Изумруды пророка - Бенцони Жюльетта - Страница 76

Шотландец, похоже, и правда на них обиделся, потому что совершенно не показывался и отсиживался где-то у себя в углу. Друзья рано поужинали, что было вполне естественно для проголодавшихся людей, которым предстояла долгая и полная опасной неизвестности ночь, и, выпив по две чашки крепкого кофе, отправились дожидаться Эзекиеля в комнату Альдо. Последний воспользовался этим для того, чтобы прояснить одну вещь, о которой только что вспомнил.

– Скажи-ка, а когда вы с Хилари ездили в Лондон, как она выкрутилась с Британским музеем? Ведь, насколько я помню, ты собирался пойти туда вместе с ней? Во всяком случае, ты мне так говорил.

– Да, я действительно говорил так, но мы туда не ходили, – признался Адальбер, залившись краской. – Она... Ей не терпелось представить меня своим родным. И не надо на меня так смотреть. Ну да, меня провели, я попался на все удочки. Но я не первый, с кем такое случается, – с горечью прибавил он.

– Сам знаю, поскольку именно я самым блестящим образом открыл сезон, и приношу тебе мои извинения. Заметь при этом, что я не удивился бы, если бы у нее и в самом деле нашлись знакомые среди сотрудников музея. Такие особы всегда обеспечивают свои тылы. Во всяком случае, кем бы она ни была, Марго-Сорокой или королевой английской, это уже не имеет значения, поскольку Гольберг мертв. И теперь, дружище, остается надеяться лишь на то, что Эзекиель сможет рассказать нам что-то интересное.

– Как бы там ни было, – мечтательным тоном произнес Адальбер, – мне бы очень хотелось, после того как закончится вся эта кошмарная история, – а я очень надеюсь, что мы из нее выберемся, – так вот, говорю, мне бы очень хотелось потолковать насчет Марго-Сороки с Гордоном Уорреном, нашим приятелем из Скотланд-Ярда.

С колокольни собора Французской Богоматери, ближайшей к отелю католической церкви, только что донесся десятый удар, когда мальчик, с похвальной пунктуальностью, возник среди веток бугенвиллеи и ступил на балкон. Если он и был вооружен, это оставалось незаметным, но зато он выглядел куда более озабоченным, чем в прошлый раз. Встревоженный Морозини тотчас приступил к нему с расспросами. Неужели ему не удалось отыскать останки раввина?

– Нет, я его нашел. Он лежит в том самом месте, которое вы мне описали, и я благодарю вас за то, что вы о нем позаботились. Впрочем, он и останется там до тех пор, пока я не узнаю, кто приказал его убить... Но меня беспокоит другое: госпожа Морозини исчезла из того дома, куда мы ее поместили. И не только она! Вместе с ней бесследно пропали и ее сторожа...

– В этом нет ничего удивительного, – возразил ему Морозини. – Разве я не говорил вам, что она вчера ночью сопровождала раввина Гольберга и что англичанка взяла ее заложницей с тем, чтобы обеспечить свое бегство? Так что и сторожам совершенно незачем было там оставаться.

– Вы пока не понимаете. Речь идет о чете, которая круглый год живет в одном доме среди Галилейских холмов, и, даже если в подкреплении, которое мы им послали, надобность отпала, у них-то не было никаких оснований покидать собственный дом!

– Галилейские холмы. А мы-то думали, что ее переправили через границу, – с горечью произнес Альдо. – Хорошо же вы над нами посмеялись!

– Ничего подобного! Просто лучше было, чтобы и вы так думали, и она сама тоже. Ее привезли туда кружным путем, сделав достаточно большой крюк для того, чтобы она поверила, будто оказалась в Сирии или даже еще дальше отсюда... Она и понятия не имела о том, где находилась.

– Если она в течение нескольких месяцев сидела взаперти в подвале, это и в самом деле нелегко было понять!

– Нет. Вы не должны так думать! С ней очень хорошо обращались, и ей даже прислуживала одна женщина, очень преданная рабби Абнеру и добрая. До сегодняшнего дня я там не появлялся и ни разу вашу жену не видел, но могу вас заверить, что ей не приходилось терпеть ни малейших лишений, кроме лишения свободы.

– Одного этого уже вполне достаточно! Остается только надеяться, что она и теперь не подвергается худшему обращению...

Адальбер, не скрывая досады, вмешался в разговор:

– К чему вы устроили этот бессмысленный спор? У нас есть дела поважнее, чем рассуждать о том, что могло произойти. У нас есть идея насчет того, где могут сейчас находиться и княгиня Морозини, и ваши проклятые изумруды. Так что вопрос вот в чем: хотите ли вы помочь нам отобрать их, да или нет?

– Таких вопросов не задают! – презрительно бросил мальчик. – Разумеется, я пойду с вами!

– Мы не хотим вынуждать вас к этому, – сказал Альдо. – У вас еще есть время подумать! Мы идем в дом богатого и могущественного человека, всеми уважаемого англичанина. Он, как и вы, постоянно живет здесь, и в его силах причинить вам очень серьезные неприятности!

– Если он убил рабби Абнера – он мой враг! – с жаром воскликнул Эзекиель. – А если он приказал убить рабби Абнера и я не убью его сегодня же ночью, месть моя будет страшной! Кто этот человек?

– Сэр Персиваль Кларк. Вы по-прежнему хотите идти с нами?

– Еще больше, чем раньше! Он слишком дружит с арабами для того, чтобы быть нашим другом.

12. Арабка

Когда они приблизились к бывшему монастырю, кругом стояла холодная и безмолвная ночь. Казалось, вся природа затаила дыхание в ожидании драмы. Высоко в небе стояла безупречно круглая, как на японской гравюре, луна, и от высоких деревьев на Масличной горе ложились на землю причудливые тени, придавая пейзажу фантасмагорический и несколько зловещий оттенок.

Как и прошлый раз, когда они сюда приезжали, Морозини остановил машину вдалеке и спрятал ее за деревьями; отсюда начинался небольшой спуск, по которому можно было двигаться с включенным мотором.

– Высший класс! – оценил Видаль-Пеликорн. – Если в доме кто-нибудь слышал шум мотора, он подумает, что машина едет в сторону Иерихона.

– Именно на это я и рассчитывал. Как видишь, сэр Перси еще не лег: в библиотеке горит свет. В его возрасте люди спят немного: я даже не представлял себе, как это я смогу направить луч электрического фонарика прямо в перепуганное лицо внезапно разбуженного калеки.

– Мы, как я погляжу, по-прежнему галантны? Но мы все-таки не дойдем до того, чтобы звонить?

– Идиот! – проворчал Альдо, передернув плечами. – Мы войдем именно тем способом, который так хорошо тебе удается. Показывай дорогу! Готовы, Эзекиель?

– На все, князь! Я вам уже это сказал.

И в руке подростка внезапно блеснул пистолет, вещественное доказательство того, что служение Иегове вовсе не отменяет инстинкта самосохранения.

– Уберите это пока! Может быть, позже и придется им воспользоваться.

Трое ночных посетителей, один за другим, перебрались через стену и бесшумно, словно кошки, подкрались к подножию той самой террасы, с которой несколько месяцев тому назад Альдо с Адальбером любовались великолепным солнечным закатом, пылавшим над Иерусалимом.

Просторная комната была залита мягким светом и дышала вечерним покоем и уютом. Да и в самом деле, разве могло существовать более мирное зрелище, чем этот старик, сидевший в большом кресле у письменного стола – кресло на колесах сейчас стояло в сторонке. Старик, перебиравший какие-то заметки, время от времени поглядывая на красивую молодую женщину, которая, полулежа на диване, потягивала шампанское и была хороша как никогда в темно-синем бархатном платье, украшенном лишь трижды обвивавшей хрупкую шейку жемчужной нитью. Других драгоценностей на ней не было, если не считать пары серег с великолепными грушевидными жемчужинами.

Если при виде Хилари друзья удивились, то удивились не столько тому, что она расположилась здесь, как у себя дома, – они ведь уже раньше догадались, что ее таинственным заказчиком был именно сэр Перси, – сколько тому, что она все еще здесь! Разве не логичнее было бы для нее, запрятав свою пленницу в надежное место, вскочить в первый же поезд или на первый же подвернувшийся корабль, идущий в любом направлении, лишь бы убраться подальше отсюда? Так нет же, она преспокойно разлеглась на диване, потягивая шампанское и улыбаясь мужчине, который как раз в эту минуту поднял свою прекрасную голову и окинул грациозную фигурку таким взглядом, что у невидимых наблюдателей не осталось ни малейшего сомнения в природе его чувств: это был взгляд бесконечно влюбленного и вместе с тем беспредельно счастливого человека.