Альрауне. История одного живого существа - Эверс Ганс Гейнц - Страница 25

Однажды вечером, когда тайный советник вышел из библиотеки, он увидел, что мальчик стоит у колодца полуобнаженный, нагнувшись, а старый кучер качает воду и обливает голову, спину и руки мальчика. Кожа его была вся воспаленной, в маленьких пупырышках.

– Что с тобой, Вельфхен? – спросил тайный советник.

Мальчик стиснул зубы и молчал; его черные глаза были полны слез.

Но кучер заметил:

– Это от крапивы. Девочка обожгла его крапивой.

Но тот стал отрицать: «Нет, нет, она не обожгла меня. Я сам виноват: я сам полез в крапиву».

Тайный советник начал его допрашивать; только от кучера ему удалось добиться правды.

Дело было так: он разделся до пояса и стал кататься по земле. Но – так хотела Альрауне. Она заметила, что он обжег руку, когда случайно дотронулся до крапивы, заметила, что рука вся покраснела и покрылась сыпью. Она заставила его сунуть и другую руку, а потом раздеться и залезть в самую чащу…

– Глупый мальчишка! – выругал его тайный советник, но потом спросил, не дотрагивалась ли и Альрауне до крапивы.

– Дотрагивалась, – ответил мальчик, – но не обожглась.

Профессор пошел в сад и наконец нашел девочку. Она стояла у высокой стены и рвала крапиву. Потом голыми руками переносила ее в беседку и устраивала там ложе.

– Для кого это? – спросил он.

Девочка посмотрела на него и сказала серьезно:

– Для Вельфхена.

Он взял ее руки, но нигде не было и следа какой-либо сыпи.

– Пойдем-ка!-сказал он.

Он провел ее в оранжерею: там длинными рядами стояли японские примулы.

– Сорви-ка несколько цветов, – сказал он.

Альрауне повиновалась. Ей приходилось подыматься на цыпочки. Ее руки и даже лицо соприкасались с ядовитыми листьями. Но нигде не показывалось никакой сыпи.

– Она иммунна, – пробормотал профессор.

И написал в своей кожаной книге подробное исследование о появлении urticaria при соприкосновении с Urtica dioica и Primula obconica. Он заметил, что действие их чисто химическое, что крохотные волоски стеблей и листьев, обжигая кожу, испускают из себя кислоту, вызывающую на пораженных местах местное заражение. Он задался вопросом, не стоит ли иммунность по отношению к примуле и крапиве, так редко встречающаяся на практике, в связи с нечувствительностью колдуний и одержимых и нельзя ли объяснить оба этих явления самовнушением на истерической почве. Заметив в маленькой девочке особое странное свойство, он стал теперь собирать мелкие подробности, которые подтверждали бы его мысль. Тут же в книге имеется небольшая заметка: доктор Петерсен упустил из виду, как нечто совершенно неважное, – что ребенок родился ровно в полночь.

В усадьбу профессора пришел старый Брамбах. Это был полуинвалид; он ходил по крестьянским деревням, продавал билеты церковной лотереи, а также небольшие ладанки и даже дешевые четки. Придя в усадьбу, он попросил доложить профессору, что принес римские древности, которые нашел на пашне один крестьянин. Профессор велел передать, что ему некогда и чтобы он подождал. Брамбах ничего не имел против, присел на скамейку во дворе и закурил трубку. Потом через два часа профессор позвал его (он всегда заставлял ждать, даже когда был совершенно свободен; «Ничто не сбивает так цену, как ожидание», – говорил он). Но на этот раз он был действительно занят: у него сидел директор нюрнбергского музея и купил целую коллекцию галльских вещей. Тайный советник не пустил Брамбаха в библиотеку и вышел к нему в переднюю. «Ну, старина, покажите, что у вас есть!» – крикнул он. Инвалид развязал большой красный платок и аккуратно выложил на стул все, что в нем было: много монет, несколько каких-то странных обломков, рукоять щита и красивый слезник. Тайный советник не шевельнулся и только искоса посмотрел на слезник. «Это все, Брамбах?» – спросил он с упреком, и когда старик кивнул головою, он как следует его выругал: так стар, а все еще глуп, как мальчишка. Четыре часа шел сюда и четыре пойдет обратно – два часа прождал: неужели стоит терять целый день из-за хлама! Это не стоит ни гроша, пусть он возьмет все обратно, тайный советник ничего не купит. Сколько раз приходится повторять, чтобы крестьяне не бегали из-за всякой дряни в Лендених! Пусть ждут, пока соберется побольше, и тогда приносят! Неужели ему с хромой ногой приятно ходить так далеко и не получить ни гроша? Просто стыдно!

Инвалид почесал за ухом и смущенно стал вертеть шапку. Ему хотелось что-нибудь сказать, чтобы смягчить профессора. Он ведь так хорошо умел продавать. Но на ум не пришло ничего, кроме дальней дороги, – а как раз за нее и упрекал профессор. Ему стало досадно, но он понял, что он действительно глуп. И не возразил ни слова. Попросил только позволения оставить все эти вещи, – ему не хотелось тащить их обратно. Тайный советник кивнул головою и дал ему пятьдесят пфеннигов.

– Вот вам, на дорогу! Но в следующий раз будьте умнее и делайте, что говорят! А теперь отправляйтесь на кухню, там дадут бутерброды и стакан пива. – Инвалид поблагодарил, довольный, что еще так окончилось, и заковылял по двору к кухне.

Профессор же быстро взял красивый слезник, вынул из кармана шелковый платок, тщательно очистил от грязи и начал разглядывать со всех сторон маленькую лиловую бутылочку. Потом открыл дверь, вернулся в библиотеку, где сидел нюрнбергский археолог, и с гордостью показал ему слезник.

– Смотрите, дорогой доктор, – начал он, – вот еще одна драгоценность. Она из могилы Тулии, сестры полководца Авла, из лагеря при Шварирейндорфе. Я ведь вам уже показывал другие находки оттуда! – Он протянул бутылочку и продолжал: – Ну-ка, попробуйте определить, какой она эпохи!

Ученый взял бутылочку, подошел к окну и поправил очки. Потом выпросил лупу и шелковый платок, стал чистить и вытирать, поднес бутылочку к свету, вертел ее в разные стороны. Наконец произнес неуверенным тоном: «Гм, по-видимому это сирийский фабрикант из стеклянного завода в Пальмире».

– Браво! – вскричал тайный советник. – Вас нужно остерегаться, вы тонкий знаток! Если бы ученый привел другую гипотезу, все равно встретил бы такое же воодушевление.

– Ну, доктор, а эпоха?

Археолог еще раз повертел бутылочку. «Второй век, – сказал он, – первая половина второго века». На этот раз ответ звучал довольно уверенно.

– Я в восхищении! – подтвердил тайный советник. – Кажется, никто не может давать определения так быстро и так непогрешимо!

«Конечно, кроме вас, ваше превосходительство!» – польщенно ответил ученый. Но профессор скромно возразил: «Вы преувеличиваете мои познания, доктор. Мне понадобилось не меньше недели усиленной работы, чтобы определить с точностью происхождение этого слезника. Я перелистал целую кучу томов. Но мне не жаль времени: это действительно редкая вещь, – правда, она досталась мне не дешево. Тому, кто мне ее продал, она действительно принесла счастье».

– Мне бы очень хотелось приобрести ее для музея, – заметил доктор. – Сколько бы вы за нее взяли?

– Для нюрнбергского музея всего пять тысяч марок, – ответил профессор. – Вы знаете, что для германских учреждений я назначаю особые цены. На будущей неделе ко мне приезжают два англичанина, с них я потребую не менее восьми тысяч, – они, конечно, не упустят удобного случая.

– Но, ваше превосходительство, – возразил ученый, – пять тысяч марок! Вы знаете, что я не могу заплатить такой суммы. Это превосходит мои полномочия.

Тайный советник сказал: «Мне очень жаль, но я не могу взять меньше».

Ученый еще раз повертел редкую находку: «Изумительный слезник. Я прямо влюблен в него. Три тысячи я охотно бы за него дал».

Тайный советник ответил: «Нет! нет, ни гроша меньше пяти тысяч! Но знаете, что я вам скажу: раз вещь эта вам так нравится, то позвольте мне поднести ее вам в подарок. Примите ее на память о вашем поразительно метком определении»

– Благодарю вас, ваше превосходительство, благодарю вас! – сказал археолог. Он поднялся и крепко пожал руку профессора. – Но мое положение не позволяет мне принимать подарков, простите поэтому, если я должен его отклонить. Впрочем, я готов заплатить требуемую сумму, – мы должны сохранить эту редкую вещь для нашего отечества. Мы не имеем никакого права уступать ее англичанам.