Катрин и хранитель сокровищ - Бенцони Жюльетта - Страница 45

— Неужели я действительно ничего не могу сделать для вас?.. Совсем ничего? Я бы отдала что угодно, чтобы иметь возможность помочь вам хоть чем-нибудь…

В уцелевшем глазу Гарэна внезапно появился проблеск.

— Может быть, — прошептал он очень тихо. — Слушай! Я не боюсь ни пытки, ни смерти, по мысль о том, что меня проволокут по городу, страшит меня. Чтоб меня волокли, как скотину на бойню, — в пыли, у ног толпы, под брань и плевки тупого сброда… да, это меня пугает! Если ты сможешь избавить меня от этого, я буду молиться Господу, чтоб он благословил тебя…

— Но как?

Дверь камеры отворилась, и вошел Руссо в сопровождении перепоясанного веревкой монаха, чьи руки были спрятаны в длинных рукавах рясы, а лицо скрыто тенью капюшона.

— Время вышло! — сказал Катрин тюремщик. — Я и так уже оставил вас тут слишком долго. Но добрый отец никому не скажет. Идите…

— Еще секунду! — вскричал Гарэн. Затем он посмотрел на Катрин умоляющим взглядом. — Перед тем, как покончить с этой жизнью, я хотел бы выпить еще одну пинту доброго бонского вина… мой распорядитель по винам, Абу, прекрасно умеет его готовить! Попроси этого человек разрешить тебе переслать мне бутыль!

— Вот настоящий бургундец! Не хочет отбросить копыта, не выпив напоследок! Это я понимаю, я и сам люблю бонское!

— Сын мой, — воскликнул возмущенный монах. — О чем ты беспокоишься, когда тебе предстоит предстать перед судом Божиим…

— Будем считать это моим последним «прости» земле, которую Он сотворил такой прекрасной, — с улыбкой ответил Гарэн.

Катрин не сказала ни слова. Ей было ясно, чего хочет Гарэн. Она направилась к двери вместе с тюремщиком, но обернулась с порога и, увидев взгляд мужа, все еще прикованный к пей и выражавший такую любовь и отчаяние, не сдержала рыданий.

— Прощайте, Гарэн, — со слезами на глазах прошептала она.

Из глубин пещеры к ней донесся ответ закованного в цепи человека:

— Прощай, Катрин…

Она, не глядя, бросилась из камеры по направлению к лестнице. На нижней ступеньке она обернулась и посмотрела в лицо тюремщику:

— Сколько вы хотите за то, чтобы выполнить его последнюю просьбу?

Руссо не колебался. В его глазах сверкнул жадный огонек.

— Десять золотых дукатов!

— И вы клянетесь мне, что он получит это вино? Не вздумайте обмануть меня!

— Клянусь своей вечной душой, что я дам вино ему в руки!

— Хорошо. Вот, возьмите золото. Женщина, которая ждет во дворе, принесет вино через несколько минут.

Золотые перешли из рук в руки. Затем Катрин заспешила вверх по скользкой лестнице и вернулась к Саре, прохаживавшейся взад и вперед по двору.

— Идем! — только и сказала она.

Едва они вернулись в дом Эрменгарды, Катрин послала за Абу-аль-Хайром и рассказала ему о последнем желании Гарэна.

— Он просил прислать ему бонского вина, но на самом деле он хочет яду, чтобы избежать унижения быть проволоченным по улицам на салазках. Вы можете что-нибудь сделать для него?

Врач-мавр, не дрогнув, выслушал ее. Затем он кивнул.

— Понимаю, — сказал он. — Принесите мне бутыль вина. Она нужна мне только на минуту.

Сара пошла за вином, потом вернулась и подала его арабу. Тот удалился к себе в комнату; через минуту он вышел, держа в руках оловянную кружку, которую тоже, получил от Сары. Затем он подал ее Катрин.

— Вот! Это то, о чем вы просили. Перешлите ему сейчас же.

Катрин полуиспуганно, полузавороженно посмотрела на темно-красную жидкость.

— А… он не будет мучиться? — нерешительно спросила она.

Абу-аль-Хайр покачал головой и печально улыбнулся.

— Он просто заснет… и никогда не проснется. Половины содержимого этого сосуда вполне достаточно. Идите же!

Сара быстро выхватила кружку из рук Катрин.

— Дай это мне! — сказала она. — Тебе не следует касаться таких вещей.

Спрятав кружку под черной пелериной, цыганка скрылась на лестнице. Катрин и доктор некоторое время неподвижно глядели друг на друга. Спустя минуту Абу подошел к молодой женщине и кончикам пальца коснулся ее глаз.

— Вы плакали, — заметил он. — И слезы вымыли горечь из вашего сердца. Вы снова обретете покой и мир… когда-нибудь.

— Я не верю в это! — закричала Катрин. — Как я смогу когда-нибудь забыть все это? Это так ужасно… так отвратительно несправедливо!

Абу-аль-Хайр пожал плечами и пошел к двери, но перед тем, как покинуть комнату, остановился.

— Время лечит скорбь, усмиряет ярость и подавляет ненависть; со временем прошлое перестает существовать.

6 апреля 1424 года, на заре, Катрин проведшая всю ночь в молитве, заняла место около узкого окна, выходящего на улицу. Небо было серым и облачным, мелкий дождик покрывал город, как вуаль. Несмотря на ранний час и плохую погоду, перед Обезьяньим домом уже собиралась толпа, охочая до обещанного ей кровавого зрелища. Молитвы очень помогли Катрин. В них она нашла утешение и спокойствие, которых так давно уже была лишена. Она молила Бога быть милостивым к человеку, чья тайна наконец была ей открыта, трагическая тайна, за которой было столько ужасного страдания. Открыв ей свое сердце, Гарэн завоевал также и ее привязанность. Ее тревожило только одно: выполнил ли тюремщик свое обещание?

Ее внимание привлекло внезапное возбуждение в толпе. К Обезьяньему дому приближался отряд лучников провоста с обоюдоострыми топориками на плечах и стальными шлемами на головах, по которым текли струйки дождя. Лучники как бы составляли эскорт стареющего, но все еще бодрого и сохранившего могучий вид человека, которого Катрин с содроганием узнала.

Это был Жозеф Блени, палач… Он пришел, чтобы заняться осужденным.

По мере того как эта маленькая зловещая группка исчезала в недрах Обезьяньего дома, сердце Катрин все тревожнее билось под ее черным шерстяным корсажем.

Она вдруг испугалась, что увидит Гарэна, выходящего из дома посреди когорты лучников, — живого! Перед зданием уже стояла огромная белая ломовая лошадь, волочащая за собой что — то вроде грубо сколоченной деревянной решетки. Это были салазки, к которым надлежало привязать осужденного, чтобы протащить его через город, и их появление было встречено в толпе гулом удовлетворения…

Прошло несколько минут, показавшихся Катрин вечностью. Она скорее почувствовала, чем увидела, что рядом с ней стоят Эрменгарда и Сара. Снаружи раздался ропот удивления, быстро перешедший в возмущенный рев.

Жозеф Блени снова появился перед домом, таща в руках длинное белое тело, полностью обнаженное, за исключением куска рваной материи, обвязанной вокруг бедер и сбросил это безжизненное тело на салазки. Это был Гарэн, и Катрин пришлось призвать на помощь все свои силы, чтобы не зарыдать в голос.

— Он мертв, — сказала Сара сзади нее.

Да, то, что палач так тщательно привязывал к салазкам было только трупом — толпа не ошиблась. Это и вызвало в ней ярость и разочарование. Мало интересного было в том, чтобы видеть, как вешают мертвое тело…

Три женщины медленно перекрестились. Вдруг Сара вздрогнула.

— О! Смотрите! — закричала она, указывая на вход в Обезьяний дом. Два лучника только вышли оттуда, неся на руках большое безжизненное тело человека, в котором Катрин, к своему изумлению, узнала тюремщика Руссо. Она моментально поняла, что случилось. Руссо, как и обещал, дал Гарэну отравленное вино, но из жадности не смог отказаться от того, чтобы попробовать его самому. Он дорого заплатил за свое обжорство.

— Он тоже мертв, — сказала Катрин.

И услышала, как где-то за ее спиной Абу-аль-Хайр тихо сказал:

— Что ж, тем лучше. Теперь мы знаем, что он не заговорит.

Но Катрин не слушала. Она следила за Жозефом Блени. Палач кончил привязывать тело к салазкам и, взяв в руку поводья, огрел лошадь кнутом. Та двинулась вперед, и толпа расступилась, освобождая ей путь. Салазки затряслись и поехали по жирной дорожной грязи; бледное тело начало покрываться брызгами и пятнами грязи. С концов салазок свисали ноги и голова.