Сестры - Эберс Георг Мориц - Страница 70

Действительно, ему было не до праздной болтовни. Сердце его сжималось страхом и нежной заботой, обливаясь кровью при мысли, что он нарушил обет, который поклялся хранить у одра умирающей матери.

Перед воротами дворца он попросил одного из стражей провести его к брату, а так как при этом он приложил серебряную монету, то просьба эта была немедленно исполнена.

Главк страшно испугался, узнав Серапиона. К поступку брата он отнесся в высшей степени неодобрительно, назвал его необъяснимым и преступным. Торопясь во дворец, Главк не мог уделить брату много времени, тем не менее Серапион узнал важные новости.

Отшельник узнал, что Ирена была увезена из храма не Эвергетом, а римлянином, что Клеа недавно была во дворце и уехала в колеснице, но что через пустыню ей придется идти пешком.

Бедняжка осталась совсем одна, а ей предстоял опасный путь, где могли на нее напасть необузданные солдаты и грабители могил или шакалы и гиены. Таким образом, она рисковала встретиться с опасным сбродом, она, такая молодая, прекрасная и беззащитная!

Снова охватил его тот же страх, какой напал на него в келье вечером, после ухода Клеа из храма. Он испытывал такое же состояние, как отец, который видит из окна своей темницы, что его любимое дитя окружено хищными зверями, и не может ничем ему помочь.

Перед глазами старца с ужасающей ясностью рисовались все опасности, угрожающие девушке в царском дворце, в городе, кишащем пьяными солдатами, в пустыне, наполненной разбойниками и зверями. Его пылкое воображение еще ярче подчеркивало все эти ужасы.

Как тигр в клетке, метался Серапион в своей темнице, натыкаясь на стены и поминутно бросаясь к окошку посмотреть, не вернулась ли Клеа.

Чем темнее становилось, тем больше разрастался его страх, а когда одна из пилигримок, на которую напали корчи, громко закричала в пастофориуме, он не мог больше выдержать, толкнул ногой много лет не открывавшуюся дверь своей кельи, дрожащими руками вынул из сундука серебряные монеты и спустился на землю.

Теперь Серапион стоял между своей тюрьмой и обводной стеной храма. Теперь только вспомнил он о нарушенном обете, о клятве, данной матери, и о своем первом бегстве.

В тот раз он бежал, потому что его манили радости и наслаждения жизни, и тот побег был преступлением. Сегодня же из тюрьмы его влекла та же любовь, которая раньше вернула его в заточение.

Он нарушил клятву, но великий Серапис умеет читать в сердцах людей. Его мать умерла, но при жизни она его так охотно прощала. И так ясно увидел он ее милое лицо, что невольно кивнул ей головой.

Потом отшельник подкатил к стене пустую бочку и с трудом на нее взобрался. С бочки он вскарабкался на высокие стены, сложенные из необожженного кирпича и, падая и скользя, достиг наружного рва. Выбравшись из рва, он поспешил в Мемфис.

То, что он узнал о Клеа во дворце, мало его успокоило. Она достигнет пустыни раньше его, а его ослабевшим ногам не по силам быстрая ходьба. Если бы мог он раздобыть себе палку!

Ощупав в кармане серебряные монеты, старик огляделся кругом и увидел погонщиков с ослами, собравшихся вокруг слуг и солдат, выходивших из высоких ворот дворца.

Опытным взглядом Серапион выбрал самое сильное животное, бросил его хозяину серебро, влез на спину покачнувшегося под его тяжестью осла и обещал погонщику еще две драхмы, если он быстро довезет его до второй гостиницы по дороге в Серапеум.

В то время как он бил своими голыми пятками бедного осла, погонщик бежал с гиком и бичом за своим серым, покалывая его по временам в бок острым концом палки. Таким образом, то рысью, то скорым галопом Серапион достиг цели спустя полчаса после Клеа.

В гостинице было уже пусто и темно, но отшельник не нуждался в подкреплении. Ему хотелось только достать себе палку, и он ее скоро нашел, выдернув жердь из садовой изгороди хозяина.

Палка оказалась тяжела, но она все-таки облегчила отшельнику ходьбу. Если ноги отказывались служить, то сила в руках еще осталась.

Дикая скачка его развлекла и несколько освежила разгоряченную голову. Теперь же, бредя через пустыню, он опять неотступно думал о Клеа. Напрягая зрение, Серапион тревожно вглядывался вдаль, как только луна проглядывала из-за облаков. Время от времени он громко окликал Клеа по имени. Так достиг он аллеи сфинксов, соединявшей греческий и египетский храмы.

В могилах Аписа ему послышался сильный шум. Может быть, ввиду наступающих праздников там производят ночные работы? И почему сегодня нет сторожевых постов, которые разжигают здесь костры каждую ночь?

Не заметили ли солдаты Клеа и не увели ли ее с собой?

И по другую сторону аллеи сфинксов не оказалось ни одного часового. Белая известь надгробных памятников и желтый песок пустыни ярко блестели при лунном сиянии, точно сами отбрасывали от себя лучи.

Беспокойство Серапиона все усиливалось. Он взобрался на песчаный холм, чтобы сразу обнять глазами все видимое пространство, и громко крикнул:

— Клеа!

Да, он не ошибся… Возле одного из святилищ показалась фигура в длинной одежде. Он окликнул ее еще раз, и она приблизилась к аллее сфинксов.

Поспешно, так быстро как только мог, спустился Серапион к аллее процессий, перешел гладкую мостовую, по сторонам которой лежали распростертые львиные туловища с человеческими головами, и с трудом вскарабкался на песчаную гору.

Да, такая работа была тяжела старику. Под его тяжестью песчаные массы расползались и скользили вниз, увлекая его вместе с собой, и снова взбирался он, цепляясь руками и ногами.

Наконец, он достиг вершины и очутился против маленького намогильного святилища, возле которого он рассчитывал встретить девушку. Но черная туча снова закрыла месяц, и его окружила полная темнота.

Он приложил обе руки ко рту и изо всех сил прокричал:

— Клеа, Клеа!

Неожиданно он услышал возле себя шум и увидел на песке у своих ног тень фигуры, точно выросшей из земли.

Но это не могла быть Клеа, это был мужчина, и вдруг Серапион почувствовал страшный удар между плеч. К счастью, убийца промахнулся, и удар пришелся в спину, а хребет Серапиона выдержал бы и не такой удар.