Секрет для соловья - Холт Виктория - Страница 33

При этом его лицо несколько смягчилось, и я подумала, что он вспоминает наши первые дни в Венеции. Теперь я понимаю, что тогда он не притворялся он и в самом деле разделял мое восторженное отношение к этому чудесному времени. Теперь я повзрослела и осознала то, чего не понимала тогда – что нельзя разделить всех людей только на две категории – плохих и хороших. И у самых плохих бывают иногда добрые побуждения, а самые достойные могут порой совершать и недостойные поступки. Но в то время я была так молода, так прямолинейна и в то же время так напугана! Кроме того, я ведь была матерью, и моей первой мыслью была тревога за моего ребенка. Обри же представлялся мне слабым человеком, подверженным опасной, губительной привычке, которая мало-помалу разрушала его жизнь и, несомненно, разрушит не только мою, но и жизнь нашего сына, потому что у моего мужа не хватит сил побороть свою преступную слабость. В те минуты я просто ненавидела его. Вся моя былая любовь к нему умерла, и началось это в ту жуткую ночь в Венеции. А может быть, эта любовь изначально была слишком хрупкой. Очевидно, так часто происходит с юными девушками – они влюбляются – или воображают, что влюбляются – в первого же смазливого молодого человека, обратившего на них внимание. Они страстно желают быть любимыми. Это кажется таким восхитительным – замужество, дети… В их представлении, это составляет основу идеального существования. Теперь же все предстает передо мной в ином свете. Моя любовь к Обри была слишком поверхностной – ведь если бы я любила его сильнее, то решилась бы остаться и помочь ему побороть это пагубное пристрастие.

Нет, конечно, я не любила Обри. С рождением ребенка я познала истинную сущность другой любви – материнской.

Мы опять помолчали.

– Ну что ж, – сказал наконец Обри, – теперь по крайней мере можно назвать все своими именами.

– Эта ночь, – отозвалась я, – эта ужасная ночь в Венеции…

Он рассмеялся.

– Да, то была ночь откровений… тогда я понял, что женился на ханже… на женщине с непоколебимыми взглядами, погрязшей в условностях. Мне стало ясно, что она никогда не пойдет за мной туда, куда я хочу. А ты, наверное, решила, что вышла замуж за чудовище.

– Значит, ты все тогда осознавал! – упрекнула я его. – Ты придумал, что бандиты ударили тебя по голове, что на тебя напали. На самом деле ты был у Фрилингов!

– Наконец-то ты начинаешь кое-что понимать, не так ли? Разумеется, на меня никто не нападал. Я придумал эту историю, вспомнив о мужчине, которого на наших глазах вытащили из канала. А потом ты нашла мой кошелек, помнишь? С моей стороны это было беспечностью. Но и ты могла бы тогда догадаться обо всем.

– Ты виделся с Фрилингами и устроил с ними одну из твоих бесконечных оргий. Теперь-то я все отлично понимаю! Тебе не было никакого дела до того, что я буду беспокоиться, ожидая тебя в палаццо и воображая всякие ужасы, которые могли с тобой случиться.

– В такие минуты трудно думать о чем-либо. Но теперь тебе нужно переступить через нравственные преграды, ты должна попытаться…

Я гневно покачала головой.

– И наверняка там был этот сатана, твой доктор Дамиен! Это ведь он привел тебя домой, не так ли? А эта история о том, как ты лежал в хижине, а он тебя спас… Ложь, все это сплошная ложь! Фрилингам пришлось покинуть Индию именно из-за этого. Моя айя пыталась предостеречь меня. Как было бы хорошо, если бы она не служила у Фрилингов… а я не встретила тебя.

– Интересно, сколько разочарованных жен уже бросали в лицо своим мужьям подобные слова? То же могли бы сказать и мужья. Тебе бы надо было остаться в пещере вчера ночью. Мы посвятили бы тебя в тайну моего клуба адского огня. Что ты об этом думаешь? Ты ведь уже как-то столкнулась с этим, правда? Ты нашла дверь, но она была заперта. А ты помнишь тот день в галерее, когда я рассказал тебе о Гарри Сент-Клере? Иногда мне кажется, что я – это Гарри, родившийся сто лет спустя. Я так похож на него!.. Тебе ведь нравятся рассказы о прошлом, не так ли? Тогда послушай историю нашего дома. Этот храм под холмом построил Гарри. Я нашел его еще мальчиком. О нем сообщалось в одном старинном документе. Мне удалось открыть дверь. Потом, когда я учился в университете, я приказал сделать для нее новый замок. Там собирался тесный круг моих друзей. Построил же сэр Фрэнсис Дэшвуд свой храм в Медменхэме, почему бы Гарри не устроить свой здесь?.. Только подумай – сто лет назад Гарри и его кружок занимались почти тем же самым, чем мы занимаемся сейчас! История повторяется. Страшно интересно, ты не находишь? Как видишь, во всем этом нет ничего нового. Возможно, правда, мы несколько увлеклись наркотиками. Хотя и Гарри их употреблял. Это так восхитительно! Когда человек находится под воздействием наркотиков, нет ничего – или почти ничего, – что он не мог бы сделать. Я могу тебе сказать…

– Пожалуйста, не надо! – запротестовала я. – Я не хочу ничего слышать.

Посмотрев на мужа в упор, я спросила:

– А что ты скажешь о ребенке Амелии? Он изумленно уставился на меня.

– Ты сказал, что встретил ее в городе. Зачем? Это очевидно – затем, чтобы привезти ее домой, а по дороге слегка перевернуться. Конечно, карета бы не пострадала, а Амелия лишилась бы ребенка. По крайней мере, попытаться стоило.

Он не произносил ни слова. В ту минуту мне почудилось, что это опять тот прежний Обри, каким он был в начале нашего знакомства. В его глазах читалось искреннее раскаяние.

– Мне следовало бы догадаться, – сказала я.

– Да, так случилось, – заторопился он. – Но такие вещи случаются сплошь и рядом. Я не собирался…

– Зачем же тогда ты поехал встретить ее? Конюх должен был привезти ее. Ты все это подстроил нарочно!

– Но у нее все время случались выкидыши. Она потеряла всех своих детей. Любой пустяк…

– И поэтому ты решил устроить… этот пустяк.

– Но послушай, так случилось! Такие вещи случаются. Зачем ворошить прошлое? Все позади.

– Мне осталось сказать тебе только одно, – продолжала я. – Сегодня днем я уеду из этого дома.

– И куда же ты поедешь?

– К отцу, разумеется.

– Понятно. Тебе, так строго придерживающейся условностей, не стоит совершать таких безумных поступков.

– Я забочусь не об условностях, а о приличии. Я не хочу, чтобы мой ребенок вырос в таком ужасном доме.

– Значит, ты предполагаешь забрать моего сына из его дома?

– Ну конечно, он поедет со мной!

Он медленно покачал головой. Остатки прежнего Обри окончательно исчезли. На его устах играла улыбка, при виде которой меня сковал страх. То, что он потом сказал, лишь подтвердило мои опасения.

– Ты, кажется, делаешь вид, что я не играл никакой роли в рождении этого мальчика. Но дело обстоит совсем не так, и любой суд скажет тебе об этом.

Я в ужасе уставилась на мужа. Он отлично понял охватившие меня чувства и продолжал:

– Ты, разумеется, можешь уехать отсюда, но ты не можешь забрать с собой моего сына.

У меня пересохло во рту. Я всем своим существом ощущала угрозу, исходившую от Обри.

– Так ты поняла? – продолжал он. – Можешь ехать куда тебе угодно. Конечно, к женам, решившим оставить своих мужей, свет обычно относится неблагосклонно, хотя некоторые все же отваживаются на этот неразумный поступок. Но забрать моего сына ты не сможешь.

– Почему ты все время называешь его «своим» сыном? – вскричала я. – Он ведь и мой тоже!

– Он наш, – согласился он. – Но я его отец. Наш мир, дорогая Сусанна, – это мужской мир. Я уверен, что такая мысль уже приходила в голову такой разумной женщине, как ты. Если ты уедешь и заберешь сына с собой, я скоро верну его на его законное место. Об этом позаботится суд.

– Но ты не любишь его!

– Он мой сын. Это его дом. Все здесь когда-нибудь будет принадлежать ему – и дом, и поместье, и даже храм. Все это станет его собственностью. А пока он будет воспитываться в этом доме. Я на этом настаиваю.

– Ты не можешь быть таким жестоким! Ты не можешь забрать у меня мое дитя!.