Уарда - Эберс Георг Мориц - Страница 102

Пентаур выхватил меч и рассек ремни, которыми были стянуты руки и ноги юноши. Глубоко вздохнув, тот принялся растирать онемевшие члены, вознося благодарность богам.

– Если ты любишь Египет, – неожиданно обратился он к Пентауру, – если ты предан фараону, то следуй за мной! Быть может, мы еще успеем помешать неслыханному и предотвратить измену!

– Ночь очень темна, а дорога через долину опасна, – сказал Кашта.

– Пусть мы найдем там свою погибель, но вы должны последовать за мной! – не обращая внимания на воина, воскликнул юноша, схватил Пентаура за руку и потянул его к выходу из пещеры.

Как только раб-эфиоп убедился, что Пентаур не дух его покойного господина, а действительно тот жрец из Дома Сети, которого он видел во время схватки перед хижиной парасхита, он попытался проскользнуть мимо брата Паакера. Но Гор вовремя заметил и схватил раба за курчавые волосы.

Эфиоп громко и жалобно взвыл, а затем принялся причитать:

– Если ты убежишь, Паакер убьет меня. Он так поклялся.

– Стойте! – крикнул юноша, оттащил раба в глубь пещеры и, закрыв дверь, припер ее толстым бревном.

Как только они выбрались через лаз наружу, в лицо им ударил сильный ветер.

– Как стремительно несутся по небу облака, – сказал Гор. – Скоро ураган разгонит их. Пусть нам дадут лошадей, Пентаур, нельзя терять ни минуты.

Поэт приказал отцу Уарды вести за гобой отряд, но Кашта возразил ему:

– И кони и люди выбились из сил, а кроме того, в потемках мы будем двигаться медленно. Пусть лучше лошадей покормят, да и люди тем временем подкрепятся и обогреются. А там луна взойдет, и мы трижды наверстаем упущенное на отдохнувших конях и при лунном свете.

– Он прав, – согласился Гор и повел Кашта к небольшой пещере, где хранился ячмень для лошадей, а также финики и несколько мехов с вином.

Вскоре запылал костер, и, пока одни воины кормили и поили лошадей, а другие готовили горячую пищу, Гор и Пенгаур нетерпеливо шагали взад и вперед около пещеры.

– Ты был уже связан, когда мы пришли? – спросил поэт.

– Мой брат еще вчера напал на меня и связал, – отвечал Гор. – Он теперь далеко, и догнать его невозможно. Если он успеет добраться до хеттов, а мы до рассвета не попадем в лагерь фараона, все пропало!

– Значит, Паакер замыслил измену?

– Ну да! Ужасную, неслыханную измену! – воскликнул Гор. – О мой отец Осирис!

– Будь со мной откровенен, – сказал Пентаур, подходя вплотную к юноше, закрывшему лицо руками. – Скажи, что такое задумал Паакер? Как могло случиться, что родной брат стал тебе врагом?

– Он старший в семье, – начал Гор дрожащим от волнения голосом. – Когда умирал отец, я только что вышел из Дома Сети, и он на смертном одре завещал мне уважать Паакера, как главу дома. У брата властный характер, он груб, не терпит, чтобы ему перечили. Я все терпеливо сносил и во всем ему повиновался, часто вопреки лучшим своим побуждениям. Два года прожил я с ним, затем поехал в Фивы, там женился, и сейчас моя жена с ребенком живет у матери. Шестнадцать лун назад я вернулся в Сирию, и мы снова начали разъезжать взад и вперед по этой стране. Но теперь я уже не хотел быть слепым орудием в руках брата; я стал более гордым – отец моего сына, думал я, не должен быть слугой, пусть даже у родного брата. Тяжела была наша жизнь, но два месяца назад, когда Паакер вернулся из Фив, она сделалась просто невыносимой. Он стал еще более раздражительным и злобным, чем раньше, и буквально возненавидел меня, когда фараон дал ему понять, что мои донесения нравятся ему больше, чем его. Я с детства отличался мягким характером– все говорили, что я похож на мать, – но то, что мне приходилось выносить от Паакера, это… это невообразимо…

Тут голос у Гора прервался, и Пентаур понял, как глубоко страдает этот юноша.

– Что случилось с братом в Египте, я не знаю, потому что характер у него замкнутый и ему не нужно товарища ни в радости, ни в беде. Однако из нескольких случайно оброненных слов я понял, что он ненавидит не только возничего Мена, действительно поступившего с ним не совсем хорошо, но и фараона. Я предостерег его только один раз, ибо гнев его не знает границ, когда он выходит из себя, а кроме того, он ведь мой старший брат. Уже несколько дней в лагере фараона идет подготовка к решительному сражению, и нам было приказано разведать силы и позиции противника. Фараон поручил мне, именно мне, а не Паакеру, написать донесение. Вчера рано утром я закончил его и начертил карты. Тогда брат сказал, что сам доставит донесение в лагерь, а я должен ждать его здесь. Я не согласился, потому что Рамсес требовал донесение не у него, а у меня. Тогда Паакер пришел в ярость, стал орать как сумасшедший, что я, мол, воспользовался его отсутствием и вкрался в доверие к фараону, а под конец именем нашего покойного отца потребовал, чтобы я повиновался ему, как главе рода. Затем он вышел из пещеры, чтобы привести лошадей, а я остался один, не зная, как мне поступить. Вдруг мой взгляд случайно упал на вещи Паакера, которые укладывал его эфиоп, чтобы навьючить ими лошадь. Среди них я увидал какой-то свиток папируса. Я решил, что это мой свиток, развернул его – и что я там увидел!.. С опасностью для жизни прокрался я в расположение армии хеттов и обнаружил, что их основные силы стянуты в скрытой горами долине, расположенной поперечно к Оронту, на северо-восток от Кадеша, а в папирусе было написано рукой самого Паакера, что эта долина свободна от войск противника, а ведущая через нее дорога просторна и удобна для проезда боевой колесницы фараона. И другие сведения, содержавшиеся в этом папирусе, также были ложными. А когда я стал рыться в его вещах, то нашел в его колчане, между стрелами со словами «Смерть Мена», еще какой-то свиток. Я схватил его, развернул – и кровь застыла в моих жилах, когда я увидел, к кому он там обращается!

– К царю хеттов! ?

– К его главному слуге Титуре. [208] Когда Паакер вернулся, я стоял посреди пещеры с этими свитками в руках. «Изменник!» – крикнул я, и в ту же секунду он ловко набросил мне на шею аркан, которым он ловит лошадей, а когда я, полузадушенный петлей, упал на землю, он связал мне руки и ноги с помощью этого раба-эфиопа, который послушен ему, как собака! Оставив раба стеречь меня, он схватил свитки и ускакал. Но взгляни, вон уже появляются звезды, скоро взойдет и луна.

– Вставайте, люди! – закричал Пентаур. – Трех лучших лошадей сюда, для Гора, для меня и для Кашта. Остальные останутся здесь!

Когда рыжебородый подвел лошадей, луна уже светила на небе, а через час путники выбрались на равнину. Тут они вскочили на лошадей и во весь опор поскакали к Кадешскому озеру. При первых лучах восходящего солнца они уже увидали его зеленоватые воды.

Когда же они подъехали к озеру, то увидали на его голом западном берегу черные толпы людей. Всюду вздымались облака пыли, молниями вспыхивали среди них блестящие боевые доспехи.

– Сражение уже началось! – не своим голосом закричал Гор и, рыдая, припал к шее лошади.

– Еще не все потеряно! – отозвался поэт, понукая измученного коня. Его спутники последовали за ним, но пала лошадь под Кашта, а затем и конь Гора.

– Теперь спасти нас может только левый фланг наших войск! – закричал Гор. – Я сейчас побегу туда. Держись реки, около каменного моста ты легко найдешь фараона. Нападение должно произойти в поперечной долине, в тысяче шагов дальше на север, к северо-западу от укреплений. Попытайся пробиться и предупредить Рамсеса! Пароль у египтян – имя его любимой дочери Бент-Анат. Но будь у тебя даже крылья и сумей ты поспеть вовремя, они все равно разобьют наших, если мне не удастся завести левый фланг в тыл врагу.

Поэт помчался дальше, однако скоро и под ним рухнул конь. Тогда он вскочил на ноги и пустился бежать, громко выкрикивая на ходу пароль «Бент-Анат!» Один звук этого имени удваивал его силы. Он бежал до тех пор, пока навстречу ему не попался конный гонец противника. После короткой схватки Пентауру удалось выбить гонца из седла, и, вскочив на его лошадь, он так стремительно поскакал навстречу битве, как будто спешил на свою свадьбу.