Сестры - Эберс Георг Мориц - Страница 55

Возьми-ка мое разорванное платье и помоги мне переодеться. Мне нужно успеть принять ванну до пира. У меня чесотка на всем теле, точно они вымазали меня своей близостью. Там лежат мои одежды и сандалии. Завяжи мне их и рассказывай, как ты заманишь в ловушку Публия?

Клеа слышала каждое слово этого диалога. В отчаянии схватилась она за голову, она боялась понять все, что только что слышала. Спит ли она, или наяву все это? Клеа наполовину не поняла всего услышанного, но при имени Публия ей сразу все стало ясно. Точно острый клинок вонзили ей в мозг и начали вертеть его в нем. Мысль, что на него, на Публия Сципиона, Эвлеус направил кровожадных зверей, разом вернула ей ясность мысли.

Тихо подкралась девушка к широкой щели в перегородке, приложила ухо и, как путник, томимый жаждой, жадно пьет противную воду из лужи, так и она напряженно ловила каждое слово евнуха. Разговор по временам прерывался возражениями, одобрительными замечаниями и коротким смехом.

Коварный замысел мог ошеломить и придавить девушку своей чудовищной жестокостью, но чем яснее становилось для нее дело, тем определеннее и увереннее обдумывала Клеа свое положение.

Евнух назначил свидание Публию от ее имени в пустыне, в полночь, у могил Аписа.

Эвлеус повторил слова, написанные им для этой цели на черепке; в них девушка просила Публия прийти на условленное место, потому что в храме переговорить было нельзя. В заключение юношу просили написать ответ на обратной стороне.

Услышав эти слова из уст негодяя, Клеа чуть громко не застонала от ужаса, стыда и горя, но нельзя было терять времени, Эвергет спрашивал евнуха:

— Что же ответил Корнелий?

По-видимому, Эвлеус передал черепок царю, потому что тот громко рассмеялся:

— Он попадет в западню. Самое позднее через полчаса после полуночи он придет передать Клеа поклон от Ирены. Он занимается любовью и похищением девиц оптом. Носительниц кружек он покупает парами, как голубей на базаре или сандалии у башмачника.

Взгляни только, как этот простак пишет по-гречески! В нескольких словах он делает две ошибки, примитивные ученические ошибки!

У счастливца сегодня слишком удачный день, чтобы предполагать дурной конец. Он забывает скверную привычку богов — сжимать в кулак руку, которой они сначала ласкали своих любимцев. Сегодня над ним вытрясли рог Амальтеи [88] , сперва он вытащил у меня из-под носа маленькую Гебу-Ирену. Впрочем, я рассчитываю получить ее завтра в наследство. Он уже получил в подарок моих лучших киренских коней и лестное уверение в моей драгоценной дружбе; далее он был награжден благосклонностью моей прелестной сестры, а это льстит сердцу республиканца более, чем думают. Наконец, его зовет на свидание сестра его восхитительной любовницы! Она, судя по словам твоим и Зои, должно быть, на редкость красива! Для обитателя нашей так неудачно устроенной планеты слишком много благ в один день. Сама справедливость требует, чтобы мы помогли судьбе и срубили эту маковую головку, пытающуюся перерасти других.

— С радостью вижу твое счастливое настроение, — смиренно вставил Эвлеус.

— Такое, какое есть, — перебил бесцеремонно царь. — Я думаю, что я насвистываю в темноте веселую песенку, чтобы ободрить самого себя. Если бы мне было знакомо чувство, называемое страхом, я имел бы основание бояться. В этом бою, который мы затеваем, я рискую короной и еще большим…

Только завтра решится, выиграна ставка или нет. Но я всетаки предпочел бы неудачу моего предприятия против Филометра и крушение надежд на обретение обеих корон Египта, чем неудачу в нашей попытке одолеть римлянина. Прежде чем стать царем, я был человеком и останусь им, даже если мой трон, стоящий пока на двух опорах, обрушится под моей тяжестью. Мое достоинство как владыки есть только драгоценнейшая моя одежда. Тому, кто осквернил бы мне ее, я мог бы простить, если бы умел прощать; но кто заденет Эвергета-человека и оскорбит это тело и ум, и осмелится встать на дороге его желаний, — того я опрокину на землю без жалости и растерзаю на куски!

Приговор римлянину вынесен. Если твои убийцы сумеют исполнить свое дело, и боги захотят принять жертву, которую я приказал принести им при заходе солнца, то через два часа Публия Сципиона не будет в живых. Он осмелился смеяться надо мной, как над человеком, и я имею право, как человек, и власть, как царь, позаботиться о том, чтобы смех этот стал последним. Если бы я мог уничтожить Рим, как его, я был бы счастлив. Только один Рим препятствует мне сделаться величайшим царем нашего времени. Завтра мне скажут, что Публия Сципиона разорвали дикие звери и так изуродовали его труп, что родная мать не узнала бы его. Это известие принесет мне больше радости, чем весть о победе Карфагена над Римом!

Последние слова Эвергет произнес громовым голосом.

Когда царь умолк, евнух сказал:

— Мой повелитель, бессмертные не лишат тебя этой радости. Дюжие молодцы, которых ты удостоил посещением и разговором, поражают так же верно, как молния отца-громовержца. От возницы Публия мы узнаем, куда он отвез Ирену, и она так же не минует тебя, как корона Верхнего и Нижнего Египта. Теперь позволь мне возложить на тебя плащ и известить телохранителей, чтобы они сопутствовали тебе по дороге во дворец.

— Еще одно! — воскликнул царь, удерживая евнуха. -У могилы Аписа постоянно стоит стража, охраняющая святыни. Не помешает ли она твоим друзьям?

— Весь отряд стражников я отправил в Мемфис и приказал поместить у белой стены. Рано утром, раньше, чем ты начнешь действовать, туда же придет другой отряд и не даст тем стражникам присоединиться к царю, если дело дойдет до боя.

— Поверь, что я сумею оценить твою предусмотрительность, — сказал Эвергет удалявшемуся евнуху.

Клеа опять услышала звук отпираемой двери и стук подков по мощеной мостовой двора.

Вся дрожа, подошла Клеа к окну и увидела самого Эвергета, которому подвели громадного, сильного коня.

Страшный человек намотал на руку гриву нетерпеливого животного. Клеа подумала о том, как он влезет теперь на лошадь без посторонней помощи. Со стремительной быстротой великан вскочил на спину коня и, управляя тяжело дышавшим животным с помощью шенкелей, ринулся со двора, окруженный своей блестящей свитой.