Флорентийка - Бенцони Жюльетта - Страница 42

– Значит, и ты тоже отказываешь мне в праве остаться возле отца до самого конца? – горестно произнесла Фьора, показывая на носилки с телом Бельтрами, которые, словно каменные изваяния, держали на своих плечах шесть носильщиков.

– Позволь мне заменить тебя. Когда жизнь войдет в свою колею, ты сможешь молиться на его могиле сколько тебе будет угодно…

Фьора посмотрела ему прямо в глаза, и легкая усмешка появилась на ее губах.

– После всего, что ты услышал, сеньор Лоренцо, ты по-прежнему хочешь, чтобы я вышла замуж за твоего родственника? – спросила она тихо, так, чтобы ее мог слышать только он. – Возможно, Лука и любит меня… однако он не вмешивается, и я одна веду битву, от которой зависит моя жизнь…

Фьора говорила так не без оснований. Только что, приблизившись к собору, она заметила Луку Торнабуони, стоящего слева от Джулиано де Медичи. Он не сводил с нее влюбленных глаз. Но вдруг он исчез. Лоренцо тоже искал глазами молодого человека и, не найдя его, покраснел.

– Прости меня, – сказал он глухим голосом. – Возможно, я ошибся… А он был здесь?

– Ты неудачно лжешь, сеньор Лоренцо…

– Да, он был здесь, – раздался спокойный голос Деметриоса, вдруг появившегося рядом с Лоренцо Великолепным. – Но я видел, как он ушел, как только эта женщина заговорила о твоем рождении, донна Фьора. По всей вероятности, он внезапно вспомнил, что одна из его лошадей занемогла и нуждается в его помощи…

– Итак, как мы поступим? – заволновался Петруччи.

Фьора жестом подозвала Леонарду и обернулась к нему.

– Пусть нас отведут в Сеньорию… сеньор! Я буду ждать там решения благородных приоров… Но не забудь потребовать от этой женщины, чтобы она представила своего свидетеля!

Свидетель, о котором шла речь, находился, конечно, неподалеку. Он вышел из толпы и, не поднимая глаз, встал рядом с той, которая слыла его любовницей.

Фьора язвительно сказала, обращаясь к нему:

– Ты не боишься, преданный Марино, что тень моего отца будет являться к тебе по ночам? На твоем месте мне нечем было бы гордиться…

Марино ничего не ответил и стоял как истукан. Стражники Сеньории окружили его и Иерониму, так же как Фьору и Леонарду. Духовенство, пришедшее в замешательство от всего того, что произошло, снова появилось перед входом в собор и возглавило процессию. Явно обессилевшие носильщики продолжили свой путь. Фьора, поддерживаемая Леонардой, осталась стоять на месте в окружении четырех стражников. Она смотрела, как за мраморным порталом исчезает тело ее отца.

Сержант, командовавший солдатами, ждал, пока все войдут в храм. Но собор не мог вместить огромную толпу собравшихся, и двери пришлось оставить открытыми. Фьоре с большим трудом удалось отослать от себя Кьяру, которая хотела, чтобы ее тоже проводили в Сеньорию как свидетеля. Возможно, Фьоре так и не удалось бы отослать ее от себя, если бы не явился дядя Кьяры, Джордже Альбицци. Он взял Кьяру за руку и строго сказал:

– Пойдем! Тебе здесь не место!

Несмотря на все свое самообладание, Фьора почувствовала, что слезы навертываются у нее на глаза при таком проявлении презрения к ней. Альбицци был другом Франческо, однако он сразу отступил от него и отнял у Фьоры ее преданнейшего друга, лишив ее надежной опоры. Словно в густом тумане, Фьора видела, как исчезает в толпе заплаканное личико ее верной подруги.

А толпа смотрела теперь на Фьору с нескрываемым любопытством, так, как разглядывают зверя в клетке.

Фьора отвернулась от бесцеремонных взглядов и строго обратилась к сержанту:

– Так что? Чего ты ждешь? Веди нас!

Во всем ее облике было столько достоинства и твердости, что, растерявшись, сержант ответил:

– К вашим услугам! Как прикажете!

После минутного колебания большая часть присутствующих, решив, что похороны не так интересны, как то, что должно произойти в Сеньории, последовала за Фьорой. Путь от собора к старому дворцу, построенному почти двести лет назад, – там помещалась Сеньория – был не так уж далек: надо было только пройти по улице Чулочников.

Фьора шла, опираясь на руку Леонарды. В ее сердце нарастало странное чувство. Ей казалось, что она навсегда покинула милый, добрый, разумно устроенный мир и вступила в новую жизнь, не знакомую ей и полную опасности, в мир со страшными, враждебными лицами, где из широко раскрытых глоток рвутся проклятия и оскорбления. Все эти люди, которые еще вчера, здороваясь с ней, старались сказать ей что-то приятное, улыбались ей и даже посвящали ей стихи, сразу смолкли под влиянием злобных слов Иеронимы и превратились во врагов. Если бы она была без охраны, они забросали бы ее камнями.

– Почему, – прошептала Леонарда, старавшаяся не слышать оскорблений, которые сыпались на них со всех сторон, – почему вы им не скажете, что вы уже не принадлежите этому городу, что вы после вашего замужества – знатная дама нашей Бургундии?

– Потому что у меня нет никакого тому доказательства. Я не знаю, куда мой отец положил документы, подтверждающие мой брак…

– А я знаю. Ночью перед смертью ваш отец поведал мне многое…

– Возможно, вы не сможете всем этим воспользоваться. Мы не знаем, что с нами произойдет дальше, и больше всего я боюсь за вас…

– Потому, что я могу рассказать эту историю иначе, чем Иеронима! Не бойтесь за меня, я умею защищаться. К тому же я совершенно уверена, что вы можете рассчитывать на помощь сеньора Лоренцо. Мне кажется, он решил поддержать вас и защитить память вашего отца…

– Поэтому-то я и не могу рассказать, что я вышла замуж за Филиппа. Я рискую потерять моего последнего и самого могущественного защитника. Вот что меня еще беспокоит: вы не знаете, где Хатун? Я ее не видела с тех пор, как мы вышли из дома…

– Хатун должна была остаться там. Она не хотела присутствовать на погребении мессира Франческо.

– Хотелось бы надеяться, что с ней ничего не случилось. Эта отвратительная Иеронима никогда не была достаточно богата для того, чтобы позволить себе иметь рабыню. Она способна уже завтра продать Хатун на торгах.

Они подошли к старому дворцу. Слуги в зеленых ливреях открыли перед ними двери. Фьора и Леонарда начали подниматься по узкой лестнице, ведущей в зал Совета, где вскоре должна была решиться судьба Фьоры и тех, кто остался ей верен.

Часть II

Кошмар

Глава 7

Горький хлеб

Комната была серой, скучной, почти пустой: соломенный матрац на двух деревянных подставках, одеяло все в дырах, распятие на когда-то белой стене, покрытой плесенью, табурет, скамейка с миской для умывания и двумя мятыми полотенцами и, наконец, ночная ваза под кроватью завершала ее убранство. Все это так напоминало тюрьму, что, войдя сюда, Фьора тотчас же хотела воспротивиться тому, что ее сюда поместили, но дверь с зарешеченным окошком сразу захлопнулась, и она услышала, как повернулся ключ в замочной скважине. Что все это значило?

Заседание в большом зале Сеньории прошло очень неспокойно. Иеронима повторила свое обвинение перед гонфалоньером и приорами, образовавшими нечто вроде трибунала. Марино подтвердил ее слова. Все так же, не поднимая глаз, он рассказал, что он видел в тот мрачный декабрьский день в Дижоне.

По словам этого бесчестного человека, Франческо Бельтрами чуть было не убил мужа Марии де Бревай, чтобы отобрать у него ребенка.

Тогда вмешалась Леонарда. Она нарисовала портрет Рено дю Амеля в самых мрачных тонах, на фоне которых сиял светлый образ юных любовников. По словам Леонарды, Франческо Бельтрами принял близко к сердцу эту печальную историю и был возмущен тем, что новорожденный ребенок, не повинный ни в чем, тоже должен был умереть. Леонарда рассказала о старом священнике, о крещении Фьоры, о том, что флорентийский купец сразу окружил ее заботой и любовью, как то требуется любому беззащитному ребенку, явившемуся в этот жестокий мир. Он хотел обеспечить своей дочери счастливую жизнь.

Франческо Бельтрами доверял Марино и осыпал его всяческими милостями. А теперь тот его предал ради этой женщины, которая, опустившись столь низко, обесчестила себя. Да, Франческо Бельтрами хотел, чтобы все признали дитя, любимое им всем сердцем, его настоящей дочерью. Разве он так уж сильно солгал? Разве Фьора действительно не была внебрачной дочерью дамы благородных кровей?.. Свою страстную речь Леонарда Мерее – Фьора впервые услышала полное имя своей воспитательницы – закончила, призвав все громы и молнии обрушиться на голову неверного слуги. Она пообещала ему ночи без сна, все горести мира постигнут его, а в конце жизни он будет обречен на вечные муки. Несчастный Марино весь съежился под градом ее проклятий и в конце концов упал на колени.