Валентина - Энтони Эвелин - Страница 30

Майор пришпорил своего коня, чтобы догнать полковника, и они поехали неспешной рысью. Солнце нещадно пекло, и пыль, проникая под плотные мундиры, раздражала глаза и забивала ноздри, отчего вся колонна из людей и животных беспрестанно чихала.

– Чертовски жарко, – сказал Де Шавель. Он обтер лицо платком. – Скорей бы добраться до Вильно. Думаю, мы в Ковно получим от авангарда кое-какую информацию.

– Должны, – согласился майор. – Скажите мне, полковник, и долго мы будем ехать по такой дороге? Ужасно безрадостный здесь ландшафт.

– Не знаю, – ответил Де Шавель. – Кажется, потом будет лучше.

– Надеюсь, – сказал майор. – А то не видно ни деревца, ни кустика, даже травы для лошадей нет – просто пустыня. Чем-то напоминает мне Испанию.

– Очевидно, эта страна произвела на вас сильное впечатление, – сказал полковник. Его начинали раздражать постоянные воспоминания офицера о той единственной кампании, в которой он не принимал участия. – Советую вам позабыть о ней. Император довольно болезненно относится к той войне – вам бы следовало знать это!

– Я это знаю слишком хорошо, месье, – сказал майор Макдональд с каменным выражением лица. – Все, кто сражался в этом проклятом месте, ненавидят даже его название. По крайней мере те, кому удалось вернуться живым. Но, к сожалению, вынужден повторить – эта местность напоминает мне ее. Такая же голая, без природных ресурсов. Надеюсь, это не остановит нас. Вы тоже так думаете?

Де Шавель ответил не сразу. Скептическая нота на фоне победных фанфар коробила его, а он был особенно чувствителен к любому проявлению сомнений; поскольку оно шло в первую очередь от самого Наполеона. Да еще Даву, сказавший там, при переправе через Неман: «Да поможет нам Бог». И теперь этот воин, участник единственного проигранного Наполеоном сражения, тоже проявляет пораженческое настроение.

– Я бы на вашем месте вернулся к своим солдатам, – посоветовал Де Шавель, и майор, отдав честь, повернул коня и занял свое место в колонне.

Первого июля император вошел в старинный город Вильно, где его главный противник – русский царь – находился лишь за несколько дней до этого. Жара, отсутствие воды и корма в этой голой местности стоили его армии невероятных потерь в двадцать тысяч лошадей за несколько дней после переправы через Неман.

И русские не стали их ждать, чтобы сразиться с Неем в Ковно или с самим Наполеоном в Вильно. Они просто-напросто забрали с собой все запасы еды и фуража и подожгли все то, что не сумели унести, а сами отступили в глубь страны.

– Александра! Прибыл нарочный? – крикнула Валентина, подбегая к лестнице, – она только что вернулась с верховой прогулки. Уже три дня они ожидали новостей, и Валентина просто не могла пребывать больше в неведении. Она извела свою сестру, которая в конце концов заявила, что если та еще раз спросит ее о нарочном, она сойдет с ума. Слезая с лошади, Валентина видела, что один из конюхов уводит в конюшню взмыленного и покрытого пылью коня.

– Александра! Александра! Ты где?

Она на минутку задержалась у лестницы и увидела, как из кабинета выходит сестра.

– Он здесь. Иди сюда и прочитай все сама.

Александра протянула замызганную и смятую польскую газету; привезший ее человек целую неделю скакал из Варшавы, сейчас он находился в людской, где ему дали поесть.

«Императорская Армия находится на расстоянии пятидесяти миль от Москвы, здесь, как сообщается, их поджидают основные силы русских под командованием Кутузова, чтобы дать бой. Войска его императорского величества потерпели большие потери, поскольку в битве под Смоленском, где русские потеряли пятьдесят тысяч солдат, тридцать тысяч французов остались на поле боя…»

Валентина отбросила газету и закрыла лицо руками.

– О Господи! Тридцать тысяч! Он погиб, Сандра, я знаю, что он мертв! – Она села и зарыдала.

– Не говори глупостей, – резко оборвала ее Александра. Она подняла газету и прочитала ее. Затем опустилась на колени перед сестрой. И ласково обняла ее.

В последние три месяца Валентина жила только тем, что ждала новостей о войне с Россией, проводя бессонные ночи в мыслях о человеке, которого любила. Каждое утро Александра находила ее разбитой, с запавшими глазами после проведенных в молитвах и слезах бессонных ночей. Время не излечило эту безнадежную страсть к человеку, отвергнувшему ее чувства. Сначала Александра смеялась над ней и упрекала ее за отсутствие гордости и здравого смысла. Но теперь она признала, что ни насмешки, ни уговоры не действуют на сестру в ее страданиях. Оставалось только утешать и успокаивать ее. Ее слова, сказанные в то утро полковнику, оказались пророчеством. Для некоторых женщин существует только один-единственный мужчина. Единственная любовь. И это случилось с Валентиной. Она полюбила с такой глубиной, что Александра просто не могла понять этого, она могла понять страсть, но сила чувства Валентины, ее тоска по Де Шавелю открыли для нее нечто новое. Мучительная любовная тоска, потребность отдавать всю себя. другому человеческому существу были чужды ее собственной природе. За исключением ее отношения к родной сестре. Она никогда не могла страдать из-за мужчины так, как Валентина. В душе она желала ему смерти и проклинала за то, что он вторгся в жизнь ее сестры и сделал ее несчастной.

– Послушай меня, – сказала она. – Я не верю, что твой полковник погиб. Он даже не ранен, я точно знаю.

– Откуда ты можешь знать? – спросила Валентина. – Нет, Сандра, на этот раз я не ошибаюсь. Мое сердце подсказывает, что с ним что-то случилось. Я уверена в этом. А это сражение под Москвой – от какого числа газета?

– От двадцатого сентября. Неужели ты не видишь, что она недельной давности – сражение уже было давным-давно! Валентина, полмиллиона человек сражалось на стороне Франции – ну почему твой полковник должен быть одним из тридцати тысяч?

– Не знаю, – сказала Валентина. Она сложила газету и уронила ее на пол. – Не знаю, где и как это произошло. До этого времени я боялась за него, но не была уверена. А теперь уверена. Оставь меня одну, Сандра. Ну пожалуйста.