Скорость, маневр, огонь - Иванов Анатолий Степанович - Страница 33

Оценив обстановку, Радкевич тут же пристраивается в хвост к одному из бомбардировщиков и сбивает его. На земле вздымается огненный смерч, Радкевич заходит в хвост ко второму бомбардировщику. Прицельная очередь, и второй фашист объят пламенем. Третий «лаптежник» поспешно скрывается в облаках.

На земле ликование! Видно, как в воздух летят солдатские шапки и люди радостно размахивают руками. Да и как не радоваться? Прошло всего несколько минут, как над головами проносились, сея смерть, фашистские самолеты, а теперь они догорают на земле. Настроение превосходное и у нас, летчиков.

…Бои, бои. Каждый день вылетаем на штурмовку вражеских войск. Полки, батальоны, роты Красной Армии, ведущие тяжелые оборонительные бои, нуждаются в защите с воздуха, и четверки истребителей непрерывно вылетают на их прикрытие.

Воздушный бой 16 ноября 1942 года еще раз показал, какие изумительные люди остались в нашем поредевшем полку. В этот день мы вылетели на штурмовку, успешно провели ее и уже приземлились на своем аэродроме» Вдруг появилась большая группа бомбардировщиков. По тревоге все самолеты полка были подняты в воздух.

Немецкие бомбардировщики следовали к порту Туапсе под прикрытием значительного количества «Мессершмиттов-109». Советские истребители ринулись в атаку, пытаясь прорваться к бомбардировщикам. В воздухе завертелась карусель боя. Небо огласилось завывающими: звуками моторов, уханьем пушек, пулеметным стрекотаньем. Горное эхо отзывалось взрывами реактивных снарядов. Один «юнкерс» задымил и черным следом прочертил свой последний путь к земле.

– Быстрее заправляй самолет! – крикнул своему технику Аввакумов, – буду взлетать.

– Товарищ капитан, вы же только что вернулись из полета. У вас пулеметы не работали. Их надо посмотреть. Вы идете на самоубийство.

– Ну, чего ты, старшина, волнуешься. Немцы ведь не знают, что у меня пулеметы не работают. Я их хоть своим видом попугаю. И нашим ребятам будет легче. Видишь, что в воздухе творится?

– Машина к вылету готова, – доложил старшина и тяжело вздохнул…

В небе, в головокружительное колесо воздушного боя, включился самолет Аввакумова и его ведомого. На них набросилась пара «мессершмиттов», за ней – вторая. Но Аввакумов искусным маневром выводит свой самолет из-под губительного огня. За ним, как тень, следует ведомый и отсекает атаки фашистов.

Аввакумов понимает, что в его руках единственное оружие – это пилотаж, искусный маневр. Бортовое оружие пустить в ход он не может. Трудно, ох, как трудно сражаться, будучи в таком незавидном положении. А тут еще у остальных летчиков кончается горючее, израсходованы боеприпасы и нужно идти на посадку.

Теперь уже шестерка наших истребителей прикрывает посадку самолетов от непрерывных атак «мессершмиттов».

Планирует еще одна пара наших истребителей, за ней – вторая. В воздухе остались только Аввакумов и его ведомый. Против них четыре немца. Но тут и ведомый выпускает шасси – горючее подходит к нулю.

Капитан Аввакумов в небе один. Мы ничем не можем помочь ему, оставшемуся на безоружном самолете, бросившемуся на выручку своим товарищам и прикрывшему их от атак «мессершмиттов».

Впервые я увидел Костю Аввакумова в марте 1940 года. Тогда мы, молодые летчики, прибыли в полк для прохождения дальнейшей службы и, естественно, интересовались каждым старослужащим и опытным летчиком.

Как-то на летном поле аэродрома мы с Сашей Алексеевым обратили внимание на одинокую фигуру летчика, который стоял в стороне и читал газету. Казалось, ему нет совершенно никакого дела до того, что происходило вокруг.

После полетов ребята собирались группами, сидели, лежали на свежей травке, вели оживленные разговоры, шутили, смеялись, подтрунивали друг над другом. Все происходило обычно.

Только невысокого роста лейтенант, чуть сутулый, со светлой шевелюрой, выбившейся из-под шлема, стоял и читал газету.

– Кто это? – поинтересовался я.

– Адъютант третьей эскадрильи, – удовлетворил мое любопытство младший лейтенант Житейцев.

– Какой-то он особенный. Смотри как идет, будто медведь переваливается с ноги на ногу.

– Ты не смотри, что он такой медлительный, в воздухе он силен!

Мне почему-то вспомнился этот разговор в тяжелые минуты боя Аввакумова: один, без всякого оружия, против четырех «мессершмиттов». На такое способен только исключительно смелый, уверенный в себе опытный летчик.

Сейчас даже не верилось, что в небе каскадом искуснейших фигур связывает боем вражеских истребителей и не дает им покоя один советский летчик.

Не верилось, что на И-16 ведет бой тихий и скромный, очень застенчивый на земле человек. О нем в полку товарищи иногда высказывались добродушно:

– Костя в трезвом состоянии в сутки может произнести три слова, а когда выпьет свою наркомовскую порцию, раскошеливается на шесть слов.

И в самом деле, было именно так: после каждого вылета другие летчики возбуждены, размахивают руками, показывают жестами, как пришлось сражаться с фашистами. А Костя Аввакумов скажет пару слов и все становится ясным.

– Капитан – единственный летчик в полку, который ни разу на нас не крикнул, – говорили техники и оружейники.

И перед этим боем Аввакумов сказал технику:

– Понимаешь, сукин кот, – указывая на пулемет слева, – сразу на пожелал стрелять, а правый стрельнул, но потом тоже замолчал. Да и третий оказался лентяем, а ведь как стрелял всегда…

И все. Больше ни слова. Ни упрека, ни даже сурового взгляда в сторону девушки-оружейницы, от которой зависела работа пулеметов. Девушка стояла и чуть не плакала.

Как и каждого из нас, смерть поджидала Аввакумова всюду, но гораздо чаще, чем нас – ведь он вылетал на выполнение наиболее опасных заданий. Смерть могла настигнуть в стремительной атаке, когда мотор ревел от натуги, она поджидала в глубоком вираже или на горке, в скольжении на крыло или головокружительной восходящей спирали боевого разворота, в каждом маневре, в струях пушечного огня и в трассах пулеметных очередей.

И все это происходило в голубизне бездонного неба.

Там, в небе, Костя Аввакумов перевоплощался в другого человека – смелого, решительного. В его руках самолет становился грозным оружием, несущим врагу смерть, а товарищам выручку.

– Скорее заправляйте самолет! – послышался взволнованный голос Радкевича. – Надо помочь капитану.

– Все понял! – ответил старший сержант Кучерук, подъехавший на бензозаправщике.

В баки истребителя ринулась тугая струя бензина. Но пара «мессершмиттов» спикировала на аэродром и открыла ураганный огонь из пушек по самолетам, находящимся на земле.

Кучерук снова пытается заправить самолет. И снова атака «мессершмиттов».

Уже более десяти минут длится бой Аввакумова с четырьмя фашистскими истребителями. И вдруг… мотор самолета захлебнулся и… умолк. О планировании на аэродром не могло быть и речи – от горных вершин до самолета высоты осталось не более ста метров.

О чем думал в последние секунды своей жизни этот благороднейший человек? И сейчас представляется, как Костя должно быть добродушно упрекнул заглохший мотор:

– Эх ты, сукин кот! Отказал, не дотянул. Понимаю – горючего не хватило…

А мир вокруг был так прекрасен. Позолотой листвы вздыбились горы. Из-за облаков выглянуло солнце и послало свой последний привет навсегда уходящему от нас летчику-герою.

По ущелью Кавказских гор прогремел гром взрыва: Кости Аввакумова не стало. И долгими были секунды, когда по горам катилось эхо. Казалось, что стонет сама израненная наша земля.

Вечером мы снова разлили по капле порцию Костиного вина, выпили за его светлую память. Он был повсюду рядом с нами. Вот его заправленная койка, на столике образцовый порядок, стопка книг. Брошенный на постель перед самым вылетом томик стихов Лермонтова…

27 ноября полк отпраздновал годовщину пребывания на фронте. Оказалось, что мы немало сделали за этот первый год войны.

Летчики произвели 6560 боевых вылетов, уничтожили 30 танков, 680 автомашин, 40 железнодорожных вагонов, 400 павозок, 10 автоцистерн. Сбили в воздухе 63 и уничтожили на земле 25 самолетов противника.