Чем вы недовольны? - Эдель Михаил - Страница 11

Слова, сказанные Катей в ответ, Коста принял как должное. Катю это задело. Почему он так спокойно встретил её сообщение? Он даже не повернул головы, продолжая смотреть на море, как будто его заинтересовал идущий к причалу пароход.

– Я лечу вместе с вами. Завтра, – с какой-то резкостью сказала Катя.

– И Ася?

– Ася остается. Она с новой знакомой поедет в Одессу, как было задумано.

– Сейчас позвоним в Адлер насчёт места в самолете.

– Может и не быть места?

– Лето. Тогда вы полетите с Анатолием, а я следующим рейсом.

– Но полетите?

– Обязательно. Я уже получил задание абхазской газеты и своего радио.

– Вас даже не интересует, почему я внезапно возвращаюсь в Ломоносовск?

– Уверен, – ради благородного дела. Разве не так?

– И вы бы так поступили?

– Абхазцы считают: помочь человеку – высшее благо в жизни.

– Лететь в Ломоносовск решила сегодня утром.

– В ответ на выраженные вам чувства в семье Эшба?

– Не только. Русские считают: помочь человеку – высший долг.

Хозяйка не могла понять, о чем там говорят под инжиром. Почему не слышно смеха, восклицаний. Она ведь знает, как разговаривают «теперешние молодые» – хи-хи-хи, ха-ха-ха.

– Беседуйте, беседуйте, – с особой интонацией проговорила хозяйка, появляясь в районе инжира. – Я схожу в магазин.

Ей очень хотелось, чтобы Катя повела себя «как другие».

– И мы уходим, – сообщила Катя, она уловила интонацию хозяйки, ироническую, злонамеренную.

– А чего вам уходить? Такой приятный молодой человек. Глядите, Катя, местный, а кудрявый, блондин и глаза голубые…

– Я уже заметила.

– Где вы вчера с утра гуляли?.. Я уже спала, слышу – машина подъехала. Далеко ездили?

– Ездили на дачу к моему брату, министру, – ответил Коста, у которого не было брата.

– Какой же министр? – посерьезнела хозяйка.

– Охраны общественного порядка.

– Которому милиция подчиняется?

– Ага.

Милицию хозяйка считала своим главным противником, ей до всего дело. А дел разных, не очень законных, у хозяйки домашней «гостиницы» хватало.

– Ну чего я стою, пришёл такой дорогой гость… Я вам кофе сварю, по-турецки… Такой вам нигде не подадут, – заюлила хозяйка и метнулась в дом.

– Зачем вы упомянули брата-министра? – улыбнулась Катя.

– Для принудительного уважения. Курортные домохозяйки – самая вредная часть человечества, их не грех держать в страхе. Я заметил, какую она мину состроила при моем появлении у калитки.

– Тогда одобряю вашу моральную атаку.

– Из этих же соображений я еду в Ломоносовск. Анатолий человек слишком доверчивый… Вряд ли ему с его характером удастся найти Тамару Мухину.

– Из этих соображений и я еду с вами.

Оба встали. Усидеть после того, как решен важный вопрос, могут немногие, это хорошо известно драматическим режиссерам.

– Неужели мы будем пить кофе по-турецки? – весело спросил Коста.

– Удобно ли уйти?

– Как зовут вашу хозяйку?

– Ефросинья Мироновна.

Коста вошёл в дом и вскоре вернулся.

– Кофе будут пить хозяйка и Ася, – сказал Коста. – Это решено. Прошу вас, пойдёмте в агентство Аэрофлота. Там уважают журналистов радио, мы им помогаем в их трудном деле.

Раскрасневшаяся хозяйка провожала гостя до калитки и просила заходить без всяких, попросту. Шутка сказать – брат министра. И ещё какого!

КТО СЛЕДУЮЩИЙ?

– Человек, не умеющий возражать самому себе, никогда не достигает цели и губит всё задуманное им, будь он конструктор, следователь, художник, писатель или даже Наполеон. Самое опасное для человека – азарт и тщеславие, – говорил когда-то Воробушкину профессор педагогического института.

Воробушкин дважды решительно возразил себе. Первый раз по окончании медучилища, второй раз – став педагогом. Этого мудрого из мудрых правила он неуклонно придерживался и теперь, будучи оперативным работником. Евгений Иванович твердо знал: самое опасное – это создать легенду, нарисовать самому себе картину и принимать в расчет только то, что дорисовывает её. Неуемное воображение рождает азарт, и если его питает честолюбие, тщеславие, то носитель этих черт губит одновременно дело и себя.

Перед отбытием в Ростов-на-Дону Воробушкин, взвесив всё обстоятельства и неоднократно возразив самому себе, пришёл к выводу, что Бур, спугнув такую хищную и сильную птицу, как Джейран, поставил всё дело под разительный удар и обольщаться легким успехом нельзя. К тому же серьёзно затрудняет дело характер Бура, его темперамент и жажда мщения.

Воробушкин как в воду глядел – Пухлый всполошил Джейрана, и тот не прилетел в Сухуми. К счастью, и Джейрана преследовал азарт, хотя и иного характера – азарт хищника.

Прибыв вместе с Воробушкиным в Ростов-на-Дону, Бур позвонил в управление торговли, ему ответили, что Матвей Терентьевич в больнице. Серьёзно болен.

– Неужели?! – воскликнул Богдан. – Выкинет номер и помрёт, вот это будет аттракцион.

Лечащий врач, полнокровная строгая женщина, бесстрастно убеждала Бура:

– Пока ничего опасного. Были сердечные спазмы. Через несколько дней выпишем больного Пухлого.

– Через несколько дней, это точно?

– Наверное. Больной Пухлый слушается, ведет себя хорошо. Просил не беспокоить. Свидания не разрешаю. Могу передать, что вы навестили его.

– Передайте, пожалуйста, что приходили из его учреждения. По поручению месткома, – скорбно сказал Бур.

Оставив подарки, Бур с постным видом пошёл к выходу, к воротам, где его ждал Воробушкин.

– Правильно сделали, что не назвали себя, – заметил Евгений Иванович.

– Еще бы! Узнав, что явился я, он может назло дать дуба.

Воробушкин, раздумывая, пошёл вдоль липовой аллеи, что-то решая.

– Посидите на скамье, я уточню – стоит ли нам ждать выздоровления вашего дяди.

Воробушкин прошёл к заведующему отделением.

В отгороженном кабинетике за столом сидел черноволосый смуглый человек с сонными круглыми глазами, Воробушкину не требовалось изображать обходительного человека. Мог ли заведующий подумать, что посетитель с лицом лирического героя кинофильма – оперативный работник милиции? Мог ли заведующий терапевтическим отделением помнить, что гордость советской сатиры, писатель Евгений Петров, человек с обаятельным обликом, когда-то успешно, вдохновенно работал в уголовном розыске?

Элегантный симпатичный молодой человек был встречен заведующим не восторженно, но и не безразлично.

– Слушаю вас, – поднял тяжёлые веки врач Касымов.

– Мне поручили осведомиться о здоровье товарища Пухлого.

– Позвольте, вчера уже были из вашего учреждения. Я им сказал – положение серьёзное. Очень усталое сердце. Идут исследования.

– Еще долго пробудет у вас?

– Не меньше двух месяцев, в лучшем случае. Мне звонил ваш начальник Меркуров, он знает.

Идя к троллейбусу, Воробушкин сказал Буру:

– Додя, лечащий врач сказал правду, а заведующий отделением намеренно ставил дымовую завесу. Он либо приятель Пухлого, либо получает мзду за предоставление убежища.

– Интересно, на что Пухлый надеется?

– Что с вами за это время расправится Джейран. Они на всё пойдут. Кто следующий?

– Коммерческий директор трикотажной фабрики в городе Т. Вячеслав Игнатьевич Сумочкин.

– Едем. Навестим Сумочкина. Такова наша обязанность.

Евгения Воробушкина, оперативного сотрудника ломоносовской милиции, рыночные торговки и прочая базарная шушера благосклонно именовали: «Наш лейтенант». Им импонировал приятный молодой человек, любезный в обращении и (представьте себе) принципиальный.

– С высшим образованием. Раньше работал учителем. Заставили пойти в милицию, – сочувственно шушукались на рынке.

– Такого подарком не приманишь, – вздыхали другие. – Из новых.

Евгений Воробушкин после семилетки намеревался стать врачом. И непременно хирургом. Для пробы окончил медицинское училище. Поработав год в районной больнице, юный фельдшер передумал. Медицина не его сфера. Тем более что в райбольнице не прекращалась заурядная больничная склока с участием всего личного состава, включая истопников и конюха, – явление достаточно частое, увы, во многих медучреждениях.