Винни-Пух и Пятак - Экслер Алекс - Страница 4

Рабинович осторожно брякнул в колокол раз, другой, но никто не открывал. Он уже собрался уходить, как вдруг дверь приоткрылась и оттуда высунулась заспанная будка неимоверных размеров.

– Че так тихо брякаешь, солдатик? – спросила будка. – Надо изо всей дури колотить! Здесь хрен кто услышит твои интеллигентские позвякивания. Давай, заходи в горницу, не стой тут дуб-дубом.

Рабинович осторожно вошел внутрь помещения и забормотал:

– Мне, видите ли, Мусий Опанасович Парасько на сегодня назначил, и я, понимаете ли…

– Да брось ты тушеваться, паря! Назначил, значит примет. Мусий Опанасович всех принимает, кому назначил. Скушно ему здесь. Будем знакомы: Григорий я. Охранник местный, – и парень сунул Рабиновичу ладонь размером с лопату.

Рабинович осторожно пожал ее и сказал:

– Очень приятно. Моисей Израилевич.

– А! – коротко сказал охранник. – Ну, ничего, ничего. Ты давай, посиди здесь чуток, а я доложу Мусию Опанасовичу.

Охранник ушел, а Рабинович стал с интересом рассматривать помещение. Прежде всего его поразил пол. Он был дощатый. Именно дощатый, а не паркетный. Но доски были чисто выскоблены и покрыты светлыми холщовыми дорожками. Стены тоже были обшиты деревом, а на них висели белые рушники с вышитыми красными петухами.

Григорий вернулся и сказал:

– Давай, паря, шуруй к Мусию. Он тебя ждет. Только вон эти натяни, – он кивнул в угол, где лежала груда сапог. – Они без сапог не любят. Желаю, говорят, думать, что я дома. И еще возьми вот это, – Григорий сунул в руки Рабиновичу здоровенную бутыль с каким-то мутным напитком.

Рабинович растерянно взял бутыль и подумал, что у него уже начались голодные галлюцинации.

– Короче, делаешь так, – инструктировал Григорий Рабиновича. – Идешь в тот коридор, подходишь к двустворчатой двери. Только не вздумай свои интеллигентские штучки выделывать – типа там скрестись, покашливать и все такое прочее. Подходишь, ногой изо всей дури вдаряешь по створке, дверь распахивается, после чего влетаешь в комнату и орешь изо всей силы: «Мусий! Здорово, кум! А я тебе горилки принес!». Понял, дитя природы?

– Понял, – неуверенно сказал Рабинович. – Иду в коридор, вдаряю, влетаю и ору.

– Молодец, – сказал охранник. – Шуруй. С Богом.

Рабинович растерянно брел по коридору, пока не увидел ту самую дверь, о которой говорил охранник. Он неуверенно отвел назад ногу и попытался вдарить по створке. Но подвели две вещи: голодное существование и один из законов Ньютона, который гласит, что действие равно противодействию. Так что крепкая створка двери устояла, а Рабинович был подло отброшен назад и грохнулся спиной на доски. Хорошо еще, что не разбил драгоценную бутыль. Вторая попытка прошла с аналогичным успехом, как вдруг створка неожиданно отворилась и на пороге возник человек удивительного облика: высокий, очень плотный, с оселедцем на голове и длинными усами, одетый в просторную белую косоворотку и огромные малиновые шаровары, заправленные в мягкие сапоги.

– Кум! – закричал этот странный человек. – Где тебя черти носят? Два часа тебя жду!

– Здравствуйте, Мусий Опанасович, кум!– сказал Рабинович, поднимаясь с пола. – А я вот тут Вам принес немного мутной жидкости.

Выражение лица странного человека внезапно изменилось, он сухо посмотрел на Рабиновича и сказал:

– Добрый день. Проходите, пожалуйста, в комнату. Я Вас давно жду, – и с этими словами скрылся за дверью.

Рабинович пошел за ним, смутно чувствуя, что неточно выполнил наставления охранника и уже совсем не надеясь на что-то хорошее в этой жизни.

Комната внутри оказалась просторной, светлой и была похожа на вход: те же выскобленные доски, покрытые дорожками, рушники с петухами на стенах. Посреди комнаты стоял огромный стол, уставленный мисками, тарелками, склянками, крынками и другими странными предметами, большинство из которых Рабинович видел первый раз в жизни.

– Прошу меня простить, – с достоинством сказал Мусий Опанасович, усаживаясь на скамейку, – за небольшой спектакль, который мы вместе разыграли при встрече. Дело в том, что я очень давно не был на родине, а мне очень важны атрибуты первой встречи, которые приняты в наших краях. Видите ли, у нас считается, что если человек громко говорит, дружелюбно открывает дверь ногой и приносит с собой бутыль с веселящим напитком, это способствует установлению наиболее приятной атмосферы. Надеюсь, такой вариант встречи не причинил Вам никаких неудобств?

– Что Вы, Мусий Опанасович! – ответил Рабинович. – Я тоже всегда тосковал именно по такой форме общения. Конечно, окружающий мир сильно закрепостил мои чувства, и я не смог в должной мере выполнить все атрибуты приветствия, но надеюсь, что Вы простите мне этот промах.

– Разумеется, – сказал Мусий. – Что можно требовать от человека, выросшего в условиях губительного мегаполиса? Честно говоря, Вы вели себя даже намного лучше, чем я ожидал. Как Вас зовут?

– Моисей Израилевич, – привычно сжавшись внутри, ответил Рабинович.

– О! – приятно удивился Мусий. – Вы – Моисей! Я – Мусий! Вы не находите, что наши имена чем-то похожи?

– Вполне может быть, – легко согласился Рабинович. – Хотя, если честно, я ни разу не был на Вашей родине.

– Родина – внутри нас! – строго заявил Мусий. – И вокруг нас, где бы мы ни находились. Именно поэтому я в своем офисе стараюсь максимально окружить себя тем антуражем, к которому привык с детства. Ибо считаю, что только это позволяет ощущать связь с моими корнями и впитывать их живительную силу. Вся эта атрибутика – не случайна. Вот, например, дорогой Моисей Израилевич, что Вы скажете по поводу вон того рушника?

Рабинович склонил голову:

– Червоный петух – символ тепла и уюта домашнего очага. Вышитая красная дорожка по краям показывает надежную защиту дома от врагов, намекая, что при случае им можно подпустить «красного петуха». Синий петух в центре рушника – симол Познания, Веры и самоотречения во имя Родины.

– Я в Вас не ошибся, – одобрительно крякнул Мусий Опанасович. – Вы всего пару часов здесь, а уже улавливаете настолько тонкие моменты, которые и у нас-то на родине понимают далеко не все. Вы мне нравитесь, Рабинович. Я беру Вас в свою фирму.

– Спасибо большое за доверие, Мусий Опанасович! – сказал Рабинович. – Надеюсь, не будет нескромностью с моей стороны поинтересоваться – в чем должны состоять мои должностные обязанности?

Мусий Опанасович нахмурился, и Рабинович с тоской подумал, что опять ляпнул что-то не то.

– Видите ли, Рабинович, – задумчиво начал Мусий. – Лично мне вообще не важно – что Вы будете делать в моей фирме. Прежде всего нужны люди, которым я мог бы доверять. Которые бы чувствовали меня, мое настроение и умели вовремя дать хороший совет. Вы, как я вижу, человек умный и тонко чувствующий. Занятие Вам всегда найдется, а сейчас я бы предпочел хотя бы ненадолго перестать говорить о делах и вкусить пищи не духовной, а вполне материальной, – с этими словами Мусий усадил Рабиновича за стол и предложил угощаться любыми блюдами из тех, что на нем стояли.

Рабинович растерянно смотрел на все это великолепие, будучи не в силах выбрать – в какую миску запустить руку, а то и всю голову.

Мусий, между тем, взял два огромных граненых стакана, набулькал в них до краев мутной жидкости, дал стакан Рабиновичу, поднял свой, провозгласил: «Шоб було!» и с этими словами опрокинул весь стакан в свой огромный рот. Рабинович прекрасно понимал, что в этом странном помещении каждый его шаг, каждое действие несет в себе какие-то символы, за которыми внимательно наблюдает этот странный человек. Поэтому он смекнул, что необходимо повторять за Мусием все его шаги, взял стакан и тоже опрокинул его. Жидкость легко провалилась вниз и вольготно развалилась в пустом желудке Рабиновича.

– Ты вареники попробуй, вареники! – сказал Мусий, подвинув Рабиновичу огромную миску с восхитительного вида белыми плодами.

Рабинович почувствовал себя совсем легко, поэтому небрежным жестом взял вареник и… уронил его себе на штаны. У Мусия Опанасовича окаменело лицо.