Маятник Фуко - Эко Умберто - Страница 25

Не можешь победить — объединяйся… Филипп попросился в почетные тамплиеры. Получил отказ. Обиду намотал на ус. Тогда он предложил папе слить тамплиеров с госпитальерами и передать новый орден под управление одного из своих сыновей. Тут Великий Магистр Ордена, Жак де Молэ, с великой помпой пожаловал на материк с Кипра, где он в то время проживал, как монарх в изгнании, чтобы вручить папе меморандум, в котором как будто анализировал преимущества, но на самом деле в первую очередь выявлял недостатки подобного объединения. Без всякого стеснения Молэ, в частности, напирал на тот факт, что тамплиеры более богаты, нежели госпитальеры, и что при слиянии одни должны обеднеть для того, чтоб обогатились, другие, что нанесло бы суровый ущерб состоянию духа его кавалеров, И Молэ выиграл первую распасовку начавшейся партии — дело отправили в архив.

Оставалось действовать клеветой. Тут у короля были на руках все козыри — сплетен о тамплиерах гуляло более чем достаточно. Что, по-вашему, говорили об этих «десантниках» добропорядочные обыватели, видя, как те собирают дань с колоний и никому ничего отдавать не обязаны, не обязаны даже — с некоторых пор — рисковать своей кровью, охраняя Гроб Господен? Они, конечно, французы, но не вполне, — то, что сейчас называют «черноногие», а в те времена «poulains». Совершенно не исключено, что эти «черные» предаются восточному разврату, кто их знает, — уж не говорят ли между собой на языке арапов? По уставу они монахи, но для всех вокруг очевидны их развязные манеры, и вот уж сколько лет назад папа Иннокентий III принужден был бороться с ними буллой «О дерзновениях храмовников». Ими даден обет бедности, а сами роскошны, как наследственные аристократы, скаредны, как нарождающееся купеческое сословие, и неукротимы, как команда мушкетеров.

Немного нужно, чтобы от ворчания перейти к досадливым наговорам. Мужеложцы! Еретики! Идолопоклонники, обожающие бородатого болвана, взявшегося неведомо откуда. Уж только не из иконостаса богобоязненного христианина! Вероятно, они причастны секретам исмаилитов. Не исключено, что и водят шашни с Ассассинами Горного Старца. Филипп и его советники подхватили эти пересуды и довели дело до суда.

За спиной Филиппа маячат его любимые головорезы Мариньи и Ногаре. Мариньи — это тот, кто в конце концов наложит лапу на тамплиерское имущество и получит право управления им в интересах короля, вплоть до дня, когда оно должно перейти к госпитальерам, а до тех пор так и непонятно, в чью пользу набегают проценты. Ногаре, хранитель королевской печати (министр юстиции) — тот, кем разрабатывался сценарий знаменитого скандала в Ананьи, в 1303 г., когда Шарра Колонна надавал оплеух Бонифацию Восьмому и тот, не оправившись от перенесенного унижения, скончался в течение месяца.

В определенный момент появляется некто Эскье де Флуаран. Он был в тюрьме по неизвестному нам делу и дожидался высшей меры, как тут его подсадили в камеру к раскаявшемуся тамплиеру, также ожидавшему петли, и тамплиер поделился с ним леденящими душу признаниями. В обмен на отмену приговора и на некоторую сумму денег Флуаран пересказал все, что слышал. А слышал он примерно те же побаски, которые были аа устах у всех. Только в данном случае они были оформлены в виде следственного протокола. Король известил об этих сенсационных разоблачениях папу. В папской должности в тот год мы видим Климента V, того самого, который перенес престол в Авиньон. Папа и верит и не верит, но он безусловно понимает, что тамплиеры — очень крепкий орешек. Наконец в 1307 году он вынужден санкционировать судебное расследование. Молэ об этом информируют. Он заявляет, что совершенно спокоен. Он продолжает участвовать, наряду с королем, в отправлении официальных Церемоний — князь среди князей. Климент V тянет резину, королю кажется — что ради того, чтобы дать тамплиерам время свернуть дела. Но тамплиеры и не думают ничего сворачивать. Они продолжают пить и браниться в своих капитанствах, они ничего не подозревают — вот, кстати, первая из загадок Этой истории.

14 сентября 1307 года король рассылает запечатанные депеши всем приказным своего королевства, требуя массовых арестов и конфискации имущества тамплиеров. От рассылки ордеров до ареста, который состоялся 13 октября, проходит еще месяц. Тамплиеры ничего не подозревают. Утром условленного дня они все оказываются в мешке и — еще одна неразгаданная загадка — сдаются, не оказав сопротивления. Заметьте кстати, что в непосредственно предшествовавшие дни офицеры короля, дабы ни одна крупица добра не ускользнула от экспроприаторов, провели полную инвентаризацию имущества тамплиеров, пользуясь совершенно неправдоподобными предлогами. А тамплиеры ничего, проходите, господа, описывайте что хотите, чувствуйте себя как дома.

Папа, когда услышал о массовых арестах, попытался что-нибудь сделать, но было уже слишком поздно. Королевские уполномоченные пустили в дело огонь и железо, и многие тамплиеры, по применении пытки, начали каяться. Назад уж пути быть не могло, полагалось передавать их в распоряжение инквизиции, инквизиторы в то время к огню еще не прибегали, но эффективная методология у них была. Покаяние приняло массовый характер.

И вот перед нами третья по счету загадка. Конечно, верно, что пытка применена, и довольно серьезно, так что тридцать шесть Подсудимых от нее умерли, но ведь это были несгибаемые люди! Привыкшие не тушеваться перед лютыми турками! Оказавшись перед прокурором, все тушуются. В Париже только четверо рыцарей из четырехсот отказались давать показания. Остальные признавались во всем, в том числе и Жак де Молэ.

— В чем во всем? — спросил Бельбо.

— Они признавались именно во всем том, что было сформулировано в ордере на арест. Очень мало чем отличаются одни показания от других, по крайней мере, во Франции и в Италии. В Англии же, напротив, где следователи работали ленивее, в протоколах фигурируют такие же канонические обвинения, но приписываются свидетелям, не входившим лично в орден, и в основном цитируются понаслышке. В общем, тамплиеры признаются только там, где кто-то очень сильно хочет этого, и только в том, в чем хотят, чтоб они признались.

— Нормальный инквизиционный процесс. Не первый и не последний, — заметил Бельбо.

— Однако поведение подсудимых несколько нестандартное. В главных пунктах обвинения утверждается, что рьщари во время ритуалов инициации троекратно отрекались от Христа, плевали на распятие, разоблачались и были целуемы в нижние части спины. То есть попросту говоря в зад, а также в пуп и в рот, «поносно человечьему достоинству», а также предавались взаимному смыканию, как свидетельствует текст. Это оргия. Потом им показывали бородатого идола, и они обожали его. Что же отвечают сами допрашиваемые на подобные обвинения? Жоффруа де Шарнэ, тот, которого сожгут на костре вместе с Молэ, говорит, что да, дело было, он отрекался от Христа, но лишь на словах, а не в сердце, и не помнит, плевал ли он на распятие, потому что в тот вечер все торопились. Относительно поцелуев в заднюю часть, это тоже было, и он слышал, как прецептор Оверньский говорил, что естественнее сочетаться брату с братом, нежели осквернять себя с женщиной, однако лично он никогда себя не допускал до плотского греха с остальными кавалерами. Итак, в общем все оказываются виноваты, но у всех получается, что все делалось как бы понарошку, что никто на самом деле не придавал ничему значения, если кто и натворил дел, то не я, я просто не мог уйти из вежливости. Жак де Молэ — не последняя спица в колеснице! — показывает, что, когда ему протянули распятие — плюнь-ка, — он плюнул мимо, на землю. Он соглашается, что инициационные церемонии обстояли примерно так, как говорит господин судья, однако — вот незадача! — сам бы он не мог описать их в подробностях, потому что лично он инициировал за всю жизнь очень мало кого. Еще один подсудимый допускает, что поцелуи действительно были, но он лично никого не целовал в зад, а только в рот, но другие его целовали и в зад, это правда. Некоторые признают даже больше, нежели требуется. Не только отрекались от Христа, но и утверждали, что Христос преступник, отказывали в девственности Деве Марии, а на распятие так даже мочились, и не только во время обряда инициации, а и в течение всей Страстной недели, и не веровали в таинства, и обожествляли не только Бафомета, а даже и дьявола в кошачьем обличье. И тут начинается скорее гротескное, чем невероятное действо, похожее на балет, между королем и папой. Папа хочет взять дело в свои руки — король желает вести процесс единовластно, папа хочет убрать Орден только временно, заклеймив позором виновных, а затем восстановить его в первозданной чистоте — король мечтает, чтобы скандал разгорелся сильнее, чтобы процесс скомпрометировал весь Орден, что привело бы к полному его крушению, политическому, религиозному, а главное — финансовому.