Уарда - Эберс Георг Мориц - Страница 75

Солнце уже клонилось к закату, когда они добрались, наконец, до площади.

Здесь стояло множество столов со всевозможными лакомствами, чаще всего со сладким печеньем для детей, с финиками, фигами, гранатами и другими фруктами.

Под легкими тенистыми навесами продавались сандалии и платки всех форм и расцветок, украшения, амулеты, веера и зонты, благовонные эссенции и другие товары как для жертвенного алтаря, так и для туалетного столика. Корзины садовников и цветочниц были уже пусты, зато у менял работы было по горло, а за столами, где пили вино и играли в кости, царило веселье.

Друзья и знакомые приветствовали друг друга благочестивыми изречениями, а дети показывали друг другу новые сандалии, сладкие лепешки, выигранные в кости или подаренные медные колечки, на которые еще сегодня во что бы то ни стало нужно было что-нибудь купить.

Особым успехом пользовались маги из Дома Сети, вокруг которых, прямо на земле, сидело множество зрителей. Передние места все по доброй воле предоставили детям.

К тому времени, когда наши путники добрались до этой площади, религиозная часть торжества уже закончилась.

Еще стоял балдахин, под сенью которого семья фараона обычно слушала праздничную речь и где сегодня, наслаждаясь прохладой, восседал на троне везир Ани. Еще не убраны были кресла вельмож и рогатки, удерживавшие народ на почтительном расстоянии от знати, жрецов и трона.

Здесь, на этой площади, сам Амени возвестил ликующей толпе о чуде, свершившемся с божественным овном, и поведал людям, что в стадах везира объявился новый Апис. Его толкование этого божественного знамения переходило из уст в уста: оно сулило стране мир и счастье через какого-то любимца богов, и хотя Амени не назвал его имени, даже самым несообразительным стало ясно, что любимец этот – не кто иной, как везир Ани. Ну конечно, ведь Ани – потомок великой Хатшепсут, а ее пророк был удостоен сердца священного овна!

В то время как Амени возвещал о чуде, взоры всех присутствующих были устремлены на Ани, который на глазах у народа принес жертву священному сердцу и получил благословение верховного жреца.

Уже сказал свою речь и Пентаур. Бент-Анат слышала, как какой-то старик говорил своему сыну:

– Жизнь наша тяжела. Нередко казалась она мне невыносимым бременем, которое жестокосердые боги взвалили на наши несчастные плечи. Но теперь, послушав этого молодого жреца из Дома Сети, я ощутил, что боги добры и мы за многое должны быть им благодарны!

В другом месте жена жреца говорила своему сыну:

– Ты хорошо разглядел Пентаура, Хоруза? Так вот, запомни: этот человек низкого происхождения, но умом и дарованием он превосходит знатных и пойдет далеко!

Какая-то девушка делилась с подругой:

– Этот проповедник – самый красивый мужчина, какого я видела в своей жизни, а голос его звучал просто как песня!

– А как сверкали его глаза, когда он прославлял правдивость, называя ее высшей добродетелью! – подхватила другая. – Ты знаешь, в его душе, наверно, обитают все боги!

Бент-Анат вся вспыхнула, услыхав эти слова. Уже начало смеркаться, и она сказала, что пора домой. Но Рамери очень хотелось присоединиться к шествию и при свете фонарей и факелов пройти с ним через западную долину, чтобы посетить и гробницу их деда Сети.

Царевна неохотно уступила его настойчивой просьбе. К тому же пробиться к реке было сейчас нелегким делом, так как многие еще спешили от берега к площади, чтобы примкнуть к шествию. Поэтому брат и сестра, а с ними и Неферт влились в эту толпу и очутились в западной долине, когда солнце уже село. В эту ночь здесь не показывался ни один хищник: все шакалы и гиены убежали в глубь пустыни, напуганные светом бесчисленных факелов и фонарей, горевших в руках людей.

Чад и дым от факелов, пыль, поднятая ногами бесчисленных путников, густым облаком окутывали процессию и сопровождавшую ее толпу, скрывая от их взоров звездное небо.

Бент-Анат вместе с братом и Неферт добралась до хижины парасхита Пинема, но здесь они вынуждены были остановиться, потому что стражники длинными палками оттесняли напиравшую толпу, чтобы очистить путь для процессии.

– Взгляни, Рамери, – сказала Бент-Анат, указывая на дворик парасхита, оказавшийся всего в нескольких шагах от них. – Вот здесь живет та светлокожая девушка, на которую налетела моя колесница. Сейчас ей лучше. Обернись и посмотри – там, за изгородью из колючих кустов, возле костра сидит она сама со своим дедом.

Рамери приподнялся на носки, заглянул в жалкий дворик и чуть слышно проговорил:

– Какое прелестное создание! Но что это она делает со стариком? Он вроде молится, а она то подносит к его губам платок, то растирает ему виски. Какой у нее испуганный вид!

– Должно быть, парасхит заболел, – решила Бент-Анат.

– Еще бы! Он, верно, выпил по случаю праздника лишнюю кружку вина, – рассмеялся Рамери. – Ну конечно! Ты только взгляни, как подергиваются его губы, как дико он вращает глазами. Просто отвратительно! Он точно бесноватый.

– Он ведь нечистый, – осторожно заметила Неферт.

– Но тем не менее он добрый и славный человек с нежным сердцем, – живо возразила Бент-Анат. – Я справлялась о нем, и мне сообщили, что он честный старик и не пьет. Ну, конечно, он болен, а вовсе не пьян!

– Вот девушка встает! – воскликнул Рамери, опуская купленный им на площади бумажный фонарик. – Отойди, Бент-Анат! Она, должно быть, ждет кого-то. Нет, ты скажи: видела ли ты когда-нибудь такую белую кожу и такую очаровательную головку?! Даже волосы любимого цвета Сетха – и те изумительно идут ей. Но глядите, ее саму так и шатает из стороны в сторону. Она, наверно, еще очень слаба! Вот она опять села возле старика и растирает ему лоб. Бедняжка! Ты только взгляни, она плачет. Я брошу ей сейчас мой кошелек!

– Не надо! – воскликнула Бент-Анат. – Я щедро одарила ее! А слезы, что льются сейчас из ее глаз, по-моему, не унять никаким золотом. Я пошлю сюда завтра старую Аснат и велю ей разузнать, можно ли тут чем-нибудь помочь. Но как напирают на нас эти люди! Лишь только бога пронесут мимо нас, мы сразу же вернемся домой!

– Прошу тебя, пойдем, мне так страшно! – взмолилась Неферт и, дрожа всем телом, прильнула к царевне.

– Смотрите! Смотрите! – закричал Рамери. – Вот они! Не правда ли, это великолепно! А как сияет священное сердце – словно звезда!

Весь народ, а вместе с ним и Бент-Анат со своими спутниками упали на колени.

Прямо против них процессия остановилась – всякий раз, пройдя тысячу шагов, она ненадолго задерживалась. Вперед вышел глашатай и зычным, далеко слышным голосом восславил великое чудо, которое совсем недавно явило новое дивное свойство: с наступлением темноты священное сердце овна начало светиться!

Вернувшись из дома бальзамировщиков, старый парасхит упорно отказывался от еды, а на все расспросы перепуганной семьи не отвечал ни слова.

Неподвижно устремив перед собой взор, застыв, словно в оцепенении, он бормотал себе под нос какие-то непонятные слова, часто хватаясь рукой за лоб. А несколько часов назад он вдруг дико захохотал, и тогда смертельно перепуганная жена стремглав бросилась в Дом Сети за врачом Небсехтом.

Уарда тем временем стала растирать ему виски теми листьями, что колдунья Хект прикладывала к ее раненой груди: раз эти листья тогда хорошо помогли, то и теперь, может быть, они прогонят демона болезни.

Когда же сверкающее тысячами факелов и фонарей шествие остановилось подле ограды хижины парасхита, затерявшейся во мраке ночи, и какой-то человек громко крикнул: «Вот приближается священное сердце овна!» – старик вздрогнул и выпрямился. Он уставился на сияющую в хрустальном сосуде святыню и, казалось, не в силах был оторвать от нее глаз. Медленно, содрогаясь всем телом, стал он подыматься на ноги, вытягивая вперед шею.

Глашатай начал славить чудо.

И тут случилось нечто невероятное. В то время как народ, застыв на коленях, благоговейно внимал торжественным словам глашатая, старик парасхит, не дав ему кончить, ринулся вперед, ударяя себя кулаками по лбу, и, обратив лицо к священному сердцу, неожиданно разразился безумным хохотом. Этот неистовый хохот огласил всю долину, многократно отдаваясь эхом среди голых скалистых склонов.