Орлы летают высоко - Энтони Эвелин - Страница 31

Проезжая мимо огромного здания, превращенного в конюшни, император услышал громкое ржание лошадей и крики людей, это его кавалеристы пытались вытянуть оттуда испуганных животных. Крышу и верхний этаж уже охватило пламя. Со страшным грохотом, который сотряс карету, часть здания рухнула, погребая под собой людей и лошадей.

Выехав за стены города, Наполеон приказал остановить экипаж и вышел из него. Через несколько минут к нему подошли члены его штаба. Небольшая группка стояла на берегу реки и наблюдала, как вздымающиеся языки пламени поднимались все выше и выше, а сильный ветер разносил их с одного места на другое. Даже на таком расстоянии жар этого пламени опалял их лица.

К рассвету вся Москва уже горела либо лежала в почерневших руинах. Пожар продолжался еще в течение трех дней.

Огромные запасы оснащения и провианта, столь необходимые для армии, были уничтожены. Хотя пожар пошел на убыль, то тут, то там появлялись новые очаги, поджигаемые выпущенными заключенными или партизанами, которые остались по приказу Ростопчина.

Французская армия растянулась по прилегавшим деревням, грабя их и неся тяжелые ежедневные потери от налетов казаков на отстающих.

В своей штаб-квартире в Питерском Наполеон выжидал, упрямо отказываясь идти на Санкт-Петербург или начать отступление на юг до наступления зимы. Александр сдастся, уверял он; и была в его поведении та свирепость, которая не допускала возражений.

Русская армия потерпела поражение, их столица захвачена и сожжена до основания. Им придется пойти на мир! Чтобы доказать это, он отправил посланников к царю, предлагая перемирие.

Когда-то они были друзьями, и воспоминания об этой дружбе заставили Наполеона предложить царю разумные условия. Все еще оставалось в силе его обещание отдать России Турцию.

Послание было составлено в примирительных, но в то же время и гордых выражениях. Однако Александр ответил, что он не заключит мира до тех пор, пока хоть один французский солдат останется на русской земле. Он также приказал генералу. Кутузову не вступать ни в какие переговоры с посланниками врага.

Питерское охватило оцепенение. Наполеон бушевал и ругался, а его окружение стояло вокруг в неловком молчании, ожидая, когда он успокоится. Ситуация становилась слишком опасной, чтобы тратить время на оскорбления в адрес Александра, который находился в безопасности в Санкт-Петербурге. Задержка, вызванная попыткой добиться перемирия, привела к тому, что идти на северную столицу было уже поздно. Скоро должна была наступить суровая русская зима. Первым к Наполеону обратился Ней.

– Сир, мы не можем больше оставаться здесь. У нас нет провианта, а над головой ничего, кроме палаток. Мы вынуждены отступить.

– Погода стоит хорошая, – огрызнулся Наполеон. – У нас еще достаточно времени.

– И все-таки мы должны начать движение, сир, – продолжал настаивать Ней. Наполеон взглянул на других маршалов, и они тоже кивнули; даже Мюрат был согласен со своим соперником.

– Что ж, хорошо, тогда мы встретимся здесь через час. Я должен изучить ситуацию.

Когда они вернулись на совещание, император находился в хорошем расположении духа и был уверен в себе. Он указал на карту, проводя пальцем линию от Москвы к югу через Литву.

– Отступать будем здесь. Климат здесь мягче, и мы достигнем зимних квартир перед началом холодов. А весной мы вернемся, господа!

Девятнадцатого октября он выехал из Питерского. Великая Армия, в которой теперь насчитывалось сто пятнадцать тысяч человек, начала отход к Малоярославцу, располагавшемуся примерно в пятидесяти милях от Москвы. А у Малоярославца авангард французской армии столкнулся с ожидавшей его русской армией.

Приемный сын Наполеона, Эжен Богарнэ, командовавший итальянским корпусом, имел дерзость вступить в бой с силами Кутузова, и старый генерал бился, как лев. Французские войска потерпели большие потери, и сын Жозефины вернулся, чтобы броситься в ноги императору и умолять его больше не рисковать и не вступать в бой.

– Они слишком сильны, сир, – настаивал он. – Бог – свидетель, мы сражались отчаянно, но у нас не было ни одного шанса выиграть этот бой! Я потерял большую часть своих людей…

Он чуть не разрыдался.

– Мне наплевать на ваши потери, – неожиданно вскричал Наполеон. – Мне что теперь, прикажете бежать от горстки мужиков, возглавляемых этим старым идиотом, который не мог даже правильно расположить свои войска под Бородино? Не рискуйте! Вы – ничего не понимающий дурак, распустивший нюни из-за каких-то там потерь, убирайтесь с моего пути! Слышите? Карты, Бертье, дайте сюда мои карты, не стойте, как столб!

Бертье выполнил приказание. Очистили большой стол и расстелили на нем потрепанные карты кампании. Мюрат, Ней и Понятовский сгрудились вокруг императора. Он свирепо взглянул на них и ударил кулаком по столу.

– Мы должны атаковать их! – закричал император. – Иначе мы не сможем начать отступление по тому пути, который я вам раньше указал.

– Но мы не можем, сир, – спокойно возразил Ней. – У нас нет никакой возможности сражаться со столь огромной армией. Эжен говорит, что русская армия имеет хорошую кавалерию и артиллерию. Они нас здесь специально поджидали. Они настолько же свежи и хорошо накормлены, насколько наши солдаты голодны и измучены. Если нам придется столкнуться сейчас здесь с Кутузовым, то вся наша армия поляжет под Малоярославцем. Тогда и речи быть не может о том, чтобы вернуться сюда весной.

Лицо Наполеона побелело как мел; он рванул воротник мундира, который, казалось, душил его.

– Бертье! – требовательно произнес он. – Так что же нам теперь делать?

Начальник штаба кивнул.

– Я согласен с Нейем, сир.

Император повернулся к Понятовскому.

– А вы?

– Я не отвечаю за своих людей, сир. Ней прав.

В голосе Наполеона послышался гнев.

– Мюрат! А что вы думаете?

Мюрат выпрямился, и на лице его появилась прежняя безрассудная усмешка.

– Я скажу: надо биться! – сказал он. – Мы никогда раньше не удирали.

Император выдержал паузу, потом еще раз оглядел их всех.

– Все остальные все же советуют отступать?

Уже задавая вопрос, он понял, что совершил ошибку. И он прав, и прав Мюрат. В них обоих были одинаковые львиная смелость и мужество, одинаковое презрение к благоразумным действиям. «Нужно биться, биться, – говорил ему внутренний голос. – Не слушай никого, бейся!»

Но Бертье, Ней и Понятовский покачивали головами, а за ними и маршал Бессьер, тоже принявший участие в обсуждении.

– Постарайтесь избегать столкновения с ними, сир. Это единственное, что нам остается до тех пор, пока мы не восстановим свои силы, – высказал он свое мнение.

Император отвернулся ото всех, ничего не говоря, уставившись на карту. Долгое время он молчал.

– Как вам угодно, господа. Мы отступаем. Назад, по тому же пути, каким мы пришли сюда.

Бородино они узнали по запаху еще до того, как увидели его. Сильный ветер разносил тошнотворную вонь разложения по всей местности. Когда передовые отряды французской армии проходили по старому полю сражения, они прижимали к лицам потрепанные рукава своих мундиров, чтобы не вдыхать запах, поднимавшийся от семидесяти тысяч непогребенных трупов, которыми были усыпаны склоны и перелески. Ржавели пушки, зарастали травой, а рядом с ними гнили останки французских и русских солдат.

Над трупами лошадей роились черные тучи мух. По земле повсюду были разбросаны сотни ружей, а кучи тряпья указывали места, где был сражен или умер от ран солдат. Ужас этого места еще больше усиливался от нежного пения птиц. Французы шли медленно; никто не решался говорить громко, доносился только шепот. Почему-то вид этого поля парализовал их, даже ветеранов многих войн, и хотя каждый солдат стремился выбраться отсюда как можно быстрее, общий их темп замедлился. Ней на ходу заговорил с одним из сопровождавших его офицеров.

– Это подействует на общий моральный уровень сильнее, чем прямое поражение… Отдайте приказ, чтобы никто не давал пить лошадям и не пил сам из этой реки. Вода здесь ядовита… А на ночь выставьте дополнительные посты.