Маятник Фуко - Эко Умберто - Страница 124

96

Именно в эти дни, перечитывая наших любимых одержимцев, мы выяснили, что граф Сен-Жермен среди прочих своих псевдонимов именовался также Ракоши, по крайней мере именно так называет его посол Фридриха II в Дрездене. А ландграф Гессенский, при дворе которого Сен-Жермен якобы скончался, утверждал, что граф был трансильванского происхождения и прозывался Рагоцкий. К этому в рукописи добавлялось, что Коменский посвятил свою «Пансофию» (произведение явно розенкрейцерского толка) некоему ландграфу (ландграфов в этом исследовании хватало) по фамилии Раговский. Последний кусочек смальты: я лично, копаясь у букиниста на Замковой площади в Милане, нашел немецкое сочинение о масонстве, анонимное, в котором рука неизвестного приписала изнутри на крышке переплета, что настоящим автором этого труда является Карл Авг. Раготский. Учитывая, что Раковски была фамилия того невыясненного индивида, который, похоже, укокошил полковника Арденти, становилось ясно, каким образом мы сумеем нанизать на шампур Глобального Заговора и нашего дорогого графа Сен-Жермена.

— А не слишком много чести проходимцу? — озабоченно переспросил Диоталлеви.

— Нет, нет, — отвечал Бельбо, — он сюда полагается. Как соевый соус в китайской кухне. Нет соевого соуса — кухня не китайская. Посмотрите на Алье, он в этих делах съел собаку. Не подделывается же он под Калиостро или Виллермоза. Сен-Жермен — квинтэссенция Гомо Герметикуса! Г… в квадрате!

Петр Иванович Рачковский. Жизнерадостен, напорист, вкрадчив, разумен и хитер, гениальный очковтиратель. Мелкий функционер — связывается с революционными группами — в 1879-м арестовывается тайной полицией с обвинением укрывательства друзей-террористов, покушавшихся на генерала Дрентельна. Переходит на сторону полиции и записывается (ах вот как!) в черную сотню. В 1890 году изобличает в Париже организацию, которая фабриковала бомбы для русских покушений, и ухитряется арестовать на русской территории не менее шестидесяти трех террористов. Через десять лет вскроется, что все бомбы были сделаны его людьми.

В 1887 году распространяется письмо некоего Иванова, покаявшегося революционера, который заверяет, что большинство террористов — евреи. В 1890 году появляется еще одна «исповедь старого революционера», обвиняющая революционеров, эмигрировавших в Лондон, в том, что они британские агенты. В 1892 году выходит фальшивка якобы от имени Плеханова, утверждающая, что предыдущий документ был инспирирован руководством «Народной воли».

В 1902 году предпринимаются попытки учредить франко-русскую антисемитскую лигу. Для успеха предприятия Рачковским применяется техника наподобие розенкрейцерской. Он пускает слух, будто подобная лига существует, и начинает ждать, чтобы кто-нибудь ее создал. Но он использует и другую тактику: умело перемешивает вымысел с правдой, и поскольку правда, на первый взгляд, работает ему во вред, никто не сомневается в истинности вымысла. Он пускает гулять по Парижу загадочное обращение к французам с призывом поддержать Патриотическую Русскую Лигу, основанную в Харькове. В этом обращении он указывает на себя самого как на предположительного противника этой лиги и увещевает себя самого, Рачковского, переменить позицию. В частности он обвиняет себя самого в использовании компрометантных фигур, таких как Нилус, что чистая правда.

На каком основании «Протоколы» могут быть атрибутированы Рачковскому?

Покровителем Рачковского был министр Сергей Витте, прогрессист, пытавшийся превратить Россию в современную страну. За каким чертом прогрессисту Витте понадобилось опираться на реакционера Рачковского, знает только Господь, но мы уже ничему не удивлялись. У Витте имелся политический противник, некий Илья Цион, издавна атаковавший его публичными заявлениями, больше всего напоминавшими пассажи из «Протоколов». Но в писаниях Циона не было намеков на еврейскую угрозу, да и откуда им быть — он сам был крещеным евреем. В 1897 году по приказу Витте Рачковский проводит обыск на даче у Циона в Териоках и находит памфлет Циона, своей идеей восходящий к книге Мориса Жоли «Диалог в аду между Монтескье и Макиавелли», которую принято считать прототипом «Сионских мудрецов». Частично в памфлете присутствует и материал Эжена Сю. Витте приписываются воззрения «Макиавелли» — Наполеона III. Рачковский — не зря он гений фальсификации — заменяет Витте на евреев и широко распространяет текст. Имя Циона великолепно подходит для данной цели, пробуждая аллюзии со словом Сион. В этом случае слово дано крупному деятелю еврейской науки и политики, предостерегающему от еврейского же заговора. Так и рождаются «Протоколы». Вскорости этот текст попадает в руки некоей Ульяны или Устиньи Глинки, которая связана в Париже с кругом мадам Блаватской. В свободное от работы время она доносит на русских революционеров, эмигрировавших во Францию. Безусловно, Глинка — агент павликиан, павликиане связаны с аграриями и в их интересах убеждать царя, что программы Витте соответствуют программам международного заговора евреев. Глинка доставила документ генералу Оргеевскому, а тот через командующего императорской гвардией передал его прямо в руки самому царю. У Витте начались неприятности.

Таким манером Рачковский в своем антисемитском раже добился — чего же? Немилости для своего же покровителя. А вслед за этим и для себя. И действительно, вскоре после этого его следы теряются. Сен-Жермен, по всей очевидности, двинулся дальше, к новым переодеваниям, перевоплощениям. А наша история приобрела приятный, симметричный абрис, потому что она дополнительно оперлась на целый комплекс фактов, истинных — говаривал Бельбо — не менее, чем истинен Бог.

Все это мне приводит на память Де Анджелиса с его синархией. Красота всей этой истории — нашей истории, я хочу сказать, но вполне вероятно, и Истории, о которой рассуждает Бельбо с лихорадочным взором, с расчетами в руках, — красота в том, что группировки, борющиеся между собой не на жизнь, а на смерть, изничтожают друг друга, используя каждая оружие своего противника.

— Первый долг настоящего шпиона, — подытоживал я, — это ославить шпионами тех, к кому его заслали.

Бельбо сказал мне на это:

— Я помню один случай в ***. На закате в долине я почти всегда видел, на черной машине «Балилла», некоего Ремо, может, какое-то похожее имя. Черные усы, черные кудри, черная рубашка, черные зубы — гнилые до невероятия. Он целовал девушку. Мне было брезгливо думать о черных зубах, которые целовали такую белую, такую милую вещь, не помню даже ее лица, но она была дева и блудница, иначе говоря вечная женственность. И я содрогался в душе своей. — Он мгновенно перешел на дурашливо-высокий штиль, чтоб затушевать трогательность воспоминания. — И в душе вопрошал без устали, отчего этот Ремо, чернобригадник, шляется без всякого страха по округе даже тогда, когда *** не занято фашистами. Мне на это отвечали, что о нем поговаривают, будто он заслан партизанами. Верьте не верьте, но однажды я выхожу и вижу ту же черную «Балиллу» и те же черные зубы, и ту же целуемую блондинку, но одет он был уже в красный галстук и в зеленую униформу. Он перешел в гарибальдийскую бригаду, и все его обнимали и у него было новое имя, боевая кличка Иксдевять, как у героя Алекса Раймонда, о котором он читал в «Вестнике приключений». Молодчина Иксдевять, кричали все, а я ненавидел его еще пуще, потому что он теперь обладал девицей по всенародному мандату. Однако кое-кто поговаривал, что он был фашистским шпионом, засланным к партизанам, думаю, что поговаривали те, кто завидовал ему из-за этой девицы, в общем, разговоры были и Иксадевять подозревали…