Оно - Кинг Стивен - Страница 116

Вниз по ступеням вдруг полилась вода. И теперь до него доносились запахи не попкорна, пончиков или сахарной ваты, а сырой гнили и тухлой свинины, раздувшейся от червей в темном уголке, куда не добираются солнечные лучи.

— Кто здесь? — закричал он пронзительным, дребезжащим голосом.

Ему ответил низкий, булькающий голос, словно вырывался из горла, забитого илом и тухлой водой.

— Мертвяки, Стэнли. Мы мертвяки. Мы утонули, но теперь летаем… и ты тоже будешь летать.

Он чувствовал, что вода течет по ногам. Вжался спиной в дверь, едва живой от страха. Мертвяки уже подходили к нему. Он чувствовал их близость. В ноздри бил их запах. Что-то упиралось ему в бедро, когда он снова и снова колотился спиной в дверь.

— Мы мертвы, но иногда мы немного валяем дурака, Стэнли. Иногда…

Орнитологический атлас.

Стэн машинально схватился за него. Он застрял в кармане дождевика, и Стэну никак не удавалось его вытащить. Один из мертвяков уже спустился с лестницы: Стэн слышал, как он, волоча ноги, пересекает маленькую площадку между нижней ступенькой и дверью. Еще мгновение — и он протянет руку, и Стэн ощутит прикосновение холодной плоти.

Он еще раз что есть силы дернул атлас и вытащил из кармана. Выставил перед собой, словно крохотный щит, не думая, что делает, но внезапно осознав, что это правильно.

— Снегири! — выкрикнул он в темноту, и на мгновение тварь, которая приближалась к нему (их точно разделяло меньше пяти шагов), замялась — он точно знал, что замялась. И не показалось ли ему, что чуть подалась и дверь, в которую он вжимался спиной?

Ho он больше не вжимался. Он выпрямился, стоя в темноте. Когда это произошло? Определяться — не время. Стэн облизнул пересохшие губы и начал скандировать:

— Снегири! Серые цапли! Гагары! Красногрудые танагры! Граклы! Дятлы-молотоглавы! Красноголовые дятлы! Синицы! Вьюнки! Пели…

Дверь отворилась с протестующим скрежетом, и Стэн сделал гигантский шаг назад, в чуть затуманенный воздух. Распластался на прошлогодней, высохшей траве. Он согнул атлас чуть ли не пополам, и потом, в тот же вечер, обнаружил вмятины от пальцев на обложке, словно она была из пластилина, а не из твердого картона.

Даже не попытавшись подняться, Стэн начал отползать, упираясь каблуками в землю, скользя задом по мокрой траве. Губы его растянулись, он скалил зубы. В темном дверном проеме он видел две пары ног, ниже диагональной линии тени, отбрасываемой полуоткрытой дверью. Видел синие джинсы, которые от времени и от воды стали лилово-черными. Оранжевые нитки на швах расползались, вода стекала с манжет, образуя лужицы вокруг ботинок, которые практически сгнили, обнажив раздувшиеся лиловые пальцы.

Их руки висели плетьми вдоль боков, слишком длинные, слишком восково-белые. На каждом пальце болтался маленький оранжевый помпон.

Держа перед собой согнутый атлас, Стэн хрипло и монотонно шептал:

— Ястребы-куроеды… дубоносы… пересмешники… альбатросы… киви…

Одна из рук повернулась, показав ладонь, на которой вода за долгие годы стерла все линии, превратив ее в гладкую ладонь манекена из универсального магазина.

Один палец согнулся… разогнулся. Помпон подпрыгивал и покачивался, покачивался и подпрыгивал.

Тварь подзывала его.

Стэн Урис, который двадцать семь лет спустя умрет в ванне, вырезав кресты на обоих предплечьях, поднялся на колени, на ноги и побежал. Пересек Канзас-стрит, не посмотрев ни в одну сторону, не думая о том, что может угодить под машину, тяжело дыша, остановился на противоположной стороне, оглянулся.

Отсюда он уже не видел дверь у основания Водонапорной башни, только саму башню, широкую, но и грациозную, высившуюся в сумерках.

— Они мертвые, — прошептал себе Стэн, в шоке. Резко повернулся и побежал домой.

Сушилка остановилась. И Стэн закончил рассказ.

Трое остальных долго смотрели на него. Кожа его стала почти такой же серой, как и тот апрельский вечер, о котором он им только что рассказал.

— Ну и ну, — первым отреагировал Бен. Шумно, со свистом, выдохнул.

— Это правда, — прошептал Стэн. — Клянусь Богом, правда.

— Я тебе верю, — кивнула Беверли. — После того, что случилось у меня дома, я поверю всему.

Она резко поднялась, чуть не перевернув стул, подошла к сушилке. Начала одну за другой вынимать тряпки и складывать их. К мальчишкам Бев стояла спиной, но Бен подозревал, что она плачет. Хотел подойти к ней, но не решился.

— Мы должны поговорить об этом с Биллом, — предложил Эдди. — Билл придумает, что с этим делать.

— Делать? — Стэн повернулся к нему. — Что значит — делать?

Эдди посмотрел на него, стушевался.

— Ну…

— Я не хочу ничего делать. — Стэн так пристально, так яростно смотрел на Эдди, что тот сжался в комок. — Я хочу об этом забыть. Это все, что я хочу.

— Не все так просто. — Беверли оглянулась. Бен не ошибся — в горячем солнечном свете, падающем под углом в грязные окна прачечной, на ее щеках блестели дорожки слез. — Дело не только в нас. Я слышала Ронни Грогэн. И малыш, которого я услышала первым… я думаю, это сынишка Клементсов. Тот, который исчез, катаясь на трехколесном велосипеде.

— И что? — воинственно спросил Стэн.

— Что, если убьют кого-то еще? — спросила она. — Что, если детей и дальше будут убивать?

Его глаза, ярко-карие, смотрели в ее серо-голубые, отвечая без слов: «Что с того, если убьют?»

Но Беверли не отводила глаз, и первым в конце концов сдался Стэн… возможно, потому, что она продолжала плакать, а может, потому, что ее озабоченность придала ей духа.

— Эдди прав, — добавила она. — Мы должны поговорить с Биллом. А потом, возможно, пойти к начальнику полиции…

— Точно. — Стэн хотел, чтобы в его голосе прозвучало пренебрежение, но не получилось. Если что прозвучало, так это усталость. — Мертвые мальчики в Водонапорной башне, кровь, которую могут видеть только дети — не взрослые. Клоуны, шагающие по Каналу. Воздушные шарики, летящие против ветра. Мумии. Прокаженные под крыльцом. Шеф Болтон обхохочется… а потом упечет нас в дурдом.

— Если мы все пойдем к нему, — в голосе Бена слышалась тревога, — если мы пойдем вместе…

— Конечно, — прервал его Стэн. — Правильно. Расскажи мне что-нибудь еще, Стог. Напиши книгу. — Он поднялся, прошел к окну, засунув руки в карманы, сердитый, расстроенный и испуганный. Какое-то время смотрел в окно, расправив плечи, замерев в аккуратной, чистенькой рубашке. — Напиши мне блинскую книгу!

— Нет, — ровным голосом ответил Бен, — книги будет писать Билл.

Стэн в изумлении развернулся, все уставились на Бена. На лице Бена Хэнскома отразился шок, словно он неожиданно отвесил себе оплеуху.

Бев сложила последнюю тряпку.

— Птицы, — нарушил паузу Эдди.

— Что? — хором спросили Бев и Бен.

Эдди смотрел на Стэна.

— Ты стал выкрикивать им названия птиц?

— Возможно, — с неохотой ответил Стэн. — Или, возможно, дверь просто заклинило, а тут она наконец-то открылась.

— Хотя ты к ней не прикасался? — уточнила Бев.

Стэн пожал плечами. Не сердясь — показывая, что не знает.

— Я думаю, названия птиц тебя и спасли, — гнул свое Эдди. — Но почему? В кино ты поднимаешь крест…

— …или произносишь молитву Создателю… — добавил Бен.

— …или читаешь двадцать третий псалом, — вставила Беверли.

— Я знаю двадцать третий псалом, — сердито ответил Стэн, — но крест — это не мое. Я — иудей, помните?

Они отвернулись, смутившись, то ли из-за того, что он таким родился, то ли потому, что забыли об этом.

— Птицы, — повторил Эдди. — Господи! — Он вновь виновато глянул на Стэна, но Стэн смотрел на другую сторону улицы, на местное отделение «Бангор гидро».

— Билл скажет, что делать, — внезапно произнес Бен, словно соглашаясь с Бев и Эдди. — Спорю на что угодно. Спорю на любые деньги.

— Послушайте. — Стэн обвел их пристальным взглядом. — Это нормально. Мы можем поговорить об этом с Биллом, если хотите. Но я на этом остановлюсь. Можете называть меня хоть трусом, хоть трусохвостом, мне без разницы. Я не трус, во всяком случае, так не думаю. Но, если видишь такое, как в Водонапорной башне…