Уарда - Эберс Георг Мориц - Страница 39

Шерау частенько подкрадывался к нему и с любопытством наблюдал за его работой, а потом и сам пытался лепить из глины фигуры животных и людей. Как-то раз старик заметил это. Молча взяв у мальчика вылепленную им фигурку, он повертел ее в руках и, одобрительно улыбнувшись, отдал ее обратно. С тех пор между ними завязалась своеобразная дружба. Шерау получил разрешение садиться возле старика и лепить фигурки, подражая скульптору. Все это происходило в полном молчании. Иногда глухой старик отбрасывал прочь работу мальчика, порой исправлял ее легким нажатием пальцев, одобрительно кивая головой.

Если мальчик почему-либо не приходил, скульптору явно его не хватало. Что же касается Шерау, то самые счастливые часы своей жизни он провел возле старика.

Скульптор разрешал мальчику брать с собой кусочки глины. Придя домой, он за спиной старухи Хект лепил разные фигурки и, едва закончив, сразу же уничтожал их. Лежа на своей ужасной доске, он пытался слабыми ручонками воспроизвести то, что жило в его воображении. Занятый этим делом, он забывал о своей горькой участи. Но сейчас было уже поздно, и мальчику пришлось отказаться от прогулки к гробнице Рамсеса. Еще раз взглянув в сторону хижины парасхита, он побежал к своему мрачному жилищу.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Пентаур тоже вскоре покинул хижину парасхита. Погруженный в раздумье, шел он по горной тропе к храму, порученному ему верховным жрецом Амени.

Он чувствовал, что для него настали безрадостные и суровые времена.

Храм, в котором он отныне стал хозяином, был выстроен великой царицей Хатшепсут [100] в честь богини Хатор и посвящен памяти самой царицы.

Жрецы этого храма пользовались особыми правами, записанными в специальных грамотах, и до сего времени права эти неукоснительно соблюдались. Сан жреца передавался по наследству от отца к сыну, и главного жреца здесь выбирали большинством голосов.

А вот теперь главный жрец лежал при смерти, и Амени, в чьем ведении находился храм, не спросив согласия жрецов, назначил на его место Пентаура.

С большой неохотой приняли жрецы навязанного им властью Амени начальника. Они выступили против него сплоченными рядами, как только стало ясно, что Пентаур намерен ввести строгие порядки и искоренить целый ряд злоупотреблений, ставших здесь вполне обычными.

Так, например, петь гимны восходящему солнцу жрецы поручили прислужникам. Пентаур тотчас же потребовал, чтобы по крайней мере младшие жрецы принимали участие в пении утренних гимнов, и стал сам руководить хором. Жрецы вели бойкую торговлю щедрыми дарами, приносимыми на алтарь богини, а их новый глава строго-настрого запретил это. Не терпел он и гнусного вымогательства, а здесь, как правило, прибегали к этому средству в отношении боязливых женщин, -посещавших храм богини Хатор гораздо чаще всех других храмов.

Молодой поэт, которого в Доме Сети приучили к строгой взыскательности к самому себе, к исполнительности и порядку, воспитав его в духе высокой нравственной чистоты, был проникнут глубоким сознанием достоинства своего сана. Он привык с неукротимым рвением восставать против всяческой лености духа и тела. Все это с самого начала породило в нем глубокое отвращение к привольной и праздной жизни своих подчиненных, к их лживости и лицемерию. А после того как посещение хижины парасхита открыло ему глаза на все тяготы и горести простых людей, он решил во что бы то ни стало пробудить свой храм к новой жизни.

Он был твердо убежден, что шайка лодырей и обманщиков, над которыми он поставлен, призвана вливать утешения в тысячи истерзанных горем сердец, осушать целые потоки слез и вселять надежду в отчаявшихся. Это убеждение и толкало его на самые решительные меры.

Вчера он видел своими глазами, как жрецы его храма с холодным безразличием выслушивали и жалобы покинутой жены, и сетования обманутой девушки, и мольбы молодой женщины, лишенной счастья материнства, и просьбы озабоченной матери, и вздохи одинокой вдовы. По лицам жрецов он видел, что они думают лишь только об одном: как бы использовать горе этих людей и выманить у них подарки для богини Хатор, или, вернее, набить свои карманы и животы.

И вот сейчас он снова приближался к тому полю, где ему предстояло выдержать немало жестоких сражений.

Перед ним лежал величественный храм, подымавшийся над долиной четырьмя террасами, и его прекрасные очертания четко рисовались на фоне охватывавшей его полукругом высокой отвесной стены из желтоватого известняка.

На тщательно выложенных постаментах стояли исполинские каменные ястребы с символами жизни, олицетворявшими сына богини – Гора, который заставляет снова расцвести все увядающее и воскрешает все умирающее.

На каждой террасе находились открытые с восточной стороны залы, и каждый из них был обнесен двадцатью двумя древними колоннами. На задних стенах были прекрасные картины и надписи, высеченные по камню резцом художника; они рассказывали о великих деяниях Хатшепсут, совершенных ею с помощью фиванских богов.

Здесь были и корабли, посланные ею в Пунт [101], чтобы обогатить Египет сокровищами Востока, и доставленные в Фивы чудесные дары Аравии; дома жителей страны благовоний и рыбы Красного моря были изображены четко и правдиво.

На третьей и четвертой террасе лепились к скалам небольшие строения, возведенные Хатшепсут и ее братьями – Тутмосом II и Тутмосом III. Перед ними высились высеченные в граните ворота. Здесь происходили омовения, здесь поклонялись статуям богини, приносили жертвы духу царицы и исповедовали знатных богомольцев.

В одной из боковых пристроек содержались священные коровы богини.

Подойдя к Главным воротам храма, Пентаур стал свидетелем безобразной сцены, наполнившей гневом его душу.

Какая-то женщина просила впустить ее во двор, чтобы она могла помолиться у алтаря богини за своего тяжело больного мужа, но толстый привратник грубо гнал ее прочь.

– Видишь, что там написано! – кричал он, указывая на надпись над воротами. – Этот порог может переступить лишь тот, кто чист. А для очищения человека надо окурить благовониями.

– Так взмахни же кадильницей и возьми за это серебряное кольцо – больше у меня ничего нет, – умоляла женщина.

– Одно кольцо! – возмутился привратник. – Выходит, богиня должна из-за тебя пойти по миру? Зерна анта [102], что идут на окуривание, стоят в десять раз дороже!

– Но у меня больше ничего нет, – повторяла женщина. – Мой муж, за которого я пришла помолиться, болен. Он не может работать, а мои дети…

– И ты собираешься кормить их, отняв у богини ее законную лепту? – спросил привратник. – А ну, живо, три кольца – или я запираю ворота!

– Сжалься, – со слезами взмолилась женщина. – Что станет с моим мужем, если Хатор не поможет ему?

– Неужто богиня обязана давать ему лекарство? – спросил привратник. – У нее заботы поважнее, чем лечить нищих. К тому же это вовсе не ее дело. Отправляйся к Имхотепу [103], или к самому великому Техути [104] – они помогают больным. А здесь не лечат.

– Я прошу лишь утешения в горе, – рыдая, сказала женщина.

– Утешения? – рассмеялся привратник, ощупывая взглядом округлые формы молодой женщины. – Утешение ты можешь получить и за более дешевую плату!

Женщина побледнела и гневно оттолкнула протянутую к ней руку.

В это мгновение между ними встал взбешенный Пентаур. Воздев к небу руки, он благословил склонившуюся ниц женщину и произнес:

– Богиня сама нисходит к тому, кто возносит ей искреннюю молитву. Ты чиста, войди во двор!