Изумруды пророка - Бенцони Жюльетта - Страница 81

Альдо заперся у себя в комнате и провел там весь длинный день, не прикоснувшись к подносу с едой, которую непременно пожелал ему принести встревоженный его измученным видом слуга. Потом потянулась такая же долгая ночь, и ни днем, ни ночью он не знал ни минуты покоя. Стоя перед окном, распахнутым в бездонную синеву, он неустанно обращался к звездам, как делали они с Лизой, когда только приехали в Иерусалим. Старался отыскать ту, которую со смехом выбрала для себя его молодая жена, и разглядеть, блестит ли она все так же ярко или потускнела. Несмотря на то, что в комнату постепенно вползал ночной холод, он никак не мог решиться закрыть окно и согревался лишь огоньком сигареты, прикуривая одну от другой.

Он видел, как наступил рассвет, вспыхнуло пламя зари и наконец блеснуло зимнее солнце, согревающее все на земле – все, кроме его безутешного сердца, в котором только что умерла последняя надежда. Выбросив пустую пачку от сигарет и направляясь к столику, где оставалась еще одна, последняя пачка, он успел увидеть свое отражение в зеркале и недовольно поморщился. С двухдневной щетиной, с кругами под покрасневшими от дыма и бессонницы глазами, в помятом смокинге, который ему и в голову не пришло снять, он выглядел совсем не так, как обычно, – выглядел по меньшей мере на свои годы. Он напоминал промотавшегося игрока из тех, кого можно встретить у дверей казино: выйдя на яркий свет, они щурятся, словно внезапно выдернутые из привычной тьмы ночные птицы. И нередко прямиком направляются к смерти, ища в ней забвения своих неудач.

Морозини спросил себя, способен ли он поступить так же в том случае, если Лиза не вернется. Это было бы так просто, так легко, куда легче, чем прозябать еще, может быть, долгие годы, хотя в семье Морозини всегда принято было считать этот выход недостойным, если только его не оправдывали чрезвычайные обстоятельства.

– Почему бы и нет? – вслух произнес он. – Только не в таком виде! Морозини не встретит смерть в образе бродяги... И потом... Лизе совсем не понравилось бы видеть тебя таким! По крайней мере, сходи прими душ и побрейся!..

Его горестные размышления прервал кто-то, дважды решительно постучавший в дверь.

– Входите! – крикнул Альдо. – Не заперто.

Вошел капитан Хардинг.

Оглядев комнату и мимоходом заметив переполненные пепельницы и неразобранную постель, он остановил взгляд на самом Морозини.

– Выглядите вы неважно, – отметил он.

– Это имеет для вас хоть какое-то значение?

– Да. А... ваш друг в таком же состоянии?

– Понятия не имею. Сходите и посмотрите сами!

– Я только что от него. Его нет в номере. Я приблизительно догадываюсь, где он может находиться. И с кем, хотя, в общем, большого значения это не имеет.

– Да что вы? Он вас больше не интересует?

– Нет. Впрочем, и вы тоже. Вы позволите мне сесть? Я тоже не спал эту ночь. И вообще-то я не прочь был бы выпить чашечку кофе. Здесь его варят превосходно. Никакого сравнения с тем, что варят в нашей штаб-квартире.

– Про английский кофе всем давно все известно! – сказал Морозини, снимая телефонную трубку, чтобы сделать заказ. – Пожалуйста, садитесь! И скажите мне, чему я обязан честью...

Хардинг внимательно посмотрел на собеседника, словно прикидывал, как могут на того подействовать слова, которые он собирался произнести, потом откашлялся, прочищая горло, и наконец сказал:

– Я пришел вернуть вам свободу. Вы можете отправляться куда вам будет угодно. Например, можете присоединиться к вашему другу с непроизносимым именем.

Альдо с удивлением смотрел на капитана.

– Что произошло?

– Нечто очень неприятное, но полностью снимающее всякие подозрения как с вас, так и с вашего друга. Сэр Персиваль Кларк ночью застрелился...

– Он покончил с собой? – ошеломленно выдохнул Морозини. – Но почему? Из-за этой женщины?

– Наверное, но дело не только в ней. Перед смертью он написал три письма: одно для нее, поручив мне его ей передать, одно для высшего английского начальства в Палестине, сэра Герберта Сэмюэля, поручая ему заботу о своем имуществе и своих коллекциях, завещанных Англии, и, наконец, третье письмо – для меня, в нем он объясняет мне всю эту историю с изумрудами и признается в том, что воспользовался вами и вашим другом-археологом...

– Как это могло случиться?

– О, это было совсем нетрудно! Ему становилось известно все, что здесь происходит. Разумеется, он узнал и то, что вы привезли Великому Раввину знаменитую пектораль Первосвященника, и у него появилась надежда на то, что вас попросят найти камни, которые они называют «Свет» и «Совершенство». С тех пор за вами постоянно наблюдали, и, пригласив господина Видаля... как там дальше... на ужин, он послал кого-то следить за вами, когда вы встречались с раввином Гольбергом.

– Это невозможно. В туннеле Езекии никак нельзя кого-то преследовать.

– Но если знаешь, куда он ведет, совсем несложно прийти прямо туда... не замочив ног.

– Лучше бы он присмотрел за моей женой, чтобы избавить ее от мучительного плена.

– Это его не интересовало. Значение для него имел только результат, и за вами следили, за вами шпионили на протяжении всех ваших долгих странствий в поисках изумрудов.

– И, начиная от Стамбула, этим занималась достопочтенная Хилари Доусон? Я это знаю!

– Были, кроме нее, и другие, чьи имена сэр Перси милосердно утаил, но они на самом деле всего-навсего следовали за вами по пятам.

– Кстати, насчет имен: удалось ли вам узнать настоящее имя фальшивой Хилари?

Вид у капитана внезапно стал очень смущенным. Он кашлянул, встал, сделал два или три круга по комнате и наконец, собравшись с силами, признался:

– Нет. И я не знаю, удастся ли когда-нибудь кому-нибудь это узнать. Чтобы уж ничего не скрывать от вас, я даже не смогу передать ей предсмертное письмо сэра Перси. Она... Ее больше нет в Иерусалиме.

Альдо так и подскочил:

– Вы упустили ее? Она сбежала?

– Никоим образом, но результат все равно тот же. Вчера, около полудня, пришел приказ из достаточно высоких сфер, чтобы заставить меня повиноваться: арестованную следовало немедленно переправить в Каир, где она должна была предстать перед судом. Так что мы посадили ее на корабль, отплывавший в Египет.

– Где она, по вашему мнению, никогда не высадится?

– Меня бы это очень удивило. Судно, на котором она должна была плыть, вошло в порт Яффы через час после ее отъезда.

– Что все это означает? Совершенно бредовая история.

– О, все это совсем не сложно понять, – на этот раз нимало не смущаясь, ответил Хардинг. – Оба судна были одного типа и назывались одинаково.

– Невероятно! Как это могло произойти?

– Ну, мало ли! Надо думать, у этой женщины, кто бы она ни была, воровка или еще кто-нибудь, есть высокие покровители. И мы не скоро увидим ее снова!

Альдо почувствовал, что ему, кажется, говорят не все, но в то же время восхитился тем, с какой быстротой исполнялись предсказания Хилари. Разве она, насмешливо прощаясь с ним, не заверила его в том, что надолго в тюрьме не задержится и что они увидятся снова?

– Вы не видите никаких препятствий к тому, чтобы отдать мне письмо, которое написал ей сэр Перси?

– Зачем оно вам?

– Вспомните, что она сказала, когда вы меня уводили! Может быть, когда-нибудь я с ней встречусь. Во всяком случае, раньше, чем вы...

– Почему?

– О, все очень просто! Я – специалист по старинным драгоценностям, причем большей частью – историческим.

– Это я знаю, но...

Альдо пожал плечами:

– Она тоже, хотя и на свой лад!

Капитан Хардинг немного подумал, потом вздохнул:

– Почему бы и нет, в конце концов? Я пришлю вам это письмо. И, кстати...

Сунув руку в карман мундира, он вытащил маленький белый сверток, получившийся из сложенного носового платка:

– Возьмите! Я вам их возвращаю! Они ваши, ведь эта чертовка именно у вас их украла...

На белой ткани сверкнули два камня, украшавших Беренику, Саладдина, оттоманских султанов, любовниц Влада Дракула и прелестные ушки великой княгини. Сейчас, когда солнечный луч вспыхнул в их таинственных зеленых глубинах, они показались князю-антиквару прекрасными как никогда. И все же Морозини мягко отвел руку, протянувшую ему изумруды: