветным голосом, — недостойно вас и вашей сутаны будить мечты о невозможном в сердце, которое стремится только к одному — забыть. Я вдова, брат мой, я потеряла ребенка, и хотя я действительно когда-то просила вас помочь упомянутому капитану Монсальви, сейчас я больше ничего не могу для него сделать. Если ему не помогают молитвы его жены, что же может для него сделать чужой человек вроде меня?

— Его жены? — удивленно спросил монах. — Какой жены?

Неужели монах сошел с ума? Катрин смотрела на него и спрашивала себя: потерял ли он память или же смеется над ней?

— Последний раз я слышала о капитане Монсальви несколько лет назад, — сказала она медленно, запинаясь, потому что произнесение этого имени далось ей с трудом. — Он собирался жениться на Изабелле де Северак, дочери маршала, и…

— Изабелла де Северак умерла, госпожа, за два месяца до своей свадьбы! По слухам, мессир Арно не очень стремился отказаться от своей свободы и не нашел никого, чтобы заменить ее.

— Что?!

Руки Катрин, сжимавшие кресло, задрожали. Желание заплакать внезапно сдавило ей грудь и увлажнило глаза. Она была в смятении… Она так долго не позволяла себе думать о человеке, самое имя которого заставляло ее замирать от нежности и чей любимый образ она столь решительно изгнала из своих мыслей, как часть неосуществимой мечты! И вдруг совершенно неожиданно она слышит, что он свободен — свободен, как она сама! Этого было достаточно, чтобы потерять разум.

— Брат мой, — сказала она печально, — почему вы раньше не пришли ко мне? Почему вы мне этого не сказали? Почему вы все эти годы позволяли мне думать, что он для меня потерян?

— Но как я мог догадаться, что вы этого не знаете? — в волнении воскликнул монах. — Несмотря на войну, новости двора короля Карла по-прежнему доходят до двора герцога… и я могу вам напомнить, что мое изгнание мешало мне прийти к вам. Моему приору в конце концов удалось отменить приговор… и вот я здесь. Так вы поедете и будете ходатайствовать перед герцогом за Орлеан?

Глаза Катрин блестели, как звезды. Брат Этьен чувствовал, что она унеслась далеко, погрузившись в прежние мечты, которые она вновь открыла для себя с такой радостью.

— Госпожа… — мягко упрекнул он ее. — Вы не слушаете.

Вы поедете к Филиппу?

Она внезапно вернулась на землю и улыбнулась столь ослепительной улыбкой, что монах был побежден. Эта печальная, потухшая женщина преобразилась у него на глазах. Казалось, что она просто сбросила тяжелый черный плащ, скрывавший под собою ее сияние: за несколько мгновений Катрин изменилась. Она отрицательно покачала головой.

— Нет, брат мой! Я никогда не вернусь к Филиппу Бургундскому. Прекратите просить меня об этом. Я не могу! Сами того не зная, вы принесли мне знак, которого я ждала. Все кончено!

— Но, госпожа… А Орлеан?

— Орлеан? Я собираюсь туда… Я завтра же отправлюсь в осажденный город. Вы сказали, что все еще возможно проникнуть туда, — ну, так я войду в город и умру там, если понадобиться.

— Ваша смерть не поможет городу, госпожа, — сурово сказал монах. — Орлеану не нужен еще один труп, чтобы хоронить его под руинами. Орлеан надо освободить от бургундцев.

— Еще раньше, в октябре, я просила герцога убрать войска, — сказала она. — Он не сделал этого. Почему он теперь должен изменить свое решение? Герцог собирается вновь жениться; моя власть над ним кончилась.

Все, что я могу для вас сделать, — это известить герцога о том, что я собираюсь войти в осажденный город. И если ему не безразлично, жива я или мертва, то он уберет оттуда свои войска… Возможно, это поможет вам… а может, и нет! Но больше я ничего не могу сделать.

Катрин встала, дрожа от радости и волнения, от желания немедленно отправиться в путь. Она быстро пошла к двери, и окантованный мехом шлейф ее черного платья развевался позади нее.

— Продолжайте трапезу, брат, — сказала она. — Мне нужно сделать некоторые приготовления…

Она бросилась по лестнице навстречу Эрменгарде, которая в этот момент поднималась наверх. Будучи не в состоянии больше сдерживаться, она обняла подругу за плечи и наградила ее двумя звонкими поцелуями в обе щеки.

— Эрменгарда, поцелуй меня. Я уезжаю!

— Уезжаешь? Куда?

— В Орлеан, чтобы умереть, если понадобиться! Я никогда не была так счастлива!

Прежде чем удивленная графиня успела произнести хоть слово, Катрин бросилась мимо нее по лестнице, чтобы найти Сару и велеть ей как можно скорее подготовить багаж. Сердце прыгало у нее в груди, и если бы не остатки уважения к приличиям, она бы пела от радости.

Теперь она совершенно определенно знала, что должна делать: любой ценой найти Арно, в последний раз объясниться ему в любви и похоронить себя вместе с ним в руинах последнего оплота французских королей. Орлеан будет гигантской гробницей для ее огромной любви, где эта любовь наконец найдет последнее успокоение…

Ни Катрин, ни брат Этьен не знали, что в тот же самый день юная восемнадцатилетняя девушка из Лорена, одетая в мальчишеский костюм из грубой ткани, стояла на коленях перед Карлом VII в огромном зале Шинонского замка и говорила: «Дорогой дофин, меня зовут Дева Жанна, я пришла помочь вам и вашему королевству. И Король Небесный предопределяет через меня, что вы будете миропомазаны и коронованы в Реймсе…»

Это было 8 марта 1429 года.

Следующий утром на рассвете шесть всадников галопом пронеслись по подъемному мосту Шатовилэна.

Одетая в черное фигура, стоящая на одной из надвратных башен, наблюдала, как они пронеслись вниз с замкового холма, пересекли Ожон по старому римскому каменному мосту и исчезли в окутывающем долину тумане. Когда затих стук копыт, Эрменгарда де Шатовилэн отправилась в часовню молиться. На сердце у нее было тяжело и печально, поскольку она не знала, доведется ли ей когда-нибудь вновь увидеть Катрин. Молодая женщина так беспечно ввязалась в сумасшедшую авантюру! Не то чтобы графиня этого не одобряла! Она знала, что на месте Катрин сделала бы то же самое. Ей не оставалось ничего другого, как ждать, надеяться и молить небо послать Катрин счастье, которое, казалось, всегда избегало ее.

Тем временем Катрин во главе своего маленького отряда покрывала первые из семидесяти или около того лье до Орлеана. Для долгой поездки верхом она предпочла мужскую одежду и не прогадала, поскольку ей никогда еще не было так удобно Плошьи. Черные чулки подчеркивали ее длинные ноги. Короткий черный камзол, отделанный каракулем, и плащ для верховой езды вместе с небольшим капюшоном, скрывавшим все, кроме бледного овала ее лица, завершали костюм. Кинжал с рукояткой из гравированной стали был заткнут за пояс в тон перчаткам с крагами. В течение этих долгих месяцев несчастья и отчаяния Катрин немного похудела, и строгий мужской костюм делал ее похожей на отпрыска из знатного дома.

Саре, на пышной фигуре которой плохо сидел серо-голубой костюм, было не так удобно. Но она была не из тех женщин, кто чрезмерно расстраивается из-за своей внешности, и верховая езда по сельской местности, на свежем воздухе доставляла ей огромное удовольствие. За ними следовал брат Этьен, перебирающий четки с видом человека, привычно позволяющего своей лошади самой выбирать дорогу. Шествие замыкали трое воинов, которые по настоянию Эрменгарды сопровождали путников в качестве охраны.

Весь день они ехали по однообразной Шатильонской равнине, прерываемой иногда редким лесом. Вечером отряд вступил в город Шатильон. Катрин отвернулась от замка герцогов Бургундских, где одно упоминание ее имени обеспечило бы им теплый прием, и решила провести ночь в приюте святого Николя. Жест был символическим. Теперь, когда она ослушалась Филиппа и примкнула к его врагам, ей не хотелось пользоваться его замками. За целый день верховой езды она устала и спала как убитая, проснувшись на следующее утро отдохнувшей, возбужденной и полной энергии, чего давно не чувствовала.

Второй день их пути был похож на первый. Местность время от времени пересекалась глубокими долинами, скрашивающими однообразие пути. Для Катрин, снедаемой нетерпением увидеть на горизонте укрепления Орлеана, их продвижение казалось смертельно медленным, но они не решались двигаться быстрее, чтобы не загнать лошадей. Самое большое, что могли проделать лошади за день, чтобы не ослабеть до конца пути, это двенадцать или пятнадцать лье. Следующую ночь путники провели в доме для паломников, причем солдаты большую часть вечера были заняты чисткой и заточкой оружия. На следующий день они должны были покинуть Бургундию, и опасность нападения на оставшихся значительно возрастала. Но Катрин эта опасность нисколько не волновала: главное — найти Арно.