Алая нить - Энтони Эвелин - Страница 18

– Анжела дома? – спросил он.

– Да. Пошла погулять с Чарли. Такое погожее утро. После лондонского воздуха прогулка пойдет ей на пользу. Я там и дышать-то не могу.

– Ты не была там три года, – заметил он.

– И тогда там нечем было дышать, – стояла она на своем. – Жаль, что Анжела не хочет одуматься. Такая упрямица, вот в чем беда.

– В точности как я, – вставил Хью. – По-моему, она делает то, что надо. Если она не хочет замуж за Джима, ей нужно начать новую жизнь. Мы ведь не будем жить вечно. Оставь ее в покое, Джой. Пусть поступает, как знает.

– Ну ладно, ладно. Я же просто говорю, вот и все. Когда Чарли пойдет в школу, будет хуже.

– Будет лучше, – возразил муж. – Ну, как там с едой?

День был долгим и утомительным. Анжела устала. Голова начинала противно болеть. Скоро возвращаться домой. В этом было мало привлекательного – безликая квартира и долгий одинокий вечер впереди. Она велела себе не дурить и стала складывать бумаги на столе. Ничего, ляжет спать пораньше. Жаль только, что слишком часто приходится ложиться пораньше. Дверь в ее кабинет открылась. Анжела подняла голову. Это была девушка по имени Джуди из бухгалтерии. Несколько раз они вместе пили кофе. Джуди была ветрена и пользовалась успехом У мужчин, да и у женщин тоже. В ней чувствовалась бесшабашность, внезапно напомнившая Анжеле Кристину.

– Ты готова, Анжела?

– Да, почти. Вот только уберу эту кипу.

– Мы идем в бар через дорогу, почему бы тебе не заглянуть туда с нами?

Анжела колебалась. Все они моложе ее.

– Пошли, – уговаривала Джуди. – Мы идем целой компанией.

– С удовольствием, – сказала Анжела. – Подожди минутку.

Она и не заметила, как прошла голова. В баре на углу Уигмор-стрит было накурено, шумно и людно. Обстановка веселая.

Она заказала себе джин с тоником и через минуту говорила о том, как трудно найти друзей в Лондоне.

Джуди, приканчивая вторую порцию джина с апельсиновым соком, от души согласилась.

– Да в Лондоне можно свалиться мертвой, никто и не заметит. Я сама из маленького городка на южном берегу, и в первые месяцы я тут чуть не померла. Но нужно собраться и действовать самой. Вот что я поняла. Нечего ждать, пока соседи постучатся к тебе, потому что этого не будет. Постучись к ним сама и скажи: «Привет, это я, заходите в гости, выпьем или поболтаем». Вот что надо делать.

Анжела была очень довольна. Люди входили и выходили; казалось, все знакомы между собой. Она заметила, что здесь постоянно встречались младшие сотрудники ее конторы.

– Мы себя называем ППБ, – сообщил ей некий молодой человек, балансируя пинтой пива в одной руке и размахивая сигаретой в другой. Он был изрядно под мухой; Анжела поняла, что и она тоже.

– ППБ? А что это такое?

– Профессиональные ползуны по барам! Мы переползаем из бара в бар, до тех пор пока уже и ползти не сможем.

Ей показалось, что ничего смешнее она не слышала уже много лет.

В баре встречались самые разные люди, тут царила обстановка легкого товарищества, которой она никогда не встречала в деревне. Здесь заводились дружбы, которые продолжались и за пределами заведения, известного как «Рука эскулапа». Никто даже не знал толком, как оно называется. Здесь не было классовых или возрастных барьеров. Специалисты с Харли-стрит[11]стояли бок о бок с торговцами антиквариатом, продавцами из магазинов и поддатым приятелем Анжелы, который работал у них в отделе хирургических инструментов. Ее приглашали на обед, в театр. Она последовала совету Джуди и стала устраивать вечеринки в своей тесной квартирке.

Серьезный молодой рентгенолог, имеющий практику на Уэлбек-стрит, начал ухаживать за ней. Узнав, что она дочь врача, он стал подумывать о женитьбе.

Были и другие, менее веселые воспоминания об этих первых годах в Лондоне. Например, о том, как Чарли, приехав на каникулы после первого семестра в интернате, спросил: «Мама, ты мне не дашь фотографию, где ты с папой? У всех ребят есть фотографии».

И она печально солгала ему: «Мою – пожалуйста, сынок. А папиных у меня нет. Он слишком рано погиб».

Ее мать внезапно умерла от рака. Так быстро и так неожиданно, что она едва могла в это поверить. Отец, сразу постаревший после похорон, не позволил ей оставить работу, чтобы ухаживать за ним.

– Не будь дурой, Анжела. У тебя все в порядке. Ты там счастлива. У меня хорошее жилье, и я чувствую себя отменно. За мной приглядит старая миссис П., ну и ты будешь заезжать, когда сможешь. Но мне будет не хватать твоей матери. – К ужасу Анжелы, он расплакался.

Воспоминания веселые и грустные, радость, доставляемая сыном, которая возмещала ей то, чего у нее не было. Ему было тринадцать, пора поступать в среднюю школу. Очень высокий мальчик, красивее отца, но что-то в нем было и от Драммондов. Для деда он стал настоящим светом в окошке. У нее было много фотографий: Чарли играет в школьной футбольной команде, Чарли – боковой в игре в регби и даже в фехтовальном костюме и маске, вместе с другим мальчиком позирует для школьного журнала.

Отец Анжелы появлялся в школе на всех спортивных состязаниях, раздачах призов и школьных концертах, и она думала: как же много он дал Чарли. И как много Чарли дал ему. В конце концов, у моего сына есть отец, а у папы есть сын, который заменил ему погибшего на войне.

После Уигмор-стрит она нашла себе работу получше. Она стала личной секретаршей заведующего медицинской частью большой частной фирмы по страхованию здоровья. Она окончила специальные курсы и получила диплом.

Об этой вакансии она узнала от приятельницы. Теперь у нее было много подруг. Если она и проводила вечер одна, то только потому, что ей так хотелось. Чердак в Челси сменился хорошенькой служебной квартирой на Слоун-авеню с едой и уборкой. И возможностью полного уединения для одинокой женщины, если она того желала. Иногда она желала. У нее было много друзей среди мужчин, но за все время, что она прожила в Лондоне, всего два любовника. Ни в одного из них она не была влюблена. Не было никаких чувств, кроме взаимной симпатии и совместимости. Когда речь заходила о браке, Анжела была непреклонна. Ее это не интересует. Чарли не нужен отчим, особенно теперь, когда у него начинается подростковый возраст. Это звучало правдоподобно. Скажи она правду, ей бы все равно никто не поверил. С этой правдой она оставалась один на один в самые отчаянные ночные часы, когда стрелки у кровати показывали четыре утра и она знала, что не заснет. Это случалось нечасто. Но когда случалось, она признавалась себе, что ее любовь к Стивену Фалькони не умерла. Она когда-нибудь умрет: иначе быть не может. Но пока она жива. А может, и будет жить: ведь есть его сын.

С деньгами сложностей не было. Она много зарабатывала, и, как ни странно, мать завещала все, что у нее было, ей. Это не было богатством, но обеспечило ей доход и небольшой капитал, когда она в этом нуждалась. «Моей любимой дочери, Анжеле Фрэнсис Лоуренс», – гласило завещание.

Хью Драммонд объяснил это, по своему обыкновению, очень трезво:

– Ясно, что она оставила все тебе. Мне-то ничего не надо. Мне и так хорошо. Мы с ней говорили об этом, и она сказала, что все получишь ты. И, конечно, мальчик. Так что все правильно.

Она носила на пальце обручальное кольцо матери, сапфир с двумя маленькими брильянтами по бокам, и сицилийское обручальное кольцо, то, что всегда было у нее на шее там, в госпитале в Тремоли. Кольцо Фалькони. Пока она с этим кольцом, она жена Фалькони. А у Чарли есть отец – погибший герой.

Сыну исполнилось пятнадцать лет, когда она решила сменить работу и съездить с ним в отпуск. Ее отношения с боссом вошли с трудную стадию. Они перестали быть деловыми. Ей не хотелось заводить с ним роман, и единственным выходом было уйти. В конце августа они все собрались в доме в Хэйвардс-Хит: был и ее отец, и дряхлая миссис П., сорок лет как заведенная выполнявшая одну и ту же работу.