Бездна - Авраменко Александр Михайлович - Страница 33

Глава 22

Первый Звонок

…- Отряд! Становись!

На вытоптанном ногами зеков плацу застыли одетые в чёрные лагерные робы шеренги заключённых. Начальник лагеря, почёсывая затылок, кивнул незнакомому лейтенанту НКВД. Тот шагнул вперёд и начал речь. Всё бы было стандартной накачкой перед работой, но вот только говорил лейтенант на незнакомом лающем языке. Урки недоумевающее пожимали плечами, переглядываясь друг с другом, зато внезапно оживились зачуханные, забитые ворами «политические». Лейтенант остановился, потом отдал короткую команду на том же незнакомом языке, и вдруг шеренги дрогнули. Несколько старых заключённых бросили руки на плечи впереди стоящих зеков, требуя прохода, те машинально шагнули вперёд и в сторону, и «политики» вышли из строя. Лейтенант чуть подождал, затем вновь скомандовал, вышедшие сомкнулись, и их под конвоем увели в баню, остальные пошли на работы… Поскольку после большой чистки образовалось множество вакантных мест, а так же в связи с острейшей нехваткой переводчиков товарища Берию осенила гениальная мысль — использовать арестованных ранее «бывших». Он не понаслышке знал, что получившие образование до революции языки знали твёрдо. И часто — не по одному. И вот теперь практически по всем таёжным и заполярным лагерям разъехались эмиссары Лаврентия Палыча, разыскивая и вытаскивая на свободу грамотных людей. На происхождение было приказано не обращать внимания. Тем более, что Отечество в опасности. А поскольку большинство «бывших» было арестовано в приснопамятные времена иудейского засилья в «ЧК», то сейчас они автоматически попадали под амнистию, объявленную Сталиным. Так вот и поехали бывшие поручики, штабс-капитаны, полковники и подполковники обратно. Из Сибири и полярной тундры в Россию. Пусть пока и переводчиками, но в глубине души тлела надежда, что раз поняли и простили, то ещё и ДОВЕРЯТ…

Владимир приник в перископу командира, наблюдая за тем, как союзники готовились к первому залпу. Небольшой кран, установленный на платформе заряжающей машины огромной мортиры, надрываясь, поднял массивный снаряд, толкатель плотно задвинул его в ствол. Следом скользнули пороховые заряды. Легла на место гильза с капсюлем, мягко стал на место затвор… кургузый, неимоверного калибра ствол медленно поплыл к горизонту, БУМ!!! Вздрогнула земля, вырвалось ослепительное пламя, облако кордитового дыма, окутавшее самоходную мортиру, почти мгновенно рассеялось. И вновь — кран, снаряд, заряд, гильза… Артиллеристы работали. Не суетились, не спешили, просто РАБОТАЛИ. Каждые десять минут снаряд в две тысячи сто семьдесят километров улетал на шесть километров, перемешивая в прах траншеи, блиндажи, линии заграждений. Заставляя детонировать минные поля, густо поставленные перед франко-английскими окопами. Стирая с лица земли сразу по несколько сотен метров инженерных сооружений…

— Лихо бьют, товарищ командир!

— Лихо… — Согласился Владимир.

Он никогда ещё не видел ничего подобного. После освобождения из штрафбата его направили в Харьков, в учебную часть. Там ему пришлось переучиваться на новую технику. Это были первые увиденные им новейшие средние танки «Т-34», конструктора Кошкина. Покатая толстая броня, длинноствольная крупнокалиберная пушка. Дизель в пятьсот сил. Четыре человека экипаж. Рация. Петров сразу влюбился в новую машину и всецело отдался любимому делу. С утра до вечера шли занятия о изучению материальной части, тактике действия, использованию новой техники. И незаметно как-то всё менялось вокруг.

Через месяц у них в части вдруг сменилось множество преподавателей, а так же появились новые. Немцы. И в немаленьких чинах. Они читали лекции на своём языке, через переводчиков. Те тоже были странными личностями. Как правило, в плохо сшитой полевой форме, висевшей на них, как на корове седло, без знаков различия, со следами морозных ожогов на щеках, выпавшими от цинги зубами, но язык знавшими превосходно. Да и велись занятия пусть и с немецкой педантичностью, но до жути интересно. Поскольку разбирались не абстрактные «синие» и «красные», а реальные боевые операции в Польше и Германии. Особое внимание уделялось тактике молниеносной войны и взаимодействию с другими родами войск — пехотой, артиллерией, авиацией. А к зиме сменились и танки.

Старые «тридцать четвёрки» отправились обратно на завод, а взамен поступили новые. На торсионной мягкой подвеске, с новенькой ультракоротковолновой рацией, и с длинноствольным семидесяти пяти миллиметровым орудием с дульным тормозом. Увеличилась толщина брони, значительно улучшились приборы наблюдения. Их соседи, немцы, тоже получили новые машины. Вроде старые «Т-IV», но тоже с такой же как у советских танков пушкой, с таким же дизелем, и с утолщённой бронёй. Танки поступали откуда то из-за Урала.

На итоговых учениях полк Петрова взаимодействовал вместе с немецким панцертруппен, и, надо заметить, что получилось неплохо. Командир дивизии полковник Катуков, бритоголовый крепыш, поставил высшую оценку, посовещавшись с невысоким усатым генералом Вермахта. А командир немецкой группы, высокий эсэсовец Макс долго благодарил Владимира за отличную поддержку, нещадно коверкая язык и хлопая огромной ладонью по плечам.

И вот наступила весна сорок первого. Подсохли дороги, танкисты освоили новенькие машины, научились ими пользоваться. Петров уже командовал батальоном, тем более, что имел настоящий фронтовой опыт. Про штрафбат ему никто не напоминал, всё осталось в страшном кошмарном прошлом. Наоборот, это вызывало большее к нему доверие, как пострадавшему от сионистов. А весной прогремели громкие судебные процессы: были приговорены к высшей мере и расстреляны ряд высоких чинов в армии, авиации, народном комиссариате иностранных дел. Широко публиковались и материалы этих процессов, так что недомолвок не было… И вот, наконец, настал час расплаты ЗА ВСЁ. За сотни тысяч уничтоженных русских и немцев, за стёртые с лица земли города и посёлки, за геноцид, разрушенные фабрики и заводы, словом, ЗА ВСЁ.

Выдержав страшный натиск озверевших, потерявших всякий человеческий облик англичан и французов. Многомесячную блокаду Ленинграда, когда продукты в осаждённый город приходилось перебрасывать с помощью транспортных барж и по льду. Массированные бомбёжки Харькова и Киева, Архангельска и Ярославля. Пережившие эвакуацию промышленности и миллионов людей в Сибирь и на Дальний Восток. Где те, живя зачастую в нечеловеческих условиях, в землянках и шалашах, терпя голод и лишения, строили новые заводы и фабрики, города и посёлки. Тянули нитки железных дорог и трассы шоссе, добывали уголь и руду, варили сталь. И строили, строили, строили…

С трудом СССР пережил зиму. Не хватало буквально всего — от продуктов до одежды. Непривычные к русской зиме немцы, которая, как назло выдалась неимоверно суровой, постоянно мёрзли. Но не роптали, веря своему Фюреру. Да и не хотели они жаловаться. Отчасти — по врождённой германской дисциплине, благо орднунг есть орднунг. Частью — потому что остались живы. Практически всюду среди новых переселенцев были очевидцы зверств и разрушения, которые творили оккупанты, и послушав их рассказы недовольные чесали свои затылки, и стиснув зубы терпели, изо всех сил строя новый мир.

Между тем и Гитлер, и Сталин всё чаще задавали себе вопрос — К ЧЕМУ ПРИВЕДЁТ неслыханное доселе объединение двух народов? Нет, оба вождя были довольны тем, как всё происходит. Невиданными темпами вырастали в таёжной глуши гигантские заводы и города вокруг них. Десятки, сотни тысяч гектаров новых земель были распаханы осенью, и несмотря на тяжёлую, очень тяжёлую полуголодную зиму костлявый призрак нехватки продовольствия исчезал вдали.

Иосиф Виссарионович, глядя на успехи германских бауэров, получивших вроде бросовые участки просто поражался тому, какие урожаи снимали степенные немецкие крестьяне, и всё чаще задумывался, а нужны ли колхозы? Со своей стороны, Адольф Алоизович, как его называли в советской прессе, тоже чесал в затылке, видя, как те самые русские, на которых его усиленно науськивали западные державы, отдают свой кусок хлеба бежавшему в одной рубашке ребёнку из Вестфалии или Тюрингии. Он не мог забыть того увиденного на Казанском вокзале Москвы, когда пришедший с сиротами состав был мгновенно окружён москвичами и все до единого дети были расхватаны по семьям. И теперь во многих русских семьях жили Гретхен и Гансы, Катарины и Вилли. Впрочем, и некоторые германские семейства приютили русских сирот, оставшихся без родителей…