Уарда - Эберс Георг Мориц - Страница 41

Юноши, предводительствуемые Рамери и юным Анана, узнав, куда сослан поэт, сбежали из Дома Сети, чтобы выразить ему свою преданность. Рамери, стоя в первом ряду, радостно кивнул своей сестре, а Анана выступил вперед, чтобы обратиться с речью к любимому наставнику. Это была торжественная, хорошо заученная речь, полная заверений в том, что, если Амени откажется вернуть Пентаура в храм Сети, они все будут просить своих отцов перевести их в другую школу.

Молодой ученый говорил хорошо, и Бент-Анат не могла удержаться от знаков одобрения, слушая его пылкую речь. Но лицо Пентаура все более мрачнело, и не успел его любимый ученик кончить речь, как он строго прервал юношу.

Сначала голос его звучал осуждающе, затем грозно, но, как ни старался он, в словах его не было гнева – они были пронизаны глубокой болью.

– Поистине мне приходится лишь пожалеть о каждом своем слове, сказанном вам в свое время, если они толкнули вас на этот безрассудный поступок, – закончил он. – Вы рождены во дворцах, так учитесь же повиноваться, чтобы потом уметь повелевать. Назад в школу! Ах, вы еще колеблетесь? Ну, так я позову сейчас моих стражников и буду гнать вас до самого Дома Сети. Как вы не понимаете, что подобные славословия не делают чести ни мне, ни вам!

Удивленные и разочарованные, ученики не посмели перечить Пентауру и нехотя повернули обратно.

Бент-Анат, встретив взгляд брата, в недоумении пожимавшего плечами, опустила глаза, затем снова подняла их и робко, с уважением взглянула на поэта. Это длилось одно лишь мгновение, так как глаза ее тотчас же снова обратились к долине, где клубились густые облака пыли, слышался конский топот и стук колес. Тотчас же вслед за этим около храма остановилась колесница Сефта, главы астрологов, и повозка с вооруженными с ног до головы стражниками из Дома Сети.

Разгневанный старик, легко соскочив с колесницы, строго прикрикнул на попятившихся школьников и, приказав стражникам отвести их в школу, решительно, словно юноша, устремился к воротам храма.

Жрецы встретили его с глубоким почетом и тотчас выложили ему все свои жалобы.

Старик выслушал их с нескрываемым сочувствием и тут же, не дав им договорить, с трудом стал взбираться вверх по ступеням, навстречу спускавшейся к нему Бент-Анат.

Царевна сразу же поняла, что, если астролог узнает ее, она подвергнется суровому осуждению и станет жертвой разных кривотолков. Она уже потянулась было к покрывалу, но потом, быстро отдернув руку, со спокойным достоинством встретила гневный взгляд старика и гордо прошла мимо него. Астролог поклонился, но не благословил царевну. Встретив на второй террасе Пентаура, он приказал ему немедленно удалить из храма всех молящихся.

Через несколько минут приказ был выполнен, и жрецы стали свидетелями одной из самых тяжких сцен, какие когда-либо разыгрывались в их тихой святыне.

Глава астрологов Дома Сети был одним из самых ярых противников раннего посвящения поэта в таинства обряда. Он понимал, что смелый ум юноши стремится расшатать те древние устои, укрепить которые неутомимый старик, свято веривший в их незыблемость, старался с юных лет. Все неприятности, происходившие у него на глазах в Доме Сети, равно как и в этом храме всего несколько минут назад, он считал результатом необузданности заблудшего мечтателя. Поэтому он без пощады возложил на Пентаура всю ответственность за «бунт» учеников.

– Ты совратил не только наших мальчиков, но и дочь Рамсеса! – кричал он. – Царевна еще не успела очиститься от скверны, а ты уж заманил ее на свидание, и не куда-нибудь, а в священный храм этой чистой богини!

Незаслуженная похвала может повредить лишь слабому, но незаслуженный упрек способен и сильного сбить с пути.

Пентаур решительно отражал сыпавшиеся на него обвинения, называя их недостойными возраста, сана и имени старого астролога, но потом, боясь потерять рассудок от нахлынувшей на него ярости, повернулся и хотел уйти. Однако старик приказал ему остаться и начал в его присутствии допрашивать жрецов. Все они в один голос обвиняли Пентаура в том, что, кроме Бент-Анат, он ввел в храм еще другую нечистую женщину, бросив при этом в тюрьму привратника, восставшего против такого святотатства.

Астролог приказал немедленно освободить «невинно пострадавшего». Пентаур пытался воспротивиться этому, ссылаясь на свое право распоряжаться здесь, и дрожащим от негодования голосом велел старику покинуть храм.

Тогда Сефта показал ему перстень Амени, означавший, что на время своего пребывания в Фивах Амени назначает его своим заместителем. После этого он торжественно лишил Пентаура его сана и, приказав ему пока оставаться в храме, покинул святыню Хатшепсут.

При виде перстня своего наставника Пентаур молча склонил голову и удалился в исповедальню, где недавно встретился с Бент-Анат.

Он был потрясен всем случившимся, мысли его мешались, противоречивые чувства бушевали в груди, и он весь дрожал, как в лихорадке. Услышав хохот жрецов и привратника, торжествовавших легкую победу, он содрогнулся, словно преступник, увидавший в зеркале клеймо проклятия у себя на лбу.

Но время шло, и постепенно Пентаур стал приходить в себя, разум его прояснился. А когда он вышел из тихой исповедальни, чтобы взглянуть на восток, где на том берегу Нила высилась громада дворца, скрывавшая в своих стенах Бент-Анат, грудь юноши наполнилась чувством глубокого презрения к врагам, его охватило гордое ощущение мужества и силы. Пентаур не скрывал от себя, что у него сильные враги, что начинается пора жестоких битв, но он смело смотрел им в лицо, подобно юному герою, встречающему зарю своего боевого крещения.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Тени уже становились длиннее, когда богато украшенная колесница подъехала к воротам храма.

На ней стоял Паакер, махор фараона, и твердой рукой правил своими чистокровными сирийскими конями. Позади него сидел, скорчившись, старый раб, а огромный пес, высунув язык, бежал за мчавшимися во весь опор лошадьми.

Недалеко от ворот Паакера кто-то окликнул, и он с трудом сдержал своих коней. Маленький человечек торопливо бежал ему навстречу, и Паакер, узнав в нем карлика Нему, с досадой воскликнул:

– Из-за тебя, мелюзга, мне пришлось остановить коней. Ну, чего тебе?

– Будь так милостив, возьми меня с собой на ту сторону, когда закончишь свои дела в городе Мертвых, – сказал карлик, смиренно кланяясь.

– Ты карлик возничего Мена? – спросил Паакер.

– Ничуть не бывало, – отвечал Нему. – Я принадлежу его покинутой супруге, госпоже Неферт. Мои короткие ноги так медленно одолевают расстояние, а копыта твоих коней пожирают его, точно крокодил свою добычу.

– Залезай! – крикнул Паакер. – Ты что, пешком пришел в некрополь?

– Нет, господин, – отозвался Нему, – я приехал верхом на осле. Но злой дух вселился в мою скотинку и поразил ее хворью. Я должен был бросить осла посреди дороги. Животные Анубиса поужинают сегодня получше нас!

– Болтают, что у твоей хозяйки людям не очень-то сладко живется? – спросил Паакер.

– Хлеб-то у нас еще есть, – ответил карлик, – ну, а воды в Ниле полно. Женщине и карлику не так уж много надобно мяса; правда, последняя наша скотина так преобразилась, что зуб ее уже не берет.

Не поняв шутки карлика, Паакер вопросительно взглянул на него.

– Она преображается в деньги, – объяснил карлик. – А их никак не угрызешь. Но скоро и с ними будет покончено, а тогда уж придется искать способ печь сытные пироги из земли, воды и пальмового листа. Мне-то это безразлично – карлику ведь не много надо. Но вот как быть с нашей несчастной, нежной госпожой!

Тут Паакер так сильно хлестнул плетью по своим коням, что они взвились на дыбы, и понадобилась вся твердость его руки, чтобы их сдержать.

– Ты порвешь им губы, – предостерег хозяина старый раб. – Жаль дорогих коней.

– Тебе, что ли, за них платить? – прикрикнул на него Паакер. Затем, повернувшись к карлику, он с волнением спросил: