Жена бургомистра - Эберс Георг Мориц - Страница 37

Вильгельм, который шел как раз за ним, по знаку капитана подошел к нему ближе. Аллертсон схватил музыканта за руку и, ускорив шаг, тихо проговорил:

— Вы возьмете мальчика к себе в ученье?

— Да, капитан.

— Хорошо; вам за это когда-нибудь воздастся, — ответил учитель фехтования и, взмахнув шпагой, закричал: — За свободу Голландии! Смерть испанцам, да здравствует Оранский!

Солдаты радостно вторили ему и скорым маршем шли за ним через Северные ворота по дороге к Лейдендорфу.

XVIII

Адриан спешил со своими бутылочками домой. Воодушевленный желанием помочь больной девушке, он совершенно позабыл об ее головной боли и яростно заколотил молотком в дверь. Варвара встретила его не слишком ласково, но он был так счастлив при мысли о дорого доставшемся ему сокровище, что без всякого страха прервал упреки рассерженной тетки, воскликнув убежденно, живо и в сознании правоты своего дела:

— Ты сама увидишь; у меня тут есть кое-что для Хенрики. Где мама?

Варвара заметила, что он принес приятную новость, которая совершенно увлекала его, а свежее блаженное лицо мальчика так поразило ее, что она забыла свою воркотню и с добродушной улыбкой спросила:

— Это очень любопытно. Что же случилось такое спешное.

— Я купил кое-что. Мама наверху?

— Да, да! Покажи-ка, что ты принес?

— Лекарство. Самое действенное, уверяю тебя; средство против головной боли.

— Средство против головной боли? — спросила с удивлением вдова. — Кто это навязал его тебе?

— Навязал! — повторил со смехом мальчик. — Я достал его за хорошую цену!

— Покажи-ка, мальчик! — сказала Варвара и потянулась за бутылочкой, но Адриан отступил от нее, спрятал лекарство за спиной и сказал:

— Нет, тетя. Я сам отнесу его матери.

— Слыханное ли это дело! — воскликнула вдова. — Ослы ходят по проволоке, а школьники принимаются лечить. Покажи сейчас же, что это такое. Вот не хватало еще у нас шарлатанских товаров!

— Шарлатанских! — живо ответил Адриан. — Я заплатил за него все свои ярмарочные деньги, и это хорошее лекарство.

Во время этого спора с лестницы спускались доктор Бонтиус и Мария. Врач расслышал последние слова мальчика и строго спросил его:

— Откуда у тебя эта дрянь?

С этими словами он схватил за руку мальчика, который не решался оказать сопротивление этому серьезному человеку; Бонтиус взял у него из рук бутылочку и печатное наставление, и когда Адриан коротко ответил ему: «От доктора Морпурго», — он с негодованием продолжал свою речь:

— Это варево следует выбросить, только нужно остеречься, чтобы не потравить ею еще рыб. И эта штука стоит полгульдена? Однако вы богатый молодой человек, мейстер Адриан! Если у вас есть лишние капиталы, может быть, вы дадите мне взаймы?

Эти слова будто задули огонек светлой радости мальчика, но не убедили его, и, вспыхнув, он вполоборота повернулся спиной к врачу. Варвара понимала, что происходило в душе ребенка, и с сострадательным видом прошептала, обращаясь к доктору и невестке:

— Все свои ярмарочные деньги, чтобы только помочь больной!

Бургомистерша, услышав это, тотчас же подошла к разочарованному мальчику, притянула к себе его кудрявую голову и молча поцеловала в лоб, а доктор прочел печатную приложенную бумажку и потом, как всегда, серьезно, не изменяя выражения лица, сказал:

— Морпурго, значит, все-таки еще не самый бестолковый; предлагаемое им средство в конце концов, может быть, и принесет какую-нибудь пользу Хенрике.

Адриан был уже совсем готов расплакаться, но теперь явно вздохнул свободнее. Однако он не выпускал руки Марии, когда, обернувшись лицом к доктору, с напряженным вниманием слушал его слова. Тот продолжал:

— Две части горького клевера, одна часть перечной мяты и полчасти валерианы. Последняя особенно хороша для женщин. Процедить с кипятком и пить совершенно холодным по чашке утром и вечером. Недурно, поистине недурно! Однако ты, милейший коллега, изобрел хорошее средство. Но мне хотелось бы еще кое-что сказать тебе. Мои мальчики идут смотреть на английских наездников; им будет приятно, если ты пойдешь с ними. А напиток вы можете начать давать сегодня же.

Доктор поклонился женщинам и направился в сени. Варвара проводила его на улицу и спросила:

— Вы серьезно прописали это лекарство?

— Да, конечно! — ответил доктор. — Уже моя бабушка против головной боли отдавала особенное предпочтение этому питью, а вы знаете, что это была умная женщина. Утром и вечером, и при этом надлежащий покой.

Хенрика лежала в чистой, уютной комнатке. Оба окна ее были обращены в тихий, засаженный деревьями двор, к которому примыкали мастерские замшевой фабрики. Часть дня Хенрика могла просиживать в мягком кресле, откинувшись на подушки. Благодаря крепкой натуре силы ее быстро восстанавливались. Однако она была еще слаба, и боль в одной стороне головы все еще мучила ее и днем и ночью. Нежный, задумчивый характер бургомистерши хорошо действовал на нее, но она охотно подпускала к себе и Варвару с ее приветливым лицом и простым, заботливым и деловитым обращением.

Когда Мария рассказала девушке, какую покупку сделал для нее Адриан, она была тронута до слез, но в присутствии мальчика сдержала порыв благодарности в насмешливых словах и приветствовала его следующим обращением:

— Пойди-ка сюда, мой спаситель, и дай мне руку!

С тех пор она постоянно называла его мой спаситель, или, так как она любила примешивать к голландскому языку итальянские слова, Salvatore, или Signor Salvatore . Она особенно любила называть по-своему людей, с которыми ей приходилось иметь дело: таким образом, христианское имя Варвара, казавшееся ей отвратительным, она переделала в Бабетту, а маленькую, нежную, прехорошенькую Елизавету, которую она особенно любила, называла эльфа. Только бургомистерша оставалась по-прежнему госпожой Марией, и когда та однажды спросила ее шутя о причине такого исключения, Хенрика отвечала, что она подходит к своему имени, а имя к ней; вот если бы ее звали Мартой, она, вероятно, стала бы называть ее Мария.

В этот день выздоравливающая чувствовала себя бодрой и свежей, и когда вечером Адриан отправился к английским наездникам, и в ее комнату проник сквозь открытые окна запах рано распустившихся лип и свет луны, она попросила Варвару не приносить к ней света, а Марию — посидеть с ней и поболтать.

От Адриана и Лизочки разговор перешел к их собственному детству. Хенрика росла среди разгульных друзей своего отца, при звуках бокалов и охотничьих кликах, Мария — в строгом бюргерском доме, и то, что они рассказывали теперь друг другу являлось для каждой как бы вестью из другого мира.

— Вам легко было сделаться такой белой, стройной лилией, какая вы теперь, — говорила Хенрика, — я же должна благодарить святых за то, что вышла еще вот такой, потому что мы ведь растем, как сорная трава, и если бы я не приохотилась к пению, и капеллан не был бы таким превосходным музыкантом, то вам было бы еще труднее справиться со мной. Когда же наконец доктор позволит мне послушать ваше пение?

— На следующей неделе; но вам, право, не стоит ожидать слишком многого; вы вообще, кажется, слишком высокого мнения обо мне. Вспомните-ка поговорку про тихий омут! Там, в глубине, часто бывает далеко не так мирно, как вам кажется.

— Но вы выучились даже в грозу сохранять спокойствие на поверхности, а я нет. Здесь на меня сошла какая-то удивительная тишина. Обязана ли я этим своей болезни или воздуху, который наполняет этот дом, я не знаю; но как долго продолжится это? Сначала во мне что-то происходило: точно на море, когда шипящие волны низвергаются в черные провалы, чайка кричит, а жены рыбаков молятся на берегу. Теперь море спокойно. Но не пугайтесь очень, если когда-нибудь снова поднимется буря.

При этих словах бургомистерша схватила руки взволнованной девушки и сказала умоляющим голосом:

— Успокойтесь, успокойтесь, Хенрика. Вы должны теперь думать только о своем выздоровлении. И знаете, что я скажу вам? Я думаю, что все тяжелое переносится легче, если вы, как море, о котором вы говорите, нетерпеливо сбросите с себя этот гнет; у меня копится одно к другому и лежит себе там, как под песком.