Вы помните Пако? - Эксбрайя Шарль - Страница 9

Мигель хмыкнул.

— Может, и вышел… потому парня и прикончили… К тому же Виллар, в сущности, мне на это намекнул!

— Он, что же, признался в убийстве?

— Наоборот, предсказал скорую встречу…

— И что же?

— А то, что он врал, хуже того, издевался надо мной!

— Так вот, имей в виду: я продолжаю верить, что Пако вернется!

— Почему?

— Потому что иначе это было бы слишком несправедливо… потому что это доказывало бы, что в нашем мире больше нет ни жалости, ни сострадания… потому, наконец, уж не знаю, как тебе объяснить, но тогда уж ни во что нельзя было бы верить и не на что надеяться…

Конча смущенно засмеялась.

— Ну вот, теперь уже я иду по твоим стопам! Нет, Мигель, я все больше убеждаюсь, что дон Альфонсо прав и нам обоим совершенно необходимо отдохнуть. Вот увидишь, когда мы вернемся, Пако встретит нас у дверей!

— Да услышит тебя Бог, Конча!..

— А теперь пора спать!

Инспектор тяжело поднялся, но сеньора Люхи вдруг тихонько вскрикнула.

— Ох, Мигель, совсем забыла! Как раз перед тем как ты вернулся, принесли посылку…

— Посылку?

— Да, я положила ее в спальне… Довольно объемистый сверток.

— Кто тебе его передал?

— Посыльный.

— И ты расписалась в получении?

— Нет, это не понадобилось… Между прочим, Мигель, готова спорить, это дон Альфонсо решил сделать тебе подарок к отпуску!

— С него станется… Пошли, поглядим…

— О, Мигель, можно мне первой?

На сей раз инспектор от души рассмеялся. Эта страсть разворачивать подарки, любопытство и готовность верить в чудо была единственной чертой, сохранившейся у его жены с детства и делавшей ее по-настоящему молодой. Конча так и не сумела отделаться от этой страсти, оставшейся у нее с тех времен, когда, еще девчонкой, она, вытаращив глаза, смотрела, как бродячие торговцы раскладывают свои сокровища и открывают бесчисленные коробочки на большом столе в нижней комнате, а вокруг собирается вся семья. При виде тщательно перевязанного свертка Кончу охватывало лихорадочное возбуждение, которого она немного стыдилась, но никак не могла побороть. Муж, знавший об этой ее слабости, всегда старался подарить жене на Рождество или на день рождения как можно больше разных коробочек и, таким образом, продлить удовольствие.

Тронутый детским любопытством Кончи, Мигель нарочно задержался на кухне. Он уже тушил сигару в пепельнице, раскрашенной в традиционные цвета Барселоны, как вдруг из спальни послышался шум падающего тела. Полицейский мигом вскочил.

— Конча! — позвал он.

Долю секунды он колебался, не зная, уж не плод ли это воображения, но, не получив ответа, бросился в спальню.

Жена Мигеля, как мертвая, вытянулась на полу. Иссиня-бледное лицо, судорожно стиснутые зубы… Казалось, она и в самом деле умерла. У Люхи перехватило дыхание.

— Конча… — с трудом выдохнул он.

Инспектор опустился на колени. В голове вертелись самые дикие предположения. Сердце не выдержало… да, наверняка сердце… Мигель пощупал тело, и оно показалось ему холодным. А может, только показалось? Ведь врач, осматривавший Кончу после выкидыша, ни словом не упомянул о больном сердце… Инспектор тихонько приподнял голову жены и положил к себе на колени.

— Конча… Конча моя… Кончита…

Только потому, что сейчас речь шла о его жене, инспектор Люхи, уже больше десяти лет не моргнув глазом обследовавший самые жуткие, обезображенные трупы, вдруг растерялся почище какой-нибудь старой кумушки с калле Монкада. К счастью, Конча отнюдь не была одним из тех слабонервных созданий, которых не приведешь в чувство без нюхательной соли. По телу пробежала долгая судорога. Сеньора Люхи туманным взором поглядела на мужа, будто не узнавая, потом издала какой-то странный хрип и расплакалась. Мигель был так счастлив, что она жива, действительно жива, что не сразу поинтересовался, чем вызваны слезы. Наконец, немного успокоившись, он спросил:

— Что случилось, Конча?

Сеньора Люхи подняла заплаканные глаза.

— О, Мигель… Какой ужас!

— Что? Где?

— Вон там…

Конча кивнула в сторону открытого пакета на столе. Муж помог ей встать, усадил на постель и пошел выяснять, что привело в подобное состояние женщину, вовсе не склонную ни к обморокам, ни к слезам. На столе стоял крепкий ящик вроде тех, в какие виноградари упаковывают марочное вино. Скорее удивленный, чем взволнованный, Мигель резко поднял крышку и окаменел при виде головы Пако Вольса, аккуратно обернутой в вату. Отправитель позаботился тщательно прикрыть шею. Глаза были закрыты, и голова походила на восковую. Мигель не мог оторвать глаз от жуткого мертвенного лица, превращенного смертью в подобие мраморной скульптуры. Всхлипывания Кончи доносились откуда-то издалека… Парализованный ужасом инспектор не мог ни говорить, ни думать. Да ведь невозможно, чтобы они посмели сотворить такое… нет, невозможно! Подобные вещи делались в иные времена… но чтобы теперь… в Барселоне? Конча прогнала наваждение… Она подошла к мужу, желая помочь и показать, что он не один, и, преодолев отвращение, заставила себя прикрыть крышкой зловещую коробку. Только тут Люхи смог пробормотать «Пако», словно в голове после долгой остановки включился некий механизм. Казалось, зовя убитого по имени, он надеялся стряхнуть оторопь. Все еще во власти потрясения, инспектор повернулся к жене, и только ее искаженное страданием лицо вернуло его к действительности.

— Они убили Пако, — громко сказал Мигель.

Потом, высвободившись из рук Кончи, обнявшей его, как мать обнимает мучимого кошмарами ребенка, Люхи пошел к телефону. Он старался ни о чем не думать, пока не выполнит свой долг. Позвонив в отдел уголовных расследований, он вызвал тех, кому надлежало провести предварительное расследование и доставить страшный груз в морг. Повесив трубку, он снова на мгновение застыл у телефона и все тем же деревянным голосом повторил:

— Они убили Пако…

Мигель медленно повернулся к Конче.

— Я ошибся — дон Игнасио не лгал. Я и в самом деле увидел Пако! Должно быть, парня держали под замком, и мое появление у Виллара обрекло его на смерть!

— Мигель… — мягко начала жена.

Он вздрогнул и разразился сухим, невеселым смехом, пытаясь освободиться от пузырьков клокотавшего внутри и сотрясавшего все его тело гнева.

— Мигель… — снова проговорила Конча.

Люхи невидящим взглядом посмотрел на жену. Он сейчас ничего не видел, кроме обескровленного лица Пако. Пако… отец… мать… и все это сделал Виллар… мать… Пако… отец… Виллар… Хоровод в голове вертелся все быстрее. Люхи зашатался, как пьяный. А впрочем, инспектор и в самом деле опьянел, опьянел от ненависти. Отец… Пако… и опять Виллар! Он открыл тумбочку, достал из ящика хранившийся там револьвер и, сняв предохранитель, сунул в карман. Теперь перед глазами Мигеля стояло не восковое лицо Пако, а ненавистная улыбка дона Игнасио, улыбка, которую он навсегда сотрет с физиономии врага. Конча следом за мужем вышла в холл. Инспектор надел шляпу.

— Ты куда, Мигель?

— Убивать Игнасио Виллара.

Жена повисла у него на шее.

— Не ходи сейчас, Мигель! Ты не имеешь права…

— А они? Им, по-твоему, все дозволено?

Слова так теснились в голове Кончи, что она не сразу нашлась с ответом.

— Останься, Мигель! Тебя арестуют! А потом будут судить и отправят в тюрьму… Ты станешь убийцей! Нет, ты не должен так поступать!

— Но кто же тогда?

Он оттолкнул жену, и еще долго стук захлопнувшейся за ним двери болью отдавался в груди Кончи Люхи. Однако не успел Мигель свернуть с калле Росельон, как его жена уже лихорадочно набирала 70,333 — номер домашнего телефона комиссара Мартина.

Мигель брел по улице, как слепой. Прохожие, на которых он натыкался, сыпали проклятиями, но Люхи ничего не слышал. Пако зарезали. Его, Мигеля, отцу вспороли живот. Прикончили, как животных на бойне… В мирной тишине барселонской ночи Люхи двигался наугад, ничего не видя и не слыша, словно сгусток ненависти, чуждый мягкого очарования ночной жизни. Он шел мимо небольших компаний, громко смеявшихся и болтавших, мимо не желавших расставаться парочек. Иногда какой-нибудь загулявший молодой человек у запертой двери своего жилища провожал инспектора удивленным взглядом, недоумевая, куда запропастился серено[10] или он так крепко заснул на своем табурете, что не слышит, как один из жильцов отчаянно хлопает в ладоши. Люди под руки прогуливались по набережным. Мигель не обращал на них внимания, как не заметил и патрульных с автоматами за спиной, цепочкой двигавшихся вдоль тротуара.