Уарда - Эберс Георг Мориц - Страница 27

– Что такое? – забеспокоилась Сетхем.

– Сегодня я в первый раз – с того времени, – ты знаешь, о чем я говорю, – встретился с Неферт. Пора забыть старое! Ты ведь скучаешь по своей сестре? Так вот, навещай ее – отныне я не против этого.

С нескрываемым удивлением взглянула Сетхем на сына, и слезы покатились по ее лицу.

– Верить ли мне своим ушам? – нерешительно спросила она. – Дитя мое, неужели ты…

– Я хочу, чтобы ты восстановила добрые отношения с твоими родными, – твердо сказал Паакер. – Размолвка и так уж длилась достаточно долго.

– О, да! Даже слишком долго! – подхватила Сетхем. Паакер промолчал, опустив глаза. Затем, уступая просьбе матери, сел возле нее.

– Я знала, что этот день принесет нам радость, – сказала она, взяв его за руку. – Я видела во сне твоего отца Осириса, а потом, по дороге в храм, мне сначала повстречалась белая корова, потом свадебное шествие. А священный баран Амона даже коснулся губами пшеничной лепешки, которую я ему протянула.

– Это добрые предзнаменования, – серьезно сказал Паакер.

– Да, сын мой. Так поспешим же с благодарностью принять то, что обещают нам боги! – радостно воскликнула Сетхем. – Завтра же я пойду к сестре и скажу ей, что мы снова будем жить в любви, снова будем делить радость и горе. В наших жилах течет одна кровь. Ведь подобно тому, как порядок и чистота оберегают дом от упадка и радуют взор гостя, единство сохраняет счастье в семье и внушает уважение соседям. Что было, то прошло, пусть же прошлое будет забыто! Ведь в Фивах много женщин и без Неферт. Сотни знатных женщин страны сочли бы за счастье иметь тебя зятем.

Паакер встал и начал задумчиво расхаживать взад и вперед, а мать его продолжала:

– Я знаю, что коснулась раны твоего сердца. Но она ведь уже зарубцевалась и заживет совсем, когда ты станешь счастливее возничего Мена и у тебя уже не будет причин его ненавидеть. Неферт хороша, но она слишком нежна и не смогла бы вести такое большое хозяйство, как наше. Мне уже много лет, скоро мою мумию обовьют пеленами, и если твой долг вновь призовет тебя в Сирию, на моем месте должна остаться разумная хозяйка. Дело это не легкое! Твой дед Асса частенько говаривал, что хорошо устроенный дом – лицо семьи, такой семьи, о которой никто не скажет худого слова, где все устроено разумно, где каждый уверен в себе, знает свое место, свои права и обязанности. О, как часто молилась я Хаторам, чтобы они даровали тебе достойную супругу!

– Другой Сетхем все равно нигде не найти, – сказал Паакер, целуя мать в лоб. – Таких женщин, как ты, уже не осталось на свете.

– Ты льстишь мне, – улыбнулась Сетхем, погрозив пальцем. – Но это правда! Нынешние женщины тянутся к роскоши, наряжаются в финикийские ткани, пересыпают свою речь сирийскими словечками и полностью полагаются на домоправителей и служанок там, где нужно распорядиться самолично. Вот и моя сестра Катути, и Неферт…

– Неферт не похожа на других женщин, – перебил Паакер мать. – А если бы ее воспитала ты, она умела бы не только украсить дом, но и распорядиться им.

Сетхем удивленно взглянула на сына и тихо сказала, как бы обращаясь к себе самой:

– Да, да, Неферт – милое дитя, и на нее невозможно сердиться – стоит только взглянуть ей в глаза. И все же я сердилась на нее, потому что ты ее возненавидел и… впрочем, не буду… ты сам ведь знаешь! Но теперь, когда ты ее простил, я тоже охотно прощаю и Неферт и ее супруга.

Паакер нахмурился и, подойдя к матери вплотную, сказал неумолимо:

– Он умрет в пустыне, и гиены севера растерзают его непогребенный труп!

Услыхав эти слова, Сетхем в страхе прикрыла лицо покрывалом и судорожно ухватилась за амулеты, висевшие у нее на шее. Она прошептала едва слышно:

– Как ужасен бываешь ты, Паакер! Я хорошо знаю, сколь велика твоя ненависть к Мена – я не раз видела семь стрел, которые висят над твоим ложем. На них начертано: «Смерть Мена». Это сирийское заклинание должно погубить того, против кого оно направлено. Ах, какой у тебя мрачный взгляд! Да, это заклинание ненавистно богам, и кто к нему прибегнет, попадет под власть злых сил. Мы с твоим отцом учили тебя чтить богов. Так пусть же они покарают злодея! Ведь Осирис лишает своей милости того, кто избирает его врага себе в помощники.

– Мои жертвоприношения обеспечивают мне милость богов, – возразил Паакер, – а Мена поступил со мной, как бесчестный разбойник, и поэтому я вручаю его судьбу злым духам. Он тоже действовал по их наущению. Но довольно об этом! Если ты меня любишь, никогда больше не произноси имени моего врага! Неферт и ее мать я простил – разве тебе мало этого!

Сетхем покачала головой и воскликнула:

– Чем же все это кончится? Ведь война не может длиться вечно, а когда Мена вернется, наше примирение обернется во сто крат более жестокой враждой! Есть только один выход. Позволь мне найти тебе достойную жену!

– Сейчас не время! – нетерпеливо оборвал ее Паакер. – Через несколько дней я вновь отправляюсь во вражескую страну и не хочу, как Мена, обречь свою жену на вдовью участь при живом муже. К чему спешить? У тебя есть невестка– жена моего брата, и их дети. Довольствуйся пока этим!

– Боги знают, как я люблю их, – отвечала Сетхем, – но твой брат Гор – мой младший сын, ты же старший, тебе принадлежит все наше имущество. Твоя маленькая племянница для меня лишь прелестная игрушка, тогда как в твоем сыне я смогла бы воспитать будущего продолжателя рода и главу семьи. И еще вот что я скажу тебе: для меня свято все то, чего желал твой отец. Он радовался твоей помолвке с Неферт и надеялся, что один из сыновей его старшего сына продолжит род Асса.

– Не моя вина, если одному из его желаний не суждено было исполниться! – сказал Паакер. – Однако звезды уже высоко. Спокойной ночи, мать. Завтра, когда ты посетишь Неферт и твою сестру, скажи им, что двери моего дома широко открыты для них. И вот еще что! Домоправитель Катути предложил нам купить у них стадо скота, хотя, насколько мне известно, скота у Мена не так уж много. Что это значит?

– Ты ведь знаешь мою сестру, – ответила Сетхем. – Она управляет имением Мена, а запросы у нее большие, она хочет всех превзойти блеском, в доме у нее часто бывает сам везир. К тому же, говорят, сын ее расточителен, и у них часто не хватает самого необходимого.

Паакер пожал плечами и, еще раз пожелав матери доброй ночи, удалился.

Вскоре после этого он был уже в просторной комнате, где он обычно спал, когда имел возможность пожить в Фивах. Стены комнаты были выбелены, а над дверьми и над окнами, выходившими в сад, были начертаны иероглифы священных изречений. У дальней стены стояло ложе, имевшее форму льва. Голова зверя служила Паакеру изголовьем, а хвост загибался у него в ногах. Ложе было застелено прекрасно выделанной львиной шкурой, в головах, на высокой уступчатой скамейке, стояла подставка из черного дерева с вырезанными на ней словами молитв.

Над ложем в строгом порядке было развешано дорогое оружие, в том числе и те семь стрел, на которых Сетхем прочитала слова «Смерть Мена». Стрелы скрещивались поверх слов изречения, предписывавшего накормить голодного, напоить жаждущего, одеть нагого, быть сострадательным и к сильному и к слабому. [78]

За изголовьем находилась ниша, скрытая занавесью из пурпурной ткани.

Во всех углах комнаты были статуи. В трех углах – фиванская троица: Амон, Мут и Хонсу, а в четвертом – статуя покойного отца Паакера. Перед каждым изваянием стоял небольшой жертвенный алтарь, в котором были углубления, наполненные благовонными маслами. На деревянном ларе разместились многочисленные фигурки богов, лежали амулеты, а в ящиках хранились одежды, украшения и папирусы. Посреди комнаты стоял стол и несколько табуретов.

Когда Паакер вошел в ярко освещенную комнату, большой пес радостно кинулся ему навстречу. Паакер позволил псу прыгнуть себе на грудь, сбросил его на пол, позволил ему прыгнуть еще раз и поцеловал его в умную морду.