Секрет для соловья - Холт Виктория - Страница 29

Мне было очень приятно обнаружить, что миссис Поллак не чуждо ничто человеческое. Мне даже казалось, что из нее вышла бы куда более хорошая няня, чем из няни Бенсон.

Однажды я спросила ее, почему она не подыщет себе место воспитательницы, а служит у нас, где ей приходится управлять целым штатом слуг.

На мгновение она погрузилась в раздумья, а потом сказала, что при такой жизни сошла бы с ума.

– Я бы очень привязывалась к детям, а ведь они вырастают, и ты больше им не нужна. Это все равно, что каждый раз заводить новую семью. Но скажу вам честно, мадам, хорошо иметь малыша в доме.

Если я куда-нибудь отлучалась, то обычно говорила об этом миссис Поллак. Между нами существовала негласная договоренность – в таких случаях она присматривала за Джулианом, так как я не хотела оставлять его целиком в ведении няни Бенсон, которая могла задремать как раз в тот момент, когда оставалась с ребенком.

Миссис Поллак была сама тактичность. Она прекрасно понимала мои чувства и гордилась тем доверием, которое я ей оказывала. Джулиан же отплатил ей горячей привязанностью, как только подрос достаточно, чтобы суметь выразить свои чувства.

Когда Джулиану было всего несколько месяцев, он подхватил простуду. Я очень беспокоилась за него, хотя болезнь и не представлю та никакой угрозы – малейшая неприятность, случавшаяся с моим сыном, тут же повергала меня в панику.

Ночью, тревожась за Джулиана, я внезапно проснулась. Должно быть, было около трех часов. Я поняла, что не убедившись, что с ним все в порядке, мне не заснуть. В детской я увидела, что малыш разметался во сне и тяжело дышит, а лицо приобрело нездоровый красный цвет. В соседней комнате мерно похрапывала няня Бенсон. Дверь в ее комнату была открыта, но она спала так крепко, что разбудить ее было бы непросто.

Я схватила ребенка, завернула его в одеяло и, сев на стул, начала укачивать. Когда я отбросила волосы у него со лба, он тут же перестал хныкать. Я продолжала гладить Джулиана по лбу, потому что увидела, что ребенку становится явно лучше от моих прикосновений, и в это мгновение вдруг вспомнила другие случаи, когда прикосновение моих рук оказывало лечебный эффект. Я ясно увидела лицо моей старой айи и услышала ее слова:

– В этих руках большая сила.

Тогда я не поверила ей. Теперь мне вспомнились факты, о которых я прочитала в книгах, данных мне Стивеном. Конечно, в обществе подобном нашему люди склонны с ходу отвергать то, что, на их взгляд, нелогично. Но ведь существуют и другой образ жизни, другие культуры и народы. На это намекали сэр Ричард Бартон и доктор Дамиен. Совершив свои рискованные путешествия, они обнаружили массу мистического и таинственного, не поддающегося логике обычного цивилизованного человека. В эту минуту все мои помыслы были направлены на то, чтобы облегчить страдания и успокоить моего малыша. Это мне в высшей степени удалось – вскоре он уже мирно спал, дыхание стало нормальным, а лицо – не таким красным.

Всю эту ночь я держала сына на руках. Я не смогла бы заснуть, если бы оставила его здесь и вернулась в спальню. Прижимая к груди свою драгоценную ношу, я думала о том, что, вероятно, в моих руках действительно есть какая-то таинственная сила.

Айя говорила мне, что такая сила – это дар богов, и этот дар не должен пропасть втуне.

Как это, должно быть, чудесно – спасти чью-то жизнь! Отчасти я могу понять людей типа доктора Дамиена, которые не останавливаются ни перед чем в жажде знаний. В своей книге Дамиен описывал эксперименты, которые он проводил для того, чтобы изучить воздействие различных лекарственных средств на больных. Его главной целью было облегчить страдания людей – задача, несомненно, благородная. Но в его речи сквозило явное высокомерие. Я уверена, что ему доставили огромное удовольствие те приключения, что выпали на его долю. Постигавший сотни чувственных тайн якобы во имя развития медицинской науки, этот человек внушал мне подозрения, особенно после того, как Амелия самым недвусмысленным образом предостерегла меня.

Мне тоже хотелось побольше узнать о той странной излечивающей силе, что таилась в моих руках.

На следующее утро, когда я вернулась в спальню, Обри спросил:

– Ты выглядишь усталой. Что случилось?

– Джулиан плохо себя чувствовал сегодня ночью.

– А разве не могла няня Бенсон присмотреть за ним?

– Она храпела всю ночь. Ребенок мог бы биться рядом в конвульсиях, а она бы не шелохнулась.

– Надеюсь, ты не собираешься сделать эти ночные блуждания своей привычкой?

– Нет. Я собираюсь перенести колыбельку в нашу комнату, чтобы я всегда была рядом с малышом.

– Но это глупо!

– Совсем нет. Я сделаю именно так, как сказала.

Он пожал плечами, и разговор на этом закончился. По ночам Джулиан часто капризничал, и скоро Обри заявил, что так продолжаться не может – или я с колыбелью, или он должны переехать в другую комнату.

Я решила, что перееду я сама. В конце концов, в Минстере полно свободных комнат.

Итак, кроватку сына перенесли в одну из пустующих комнат, и я стала спать около ребенка.

Мне показалось, что и Обри, и меня не особенно взволновал тот факт, что отныне мы занимали разные спальни. Больше всего меня радовало то, что Джулиан спит рядом, и в любой момент, если ему станет плохо, я смогу прийти на помощь.

Прошел год. Все мое время было целиком отдано Джулиану. Его первая улыбка, первый зубик, первое слово – к вящей моей радости, он сказал «мама» – наполняли меня восторгом. Мы часто подолгу болтали с миссис Поллак, и неизменным предметом этих бесед был, разумеется, Джулиан, который в это время ползал по полу и играл старыми катушками из-под ниток, которые давала ему миссис Поллак. Иногда он выделывал что-нибудь очень забавное, и мы, чтобы его подбодрить, хлопали в ладоши, а он, глядя на нас, тоже начинал хлопать. Свои первые робкие шаги мой сын сделал, путешествуя от моих колен к коленям миссис Поллак. Достигнув цели, он падал в подставленные нами руки и при этом победоносно улыбался. Волшебные минуты! Я никогда не забуду их.

Время от времени я ощущала, что в манере поведения Обри появилось некоторое раздражение. Траур по Стивену подошел к концу, и мой муж намеревался весело проводить время со своими друзьями. Естественно, мне тоже приходилось принимать в этом участие, но без особого энтузиазма. Он приглашал в дом людей, которые были мне неинтересны. Основными темами их разговоров были охота, рыбная ловля и спортивные развлечения, то есть предметы мне не знакомые.

Обычно после таких званых обедов Обри выражал свое недовольство моим поведением.

– Сегодня ты не показала себя радушной хозяйкой.

– Но они говорили о таких тривиальных предметах!

– Возможно, тривиальных для тебя.

– Во-первых, они никогда не говорят о политике. Их не интересуют изменения в правительстве, государственный переворот во Франции, в результате которого Наполеон III стал единоличным главой французского правительства…

– Но моя дорогая девочка, какое отношение это все имеет к нам?

– Все, что происходит в нашей стране и у наших ближайших соседей, может повлиять на нашу жизнь.

– Да ты настоящий синий чулок, моя милая! А тебе известно, что этот сорт женщин не самый привлекательный?

– Я и не старалась выглядеть привлекательно, мне просто хотелось бы поучаствовать в интересном разговоре.

Обри окинул меня холодным, презрительным взглядом.

– Ну конечно, – произнес он, – ты привыкла всю жизнь смотреть на людей свысока.

Это был намек на мой рост. Действительно, когда я надевала туфли на каблуках, я была выше мужа, и это не могло ему нравиться. Его слова явились несомненным симптомом растущего недовольства мной – ведь когда люди вам неприятны, вы начинаете замечать в них те черты, с которыми раньше без труда мирились. Например, Обри казалось, что моя чрезмерная привязанность к ребенку – не подобающая черта для леди нашего круга. Для этого у нас есть слуги, я же решила для ребенка все делать самой. Мне казалось, что он считает такое поведение недостатком моего воспитания. Не нравилось ему и мое неумение – или нежелание – подружиться с его друзьями. А теперь вот и мой рост не угодил Обри…