История политических учений. Первая часть. Древний мир и Средние века - Чичерин Борис Николаевич - Страница 93

Итак, существуют три вида права: естественное первоначальное, право народов и гражданское; но все они составляют нечто единое, ибо имеют одну производящую причину, разум, и одну конечную цель, добро. Относительно первых двух видов это ясно; затруднение встречается только насчет права гражданского, которое меняется сообразно с временем и с нравами людей. Но и здесь цель всегда остается одна и та же: общественное благо; высшая же цель не может быть иная, как и цель естественного права, именно стремление к добру. Поэтому несправедливо некоторые различают право внешнее, перед судом человеческим (in foro soli), и право внутреннее, перед судом Бога (in foro poli). To, что несправедливо перед Богом, не может быть справедливо перед человеком. Правда везде одна и та же, и подобное различие ведет только к смешению правого и неправого.

Очевидно, что Винклер, как и все его предшественники, не различает юридического закона и нравственного. Все писатели этой школы стоят на почве нравственного закона и из него выводят юридический. Если из этой системы выкинуть богословскую примесь, которая неуместна при чисто научном исследовании, то останется нравственная философия, в том виде, в каком она развилась впоследствии в школе Лейбница. Но для этого надобно было стать на новую точку зрения. Лютеранская наука естественного права представляет несомненный шаг вперед против схоластики. В ней более свежести и самостоятельности мысли, хотя объем гораздо теснее и философские взгляды менее широки. Но и она стоит еще на богословской почве. Последнее ее слово — вывод нравственных начал из невинного состояния человека, основание, взятое из веры, а не из разума, и притом основание, неспособное привести к твердым заключениям, ибо мы о невинном состоянии ничего не знаем, а естественное право прилагается к человеку, как он есть в настоящее время. И здесь литература XVI века является переходом от средневекового порядка к новому.

Б. Кальвинисты

У лютеран развивалась преимущественно теоретическая сторона протестантизма, у кальвинистов — практическая. Первые отстаивали свободу в области веры, предоставляя установленным властям охранение внешней дисциплины и само управление церкви; вторые перенесли начало свободы в жизнь, сперва в церковное устройство, а потом и в политику.

В основаниях своих кальвинистское учение еще более лютеранского отрицало естественную свободу человека. Кальвин развил до самых крайних последствий догмат абсолютного предопределения Божьего. Он утверждал, что даже грехопадение первого человека произошло вследствие предустановленного от вечности закона. Свобода в этой теории, по-видимому, устраняется уже вполне, все совершается одною божественною силою. Люди без всякого участия с своей стороны, без заслуг и без вины, в силу непонятного для них решения Творца, создаются уже разделенные на праведных и на грешников, из которых одни предназначаются к вечному блаженству, а другие к вечному страданию. Но это фаталистическое учение имело и свою оборотную сторону. Стоило считать себя избранником, и человек получал право требовать для себя полнейшей свободы. Кальвинисты стали на эту точку зрения. Вместе с догматом предопределения они последовательно развили другое начало, лежавшее в протестантизме, именно то, что верующий в Христа должен считать себя спасенным. Кальвинисты смотрели на себя как на орудия Бога, предназначенные исполнять возвещенную в Писании волю, им преимущественно открытую. Это убеждение, которое неизбежно влекло за собою узость взглядов, исключительность и нетерпимость, вместе с тем внушало им такую уверенность в своей силе, какой не могло дать никакое другое учение. Догмат предопределения возбудил в кальвинистах тот суровый и узкий фанатизм, который сокрушил столько престолов и сделался одним из главных орудий политической свободы в новом мире.

Впрочем, и в реформатской церкви этот догмат не был признаваем безусловно. И здесь происходили споры об отношении свободы к предопределению. Замечательнейший из них был спор арминиан с гомаристами в Нидерландах. Но у кальвинистов превозмогла самая строгая форма учения, которая и была утверждена Дордрехтским собором. Значительнейший представитель арминианизма, Ольден-Барневельд, пал на эшафоте. Другой, еще более знаменитый последователь того же направления, был заключен в тюрьму, откуда он с трудом успел уйти. То был Гуго Гроций, основатель философии права нового времени.

Замечательно, что арминиане, давая более простора естественной свободе человека, вместе с тем защищали свободу совести и допускали большее влияние гражданской власти на церковь, нежели их противники. Это было приближение к лютеранскому вероисповеданию. Гомаристы, напротив, отстаивали как религиозную нетерпимость, так и полную независимость церкви, которой они старались даже подчинить светскую власть. Последнее направление более соответствовало учению Кальвина, который и в церковном устройстве проводил свои суровые начала. С одной стороны, в церковь вводилось чисто демократическое управление, с другой стороны, над ее членами устанавливалась самая строгая нравственная дисциплина, ибо этим истинные сыны Божьи отличались от грешников. Видя в церкви союз избранников, Кальвин естественно возложил на общину всю полноту церковной власти. Все, похожее на епископский сан, было устранено. Управление было вручено пресвитерской коллегии, составленной из пастора и общинных старшин. Представители отдельных общин в свою очередь составляли соборы, облеченные законодательною властью. Этим выборным правителям поручалось охранение нравственной дисциплины в общине. Главным их орудием, так же как некогда у пап, было отлучение от церкви, которое Кальвин считал необходимым в церковном управлении. Таким образом, во имя религиозных требований личная свобода устранялась здесь народовластием. Община держала своих членов под самым деспотическим гнетом. Сам Кальвин непреклонно и неутомимо боролся с так называемыми либертинами, дозволявшими себе в жизни более свободы; в Женеве он успел установить самый строгий нравственный порядок. Такую же дисциплину постоянно соблюдали пуритане в Шотландии, в Англии и, наконец, в Америке.

Однако Кальвин не признавал за церковью права употреблять принуждение. По его теории, согласно с духом протестантизма, она должна действовать только учением и духовными наказаниями; принудительную власть имеют одни светские правители. Кальвин еще более, нежели лютеране, настаивал на разделении церкви и государства. Но, с другой стороны, во имя нравственного закона он требовал, чтобы светская власть подчинялась суду церкви, произносящей свои решения на основании слова Божьего. Добрый император стоит внутри церкви, а не над церковью, писал он, повторяя слова Амвросия. Но из этого требования, так же как и в средние века, естественно вытекало перенесение церковных начал на гражданскую область. Нравственную дисциплину, которую церковная власть охраняла духовным оружием, светская власть должна была поддерживать принудительными средствами. Церковь осуждала еретиков, гражданский правитель предавал их сожжению. Смешение ведомств было здесь тем легче, что светская власть и церковная не различались по своему существу, по крайней мере там, где кальвинизм сделался господствующим. Если у лютеран слияние церкви и государства произошло вследствие соединения обеих властей в лице князя, то здесь оно было естественным последствием того, что обе власти лежали в одной и той же общине. Результатом было вторжение народовластия в самую внутреннюю область человека, в его нравственную жизнь, т. е. установление самого невыносимого деспотизма во имя свободы. Это одно из тех противоречий, которыми так обильны бывают односторонние учения.

От демократии в церкви был один шаг до перенесения тех же начал и на политическую область. Сам Кальвин не сделал, однако, этого шага, хотя его сильно влекло в эту сторону. Ясные тексты Св. Писания слишком громко требовали повиновения существующим властям. Кальвин принужден был подчинить свои пристрастия высшему авторитету. Ссылаясь на известные изречения апостолов, он проповедовал подданным покорность, запрещая делать в этом отношении различие между образами правления, так как все они равно установлены Богом. «И тот, который менее всего нравится людям, — писал он в своих „Учреждениях христианской религии“[217], - ставится Св. Писанием выше всех, именно, владычество одного человека, хотя оно имеет последствием всеобщее рабство, за исключением того, чьему произволу подчиняются остальные, почему оно никогда не было приятно людям высокого и доблестного духа. Но Писание со своей стороны, противодействуя превратности человеческих суждений, утверждает, что это происходит от божественной мудрости». Выражая свое собственное суждение, Кальвин говорит однако, что из всех образов правления он предпочитает тот, где есть несколько правителей, которые помогают друг другу и воздерживаются взаимно, так что если один из них слишком возвышается, то другие являются как бы его цензорами и судьями. Но каково бы ни было правление, ему следует повиноваться. Эта обязанность относится не только к добрым князьям, но и к злым, ибо и последние царствуют волею Божиею. Поэтому подданные никогда не имеют права восставать на правительство. Хотя князь со своей стороны имеет обязанности в отношении к подданным, однако если он их не исполняет, то не во власти подданных исправить это зло. Впрочем, Кальвин делает здесь оговорку. Все это, говорит он, относится только к частным лицам. Но когда в государстве существуют сановники, установленные для защиты народа и для воздержания алчности и произвола царей, то они не только не должны устраняться от исполнения своей обязанности, но если бы они захотели лицемерить, видя, что цари угнетают бедный народ, то их следовало бы считать клятвопреступниками и изменниками народной свободе[218].