Альрауне. История одного живого существа - Эверс Ганс Гейнц - Страница 13

– Но тут как раз подвернулся удобный случай, его превосходительство должен был поехать в Берлин на интернациональный гинекологический конгресс. Здесь, в столице, представится, несомненно, гораздо более богатый выбор. Кроме того, нужно полагать, что и понятия здесь не такие отсталые, как в провинции. Даже в этих кругах здесь, наверное, не такой суеверный страх перед всем новым и, вероятно, больше практического понимания материальных выгод и больше идеального интереса к науке.

– Особенно последнего, – подчеркнул Франк Браун.

Доктор Петерсен согласился. Просто невероятно, с какими устарелыми воззрениями пришлось им столкнуться в Кельне.

Любая морская свинка, любая обезьяна бесконечно разумнее и понятливее, чем все эти женщины. Он совершенно отчаялся в высоком интеллекте человечества. Но он надеется, его поколебленная вера снова укрепится здесь.

– Без всякого сомнения, – подтвердил Франк Браун. – Действительно, было бы величайшим позором, если бы берлинские проститутки спасовали перед обезьянами и морскими свинками. Скажите, когда придет дядюшка? Он уже встал?

– Давно, – любезно ответил ассистент. – Его превосходительство уже вышел: у него в десять часов аудиенция в министерстве.

– Ну, а потом? – спросил Франк Браун.

– Я не знаю, сколько он там пробудет, – ответил доктор Петерсен. – Во всяком случае, его превосходительство просил ждать его в два часа на заседании конгресса. В пять часов у него опять важное свидание здесь, в отеле, с несколькими берлинскими коллегами. А в семь часов его превосходительство будет обедать у директора. Быть может, вы в этот промежуток его повидаете…

Франк Браун задумался. В сущности, очень приятно, что дядюшка занят весь день: не нужно было и думать о нем. «Будьте добры передать дядюшке, – сказал он, – что мы встретимся с ним в одиннадцать часов вечера здесь внизу, в отеле».

– В одиннадцать? – Ассистент сделал озабоченное лицо. – Не слишком ли поздно? Его превосходительство в это время уже ложится спать. И особенно после такого утомительного дня!

– Его превосходительству придется лечь сегодня немного позднее. Будьте добры передать ему это, – категорически заявил Франк Браун. – Одиннадцать часов совсем не поздно для наших целей – скорее даже несколько рано. Назначим же лучше в двенадцать. Если бедный дядюшка слишком устанет, он может до тех пор немного поспать. А теперь, доктор, будьте здоровы – до вечера. – Он встал, поклонился и вышел. Он закусил губы и почувствовал вдруг, как глупо было все то, что он тут говорил добродушному доктору. Как мелочна была ирония, как дешевы остроты. Ему стало стыдно. Нервы его требовали какого-нибудь дела – а он болтал чепуху; мозг его излучал искры – а он делал потуги на остроумие.

Доктор Петерсен долго смотрел ему вслед. «Какой он заносчивый, – сказал он сам себе. – Даже руки не подал». Он налил еще кофе, подбавил молока и намазал аккуратно бутерброд. А потом подумал с искренним убеждением: заносчивость к добру не ведет.

И, как нельзя более удовлетворенный своей обывательской мудростью, стал есть хлеб и поднес ложку к губам. Был почти час ночи, когда явился Франк Браун.

– Прости, дядюшка, – сказал он небрежно.

– Да, племянничек, – заметил тайный советник, – долго заставляешь себя ждать.

Франк Браун широко раскрыл глаза: «Я был очень занят, дядюшка. Впрочем, ведь ты тут ждал не из-за меня, а из-за своих собственных планов».

Профессор посмотрел на него недовольно.

– Послушай!… – Начал было он. Но овладел собою. – Впрочем, оставим. Благодарю тебя во всяком случае, что приехал мне помочь. Ну, пойдем.

«Нет, – заявил Франк Браун все с тем же ребяческим упрямством. – Мне хочется выпить сначала стакан виски, у нас еще времени много». Доводить все до крайних пределов было в его натуре. Чувствительный к малейшему слову, к малейшему упреку, он все же любил быть упрямым до дерзости со всеми, с кем встречался. Он постоянно говорил самую грубую правду, а сам не мог переносить даже намека на нее. Он чувствовал, что задевает старика. Но именно тот факт, что дядюшка рассердился, что он так серьезно и даже трагически относился к его ребяческим выходкам, – это именно и оскорбляло его. Ему казалось чуть ли не унизительным, что профессор не понимает его, что не может проникнуть в его белокурую упрямую голову, и он невольно должен был с этим бороться, должен был доводить до конца свои капризы. Ему пришлось еще плотнее надвинуть на себя маску и идти по тому пути, который обрел на Монмартре: «Epater les bourgeois!» Он медленно опорожнил стакан и поднялся небрежно, точно меланхоличный принц, которому скучно. «Ну, если хотите! – Он сделал жест, точно говорил с кем-то, стоящим гораздо ниже его. – Кельнер, прикажите подать экипаж».

Они поехали. Тайный советник молчал; его нижняя губа свешивалась вниз, а на щеках под глазами виднелись большие мешки. Огромные уши выдавались в обе стороны; правый глаз отливал каким-то зеленоватым блеском. «Он похож на сову, – подумал Франк Браун, – на старую уродливую сову, которая ждет добычи».

Доктор Петерсен сидел напротив на скамеечке, широко раскрыв рот. Он не понимал всего этого, – этого непозволительного отношения племянника к его превосходительству.

Но молодой человек скоро обрел обычное равновесие. «Ах, к чему сердиться на старого дядюшку? Ведь и у него есть свои хорошие стороны».

Он помог выйти профессору из экипажа.

– Приехали! – воскликнул он. – Пожалуйста.

На большой вывеске, освещенной дуговым фонарем", красовалось: «Кафе Штерн». Они вошли, прошли мимо длинных рядов маленьких мраморных столиков, через толпу кричавших и шумевших людей. Найдя наконец свободное место, они уселись.

Здесь был целый базар. Вокруг сидело множество проституток, разряженных в пух и прах, с огромными шляпами, в пестрых шелковых блузках. Исполинские груды мяса, ожидавшие покупателя, точно разложенные во всю ширь, как в окнах мясной.

– Это достойное заведение? – спросил тайный советник.

Племянник покачал головою. «Нет, дядюшка, далеко нет, мы едва ли даже найдем тут, что нам нужно. Здесь еще все хорошо. Нам придется спуститься пониже».

У рояля сидел человек в засаленном потертом фраке и играл один танец за другим. По временам посетители были недовольны его игрой. Пьяные начинали кричать. Но явился директор и заявил, что ничего подобного не должно иметь места в приличном учреждении.

Тут было много приказчиков, несколько мирных обывателей из провинции, – они казались самим себе очень передовыми людьми и до крайности безнравственными в разговорах с проститутками. А между столами шныряли неряшливые кельнеры, подавали стаканы и чашки. А иногда и большие графины с водой. К столику подошли две женщины, попросили угостить их кофе. Бесцеремонно уселись и заказали.

– Быть может, блондинка, – шепнул доктор Петерсен.

Но Франк Браун покачал головою: «Нет, нет – совсем не то, что нам нужно. Это только мясо. Тогда уж лучше остаться вам с обезьянами».

Он обратил внимание на одну маленькую женщину, сидевшую сзади, поодаль. Она была смуглая с черными волосами; глаза ее горели огоньком сладострастия. Он встал и знаком позвал ее в коридор. Она покинула своего собеседника и подошла к нему.

– Послушай-ка… – начал он.

Но она поспешно ответила: «На сегодня у меня уже есть кавалер. Завтра, если хочешь».

– Брось его, – настаивал он, – пойдем, возьмем кабинет.

Это было очень заманчиво.

– Завтра, – нельзя ли, миленький, завтра? – спросила она. – Право, я сегодня не могу, это старый клиент, он платит двадцать марок.

Франк Браун взял ее за руку: «Я заплачу больше, гораздо больше, – понимаешь? Ты можешь сделать карьеру? Это не для меня – а для старика, вот видишь, там. И дело совсем особенное».

Она замолчала и посмотрела на тайного советника.

– Вот этот? – спросила она разочарованно. – Чего же он хочет?

– Люси, – закричал ее спутник.

– Иду, иду, – ответила она. – Ну, так еще раз – сегодня я не могу. А завтра поговорим, если хочешь. Приходи сюда в это время.