Серапис - Эберс Георг Мориц - Страница 26

Эти слова Олимпий выговорил взволнованным голосом и таким тоном, как будто он заранее был уверен, что его речь вполне убедила Агнию. Однако философ сильно ошибался. Хотя молодая девушка слушала своего собеседника с возрастающим смущением и чувством смертельной тревоги, как птичка, оцепеневшая под страшным взглядом змеи, но последние доводы ученого дали благодетельный толчок ее энергии. Задетая за живое, она быстро опомнилась. Тяжелая нравственная борьба, которую Агния пережила предшествующей ночью, укрепила ее слабую волю. Все убеждения Олимпия были развеяны в прах, и юная христианка твердо отвечала ему:

— Твоя Исида не имеет ничего общего с Пречистой Матерью Богочеловека, и ты не смеешь сравнивать своего Осириса с Тем, Кто искупил мир от греха своей божественной кровью!

Пораженный таким неожиданным отпором, философ поднялся с места, но тотчас отвечал Агнии, как будто предвидел ее замечание:

— Я именно хотел указать тебе на близкое сходство между ними. Осирис — поставим этого египетского бога на место нашего Сераписа, в мистериях которого есть много общего с христианской религией, — Осирис, так же как и твой Господь, добровольно умер, чтобы избавить мир от смерти, подобно Христу. Воскреснув из мертвых, он дает новую жизнь всему, что замерло и поблекло в природе; весной он одевает землю свежей зеленью и роскошными цветами; но, кроме того, и человеческую душу после телесной смерти это могущественное и милосердное божество переселяет в лучший загробный мир, если она не запятнана грехом и достойна вернуться обратно к первобытному источнику своего существования — к верховному существу, создавшему мир. Ведь и вы, христиане, также стремитесь очистить себя от плотских страстей, чтобы ваша душа могла найти себе вечную отчизну в царстве незаходящего света? Следовательно, здесь мы опять встречаем одинаковые понятия, только под различными формами и названиями. Постарайся вникнуть в истинный смысл моей речи, и ты охотно присоединишь свой голос к красноречивой жалобе Исиды, призывающей обратно великого Осириса. Все это совершенно похоже на мученическую смерть твоего Господа, который также воскрес из мертвых, сделавшись искупителем человеческого рода. И языческий храм и христианская церковь одинаково могут быть названы жилищем Божьим. У повитого плющом жертвенника скорбящей богини, у подножия высоких кипарисов, меланхолически осеняющих беломраморные ступени катафалка Осириса, ты почувствуешь благоговейный трепет, который наполняет душу верующего в присутствии божества, как бы оно ни называлось. Между тем милосердная Исида, только олицетворяющая собой божественную благость, вознаградит тебя за такую жертву и даст свободу, составляющую предмет твоего страстного желания. Мы постараемся после того поместить тебя с твоим братом в благочестивое христианское семейство, где ты будешь жить согласно твоим убеждениям. Итак, завтра тебе предстоит отправиться с Горго в храм Исиды…

— Ни за что! — воскликнула Агния, пылая ярким румянцем и тяжело дыша. — Я не хочу, не смею и не могу служить языческим богам. Делайте со мной, что хотите. Продайте меня с Папиасом в рабство, заставьте нас вертеть ручную мельницу, но я не буду петь в идольском капище!

Философ сердито сдвинул брови и хотел резко возразить упрямой девушке, однако ему удалось подавить порыв своего невольного гнева; он приблизился к Агнии, ласково потрепал ее по плечу и сказал тоном отеческого увещания:

— Одумайся, дитя мое, вникни хорошенько в мои слова, вспомни о твоих обязанностях к невинному малютке-брату и сообщи нам завтра свое последнее решение. Твою руку, дочь, старик Олимпий искренно желает тебе добра!

С этими словами ученый удалился из сада. Карнис и Орфей горячо рассуждали о чем-то с Порфирием, стоявшим у портика. Старый певец был не на шутку встревожен известием о том, что Мария, мать Марка, потребовала к себе его жену. Ему представлялось уже, будто бы эта мстительная женщина готова предать Герзу в руки правосудия за мнимые насилия над христианской девушкой. Порфирий, а вместе с ним Дамия и Горго, которые вышли в сад, услышав громкий разговор мужчин, советовали Карнису обождать, но его беспокойство было так велико, что он поспешил с Орфеем на помощь своей жене.

Агния осталась одна с маленьким братом. Видя, что о ней забыли, девушка опустилась на колени, прижала к себе ребенка и в порыве глубокого отчаяния тихо шептала ему:

— Молись со мной, Папиас, молись, чтобы Спаситель охранил нас от соблазна и погибели! Иначе мы собьемся с истинного пути и будем разлучены за гробом с нашими родителями. Помоги мне, дитя мое, умолить Отца нашего Небесного!

Пролежав несколько минут распростертой на земле, Агния торопливо встала, взяла ребенка за руку и, задыхаясь от волнения и страха, выбежала с ним в отворенные ворота на дорогу, а оттуда повернула в первую попавшуюся улицу, ведущую в город.

ГЛАВА XI

Бегство Агнии сначала осталось незамеченным, потому что в семействе Порфирия никто и не думал о ней в данную минуту.

После ухода певцов Горго некоторое время сидела в комнате Дамии, но потом вышла на галерею, примыкавшую к саду; с этого места парк понижался уступами к озеру, берег которого был виден до самой верфи. Молодая девушка прислонилась к подножию колонны в тени кустарников, осыпанных лиловыми цветами, и, глубоко задумавшись, пристально смотрела вдаль.

Перед ней мелькали картины прошлого: воспоминания детства с его лишениями и радостями. Судьба поступила жестоко с прекрасной Горго, отняв у нее материнскую любовь, необходимую в годы младенчества и юности, как живительный солнечный свет весенней порой.

Невдалеке от дома, под великолепным мавзолеем из темного порфира, покоилась бренная оболочка той, которая дала ей жизнь и была отнята у нее раньше, чем осиротевший ребенок мог осознать свою потерю.

Но вокруг этого мрачного надгробного памятника ликовала вечно юная природа: пышная растительность цвела и зеленела под ласкающими лучами солнца; струи фонтана сверкали алмазными брызгами, и музыкальный плеск воды сливался с голосами весело щебетавших вольных пташек. За обвитой плющом оградой обширного сада лежала корабельная верфь — арена беспечных детских забав маленькой Горго. С тех пор как она резвилась здесь беззаботной малюткой, прошло много лет, и теперь девушка, пристально всматриваясь в очертания громадных судов, строящихся на верфи, с тревогой поджидала прихода юноши, который был безгранично дорог ее сердцу.

Младший сын корабельщика Клеменса вырос вместе с братьями Горго и был их неразлучным другом. Трое мальчиков учились у одних и тех же наставников, но богато одаренный Константин далеко превосходил детей Порфирия умом и твердостью воли, так что даже в ребяческих играх постоянно одерживал верх над ними. Маленькая Горго страстно любила вмешиваться в забавы мальчиков. Константин никогда не отталкивал ее, оказывая малютке неизменное покровительство. Когда же все четверо немного подросли, то резвые мальчуганы нередко сами просили Горго принять участие в их играх. Однако Дамия иногда не пускала свою любимую внучку из дому и держала ее взаперти, если сочетание планет пророчило ей какую-нибудь опасность; зато в другое время Горго могла свободно резвиться с братьями то на берегу озера, то на корабельной верфи. Здесь они строили кораблики и дома; здесь старый слуга Мелампус делал им в мастерской крошечные статуи, которыми дети украшали носовую часть своих игрушечных судов; он давал им глину и учил их самих лепить из нее фигурки. Константин был его прилежным учеником, а дочь Порфирия постоянно служила моделью при занятиях мальчика скульптурой; после долгих усилий ему удалось наконец сделать из гипса довольно удачный бюст маленькой Горго. Мелампус находил, что из его молодого господина мог со временем выйти великий ваятель, если бы он посвятил себя этой деятельности. Порфирий также обращал внимание на способного ребенка и был очень рад, когда Константин принимался делать копии прекрасных статуй, которых было так много в его роскошном жилище. Однако родители мальчика, особенно мать, не одобряли этих попыток молодого художника, и ему самому не приходило в голову серьезно заняться языческим искусством ваяния.