Homo sum (Ведь я человек) - Эберс Георг Мориц - Страница 43

И Павел испытал это, не издав ни малейшего звука жалобы и не двинувшись с места.

Когда Фебиций наконец опустил уставшую руку и хриплым голосом повторил свой вопрос, побитый отвечал:

— Я же сказал тебе: не знаю, поэтому ничего и не могу тебе сообщить.

При всем своем желании помочь страдающему единоверцу, Петр до сих пор не мешал оскорбленному мужу; центурион, по-видимому, поступил еще с необычайной мягкостью, и александриец казался достойным всякого наказания; но не нужно было бы и заступничества со стороны Дорофеи, чтобы заставить его, наконец, вступиться.

Он подошел к галлу и сказал ему тихо:

— Ты наказал виновного как следует. Если хочешь, чтобы он подвергся еще более тяжкому наказанию, чем ты можешь на него возложить, то передай твое дело, повторяю, епископу; сам ты здесь ничего не добьешься. Поверь мне, я знаю этого человека и ему подобных. Он действительно не знает, куда скрылась твоя жена, и ты здесь только тратишь время и энергию, которые следовало бы тебе беречь, чтобы отыскать Сирону. Я полагаю, она бежала по пути к морю, в Египет, и надеется, может быть, добраться до Александрии, а там — ну, ты знаешь ведь этот греческий город, — там она окончательно погибнет.

— И притом найдет, — засмеялся галл, — то, чего ищет: разнообразие и развлечение. Для такого молодого создания, которое любит веселиться, самое благодарное дело — порок. Но я ей наверняка помешаю! Ты прав, нецелесообразно давать ей лишнее время. Если она нашла дорогу к морю, то она теперь уже, пожалуй… Эй, Талиб! — крикнул он амалекитянину, присланному Поликарпом. — Ты приехал из Раиту; не встретил ли ты дорогой бегущую женщину с желтыми волосами и белым лицом?

Гонец, известный в доме сенатора и самому Фебицию как надежный и толковый свободный человек с умными глазами, только и ждал такого вопроса и ответил с живостью:

— Стадии за две до Эль-Гесье я повстречал большой караван из Петры, отдыхавший вчера здесь в оазисе. Там была и женщина, такая, как ты описываешь. Услышав давеча, что здесь произошло, я уже хотел было заговорить, но кто услышит сверчка, когда гремит гром?

— Не было ли с нею хромоногой собачонки? — спросил Фебиций с нетерпением.

— У нее было что-то на руках, — сказал амалекитянин. — При свете луны я подумал, что это ребенок. Брат мой, который провожает караван, высказал предположение, что эта женщина, верно, бежит от кого-нибудь, потому что заплатила за охрану не деньгами, а дала золотой перстень.

Галл вспомнил золотое кольцо с красивым резным ониксом, которое он много лет назад снял с руки Гликеры, имевшей еще второе такое же кольцо, а потом подарил его Сироне в день свадьбы.

«Удивительно, — подумал он, — то, что мы дарим женщинам, чтобы привязать их к себе, то они пускают в ход как оружие против нас же, или для того, чтобы понравиться другим мужчинам, или для того, чтобы доставить себе возможность уйти от нас. Золотым запястьем Гликеры заплатил я тогда корабельщику, который перевез нас в Александрию. Но тот мягкосердечный дурак, голубка которого полетела за мною, и я — люди совершенно разные. Я пущусь в погоню за улетевшею птичкой и поймаю ее».

Последние слова он произнес уже вслух и велел одному из хозяйских рабов хорошенько накормить и напоить его мула, так как его собственный конюх, так же как и старший декурион, который в случаях отсутствия исправлял его должность, принадлежали к поклонникам Митры и еще не успели возвратиться с горы.

Фебиций не сомневался, что женщина, присоединившаяся к каравану, который он сам вчера видел, именно и есть его убежавшая жена, и понимал, что дальнейшее промедление может очень помешать осуществлению его горячего желания нагнать и наказать ее; но он был римский солдат и скорее наложил бы на себя руки, чем оставил бы свой пост без заместителя.

Когда его единоверцы наконец возвратились, окончив жертвоприношение и приветственное служение восходящему солнцу, его приготовления к далекому пути были окончены.

Фебиций дал декуриону точнейшие указания, что ему делать во время его отсутствия и как поступать в том или другом случае. Затем он передал Петру ключ от своего дома и поручил ему свою черную рабыню, которая громко и неудержимо плакала и вопила о бегстве своей госпожи, и попросил сенатора уведомить епископа о проступке анахорета. Наконец, он поехал вслед за караваном, чтобы по возможности достигнуть моря еще прежде, чем путники успеют сесть на корабль. Амалекитянин Талиб ехал впереди и указывал ему путь.

Когда топот мула начал затихать вдали, Павел ушел со двора сенатора; Дорофея же сказала мужу, указывая на удаляющегося к горе анахорета:

— Вот уж поистине странное утро; все, что здесь произошло, кажется ведь ясным как день, и все же я не могу этого понять. Сердце сжимается у меня от боли при мысли, что станется с бедной Сироной, если разъяренный муж догонит ее. Так вот и кажется, что бывают браки двоякого рода. Одни совершаются по воле добрейшего из ангелов или даже по воле Всеблагого, другие же… Не знаешь просто, что и подумать!.. Как будут эти оба жить вместе в будущем? И это под нашей кровлей! Ее запертый дом кажется мне точно разрушенным и сгоревшим, и мы ведь уже видели первые ростки крапивы, которая всюду разрастается среди развалин разрушенных человеческих жилищ.