Голубая звезда - Бенцони Жюльетта - Страница 8

– Мой дорогой друг, я вам бесконечно благодарен за заботу, которую вы проявляете, но хочу быть честен с вами до конца: я еще не дошел до крайности и не готов к подобному торгу. И если когда-нибудь женюсь, то хотел бы последовать примеру родителей и заключить настоящий брак по любви, даже если невеста окажется бедной, как дочь Иова. Видите ли, у меня, кажется, есть средство наладить свои дела.

– Вестготский сапфир вашей матери? – не моргнув глазом спросил Массария. – Не считаете ли вы, что было бы жаль продать его? Ваша матушка так дорожила...

Альдо даже не пытался скрыть своего удивления:

– Она рассказала вам о нем?

Улыбку старика тронула грусть:

– Донна Изабелла соизволила показать его мне однажды вечером. То был самый радостный день в моей жизни, потому что ее жест доверия убедил меня в том, что герцогиня относится ко мне как к преданному другу. И в то же время я был огорчен: видите ли, ваша мать незадолго до этого продала большинство своих драгоценностей, чтобы содержать дворец, но мысль о том, что, может быть, придется расстаться с бесценной семейной реликвией, разрывала ей сердце.

– Она продала свои драгоценности? – воскликнул убитый Альдо.

– Да, и именно на меня, вопреки моему желанию, она возложила хлопоты, связанные с продажей, но сапфир Рецевинта[7] остался у нее. Что касается вас, то он вам передан на хранение и предназначен вашему старшему сыну, если бог подарит вам детей. Вот почему вы должны посерьезнее отнестись к моему предложению.

– Для того, чтобы сделать внуков швейцарского банкира владельцами королевского камня, насчитывающего более тысячи лет?

– Почему бы и нет? Не привередничайте! Вы же любите камни! Так знайте, что Кледерман собрал великолепную коллекцию драгоценностей, среди которых аметистовое украшение, принадлежавшее Екатерине Великой, изумруд, привезенный из Мексики Кортесом, и два «Мазарини».[8]

– Не говорите больше об этом! Коллекция отца для меня большее искушение, нежели приданое дочери. Вам ведь известна моя страсть к камням, которой я обязан добрейшему Бюто! Я не попаду в вашу ловушку! А теперь давайте забудем обо всем. Не согласитесь ли позавтракать со мной?

– Нет, благодарю. Меня ждет мэтр Альфонси, но в ближайший из вечеров я охотно приеду отведать волшебные блюда Чечины.

Нотариус встал, пожал руку Морозини, тот проводил его до двери библиотеки, но гость остановился:

– Обещайте мне подумать над моим предложением! Поверьте, оно очень серьезно.

– Я не сомневаюсь и обещаю, что подумаю... но только для того, чтобы доставить вам удовольствие!

Оставшись один, Альдо закурил сигарету и сделал над собой усилие, чтобы не налить в бокал еще вина. Пил он редко и потому удивился этому внезапному желанию. Быть может, возникшая потребность в вине связана была с тем, что с момента прибытия его терзало ощущение, будто он слишком быстро перенесся из одного мира в другой. Еще вчера он влачил жалкое существование в плену, а теперь вдруг вернулся к прежней жизни, стал таким, каким был когда-то, однако эта прежняя жизнь создавала ощущение огромной пустоты, а от вновь обретенной прежней сущности было почему-то не по себе. Он так мечтал оказаться опять в семейной обстановке, вернуться к привычному укладу жизни, среди дорогих ему людей! И вот, стоило сойти на берег, как ничтожные повседневные заботы обрушились на него! В глубине души Альдо немного сердился на Массарию за то, что тот не дал ему времени для передышки, даже если его визит был продиктован исключительно дружескими чувствами.

Морозини почти тосковал о ледяной комнате в австрийском захолустье, где ему, по крайней мере, было тепло от снов, тогда как сейчас, вернувшись в свое роскошное семейное гнездо, он чувствовал себя здесь чужим. Что могло быть общего между знатным любовником Дианоры Вендрамин и нынешним разоренным и растерянным Альдо?

Ведь он действительно был разорен, и в ближайшее время надеяться ему было не на что. Продажа сапфира – при условии, что он на нее решится, – позволила бы ему продержаться некоторое время, а потом? Не придется ли продать дворец и уехать, обеспечив Чечине и Дзаккарии приличное содержание? Но уехать куда? В Америку, пристанище всех неудачников, чей образ жизни ему совсем не по душе? Записаться во французский Иностранный легион, куда сбежал один из его кузенов? Альдо уже сыт войной. Тогда что же? Неизвестность, небытие?.. А ему так хочется жить! Остается эта нелепая женитьба, которая кому-то могла бы показаться нормальной, но он воспринимал ее как падение, может быть, потому, что до великой катастрофы видел немало странных браков между богатыми наследниками-янки, жаждущими увидеть на своем белье вышитые короны, и обнищавшими вельможами, не способными найти иной выход. То, что кандидатка в его невесты была швейцаркой, не отменяло чувства брезгливости, которое испытывал князь. Ко всему этому примешивалось убеждение, что подобный брак просто подлость: молодая девушка была вправе рассчитывать хоть на каплю любви. Как же можно было связывать себя с ней, если в сердце живет образ Дианоры?

Раздосадованный тем, что не может все-таки побороть искушение, Альдо бросил сигарету в камин и поднялся в комнату матери, как обычно делал прежде, когда у него возникали проблемы.

Перед дверью он все же задержался, но наконец решился и вошел, почувствовав настоящее облегчение оттого, что за распахнутой дверью его ожидало солнце, а не пугающие потемки. Одно из окон было раскрыто, свежий воздух врывался в спальню, но в камине ярко горел огонь. В хрустальной вазочке, стоявшей на комоде рядом с его фотографией в офицерской форме, были желтые тюльпаны. Комната выглядела как в былые времена...

Просторная и светлая, она была шедевром изящества и элегантности, драгоценным ларцом, достойной обителью важной и вместе с тем красивой дамы. Спальня была выдержана во французском духе: с изящной кроватью под круглым балдахином, светлыми деревянными панелями, шторами и стенной обивкой из вышитого атласа, с которыми прекрасно сочеталась кремовая рама из слоновой кости, украшенная зеленовато-голубым орнаментом, в которую был вставлен портрет женщины. Альдо всегда любил его. И хотя на нем была изображена та герцогиня де Монлор, что во времена Французской революции поплатилась головой за преданность королеве Марии-Антуанетте, в ней обнаруживалось удивительное сходство с его матерью. Поразительно, но он всегда предпочитал это полотно портрету Изабеллы Морозини в бальном платье, принадлежавшему кисти Сарджента; в Лаковой гостиной он составлял пару портрету двоюродной бабушки Фелиции работы Винтерхальтера.

За исключением портрета, еще несколько картин были вставлены в рамы из слоновой кости с бирюзовым орнаментом: детская головка Фрагонара и восхитительный Гварди, единственное напоминание о Венеции, не считая старинных бокалов, переливающихся всеми цветами радуги, как мыльные пузыри.

Альдо медленно подошел к туалетному столику, заваленному массой очаровательных мелочей, столь необходимых изысканной женщине. Он потрогал серебряные щеточки с позолотой, полупустые хрустальные флакончики, открыл один, чтобы вдохнуть родной аромат – свежий и естественный запах сада после дождя. Затем, заметив большую кружевную шаль, в которую любила кутаться покойная княгиня, он взял ее в руки, уткнулся в шаль лицом и, не сдержавшись, упал на колени, перестал бороться с горем и зарыдал.

Слезы подействовали на Альдо благотворно, устранив все колебания, избавив от угнетенного состояния. Кладя шаль на кресло, он уже знал, что не позволит чужой женщине ступать по ковру этой комнаты и не расстанется со старым родовым дворцом. Это означало, что он должен разобраться со своими воспоминаниями, отбросив лишнее, пересмотреть свое отношение к некоторым вещам. Он все больше склонялся к мысли о том, что, если ради спасения дома надо продать семейную реликвию, придется это сделать. Разумеется, нельзя продавать сапфир первому встречному, было бы прекрасно, если бы покупателем стал какой-нибудь музей, но он заплатит меньше, чем кто-нибудь из коллекционеров. Но прежде всего надо было достать камень!