Вы помните Пако? - Эксбрайя Шарль - Страница 27

Устроившись в кресле напротив стола шефа, Эстебан Гомес медленно потягивал сигару и сквозь полуопущенные веки наблюдал, как Виллар крупными шагами меряет комнату. Теперь уже андалусиец не сомневался, что его патрон потерял почву под ногами. Он хорошо помнил, как растерялся дон Игнасио, когда в кабаре пришел инспектор Люхи. Правда, потом Виллар сумел взять себя в руки, но воспоминание о его перекошенном от страха лице вставало перед мысленным взором Гомеса, как неотвратимая реальность. Виллар трусил, а Эстебан терпеть не мог трусов. Выслушав рассказ об измене Пуига, он вздрогнул, но ничем не выдал своего волнения. Похоже, дело начинает портиться. Гомес продолжал рассеянно слушать Виллара, но сам уже прикидывал, как бы унести ноги, да побыстрее. Дон Игнасио вдруг перестал метаться, как медведь в клетке, и замер перед Эстебаном.

— Если Пуиг снова попадет к фараонам в лапы — нам конец. Они заставят его все выложить.

Гомес кивнул.

— Он не должен им попадаться!

Андалусиец снова кивнул.

— Вы меня поняли, Гомес?

— Разумеется, понял, дон Игнасио. Вы хотите, чтобы я его убил.

— А вы видите другое средство?

— Нет.

— Значит, договорились?

— Не совсем.

— Что вы хотите этим сказать?

— Сколько вы можете предложить, чтобы я избавил вас от Пуига?

— Но, послушайте, Гомес, тут речь идет не только о моей, но и о вашей собственной свободе!

— В таком случае, почему бы вам не прикончить его своими руками?

— Я несколько поотвык от такой работы.

— А кроме того, если хорошенько подумать, у меня складывается впечатление, что инспектора Люхи куда больше интересуете вы, нежели я…

— И что это значит?

— С вас пятьдесят тысяч песет.

— Вы что, рехнулись?

— И билет на самолет в Буэнос-Айрес.

— Хотите удрать?

— А по-вашему, сейчас не самое подходящее время? Разрешите дать вам добрый совет? Так вот, и для вас тоже разумнее всего — последовать моему примеру!

— Я еще ни разу ни от кого не удирал!

Эстебан пожал плечами.

— Все когда-нибудь приходится начинать, дон Игнасио.

— Но пятьдесят тысяч песет!

— У вас в сто раз больше.

— Вы хотите приставить мне нож к горлу, Гомес!

— Не вам, сеньор, а Хоакину Пуигу!

— А я-то считал вас своим другом!

— Так оно и есть, дон Игнасио, так и есть, а потому вы, конечно, не захотите потерять надежного, да еще такого полезного союзника из-за каких-то пятидесяти тысяч?

Виллар даже не пытался скрыть, что не в силах бороться. В нем что-то вдруг бесповоротно сломалось. Дон Игнасио неожиданно обнаружил, что вокруг — одни враги: предатель Пуиг, шантажист Гомес и Нина, чье поведение остается пока не вполне понятным… И тут он, подобно Эстебану, подумал о бегстве. Но поедет ли Нина вместе с ним? А кроме того, слишком поздно начинать жизнь заново в другой стране, где придется противостоять более молодым противникам… Дикие звери и то возвращаются умирать в родные края, и дон Игнасио знал, что не сможет жить вне Барселоны. Естественный ход вещей вернет его в «баррио чино», откуда он выбрался столько лет назад. И в Вилларе вдруг заговорило самолюбие. Все его бросают? Ну что ж, тем хуже, он и один готов противостоять бегущей по пятам своре, а если и погибнет, то, во всяком случае, будет защищаться до последнего! И главным его оружием станет не грубая сила, а хитрость. Важнее всего сбить преследователей со следа. Придется здорово попетлять, но сейчас основная задача — устранить непосредственную угрозу в лице Хоакина Пуига, а для этого ему нужен Гомес. Он, Виллар, уже не может лично браться за подобное дело. Стало быть, придется выполнить требования андалусийца, а уж потом свести с ним счеты.

— Договорились, Эстебан, — вздохнул он. — Пусть будет пятьдесят тысяч песет… Да и билет в Буэнос-Айрес достать несложно. Хотите получить аванс?

— Не надо, дон Игнасио.

— Так вы мне доверяете? Вот удивительно!

— Почему, сеньор? Вы меня достаточно хорошо знаете, чтобы понимать: если, паче чаяния, вы не пожелаете расплатиться за сделанную работу, я просто-напросто отправлю вас следом за Хоакином.

Всего несколько дней назад никто бы не осмелился разговаривать с Игнасио Вилларом таким тоном. Дерзость подручного со всей очевидностью показывала дону Игнасио степень его падения. Однако про себя он поклялся, что Эстебан заплатит за всех остальных. А пока приходится прятать ярость под улыбкой.

— И когда вы рассчитываете выполнить это… поручение?

— Придется подождать, пока Пуиг выйдет из больницы.

— Верно…

И Виллар, в свою очередь, позвонил в справочную Сан-Пабло, дабы выяснить, когда сеньор Пуиг вернется домой.

— Он переночует в больнице, так что у вас есть время, — заявил дон Игнасио, повесив трубку.

— Вы уверены?

— Но старшая медсестра сказала, что…

— Видите ли, сеньор, — небрежно перебил его Гомес, — на месте Пуига я бы пораскинул мозгами и наверняка сообразил, что утром у двери меня будут поджидать полицейские, жаждущие узнать дополнительные подробности.

— И что же?

— А то, что, поскольку больница — не каталажка, я бы нашел способ тихонько улизнуть ночью.

Эстебан встал и, лихо надвинув шляпу на правое ухо, пошел к двери. На пороге он обернулся.

— Учитывая такую возможность, дон Игнасио, я проведу эту ночь у ворот Сан-Пабло.

— Минутку, Гомес! Прежде чем предпринимать что бы то ни было, привезите Пуига в «Тибидабо». Надо поточнее узнать, что он понаболтал Люхи. Возьмите мою машину. Пусть Фелипе останется за рулем — он очень тактичный парень. Если Хоакин сумеет достаточно убедительно оправдаться, вы сразу же переправите его на «Симона Боливара», который на рассвете уходит в Ливерпуль. А там уж пусть выкручивается как знает.

— А если его объяснения нас не удовлетворят, сеньор?

— Фелипе доставит вас обоих куда скажете.

— Я уверен, что объяснения Хоакина меня не удовлетворят, дон Игнасио.

Ему во что бы то ни стало надо добраться до дона Игнасио и убедить патрона, что его, Пуига, совершенно нечего опасаться. И сделать это надо прежде, чем Виллар подошлет к нему убийц. Эта мысль не давала Хоакину покоя. Страх настолько парализовал его мозг, что он даже не мог хорошенько обдумать, каким образом поскорее увидеться с доном Игнасио. Захлебываясь от беззвучных рыданий, Пуиг лишь кусал одеяло.

Когда дон Альфонсо рассказал жене о сцене, происшедшей между ним и Мигелем Люхи, которого временно пришлось отстранить от должности, пока сверху не пришло распоряжение о, несомненно, еще более суровых мерах, которые, очевидно, навеки закроют парню дорогу в полицию, у Мерседес пропал ее прекрасный аппетит. Еще больше, чем об испорченной карьере инспектора, сеньора Мартин сокрушалась о судьбе Кончи, которая, право же, не заслуживала подобного наказания. Слушая объяснения супруга и вглядываясь в его расстроенное лицо, она раздумывала, каким бы образом примирить обоих мужчин и сохранить подругу.

— А не чересчур ли ты был суров, Альфонсо?

— Я выполнил свой долг, Мерседес.

— Конечно… но не резковато ли?

— На моем месте кто угодно действовал бы еще решительнее.

— Но другие ведь не знают Мигеля Люхи так хорошо, как ты!

— Если бы ты только слышала, чего он посмел мне наговорить!

— Гнев — плохой советчик.

— Но я же как-никак его начальник!

— Только по службе, Альфонсо…

— А это разве не служебное дело?

— Я не уверена… Будь тут замешан кто-то другой, а не убийца Пако и его отца, Люхи ни за что так бы не поступил, и ты это прекрасно знаешь!

Комиссар проворчал что-то неопределенное, и Мерседес почувствовала, что выигрывает партию.

— Вы, католанцы — и я не устаю твердить тебе это много лет — слегка отстали в развитии.

Дон Альфонсо сделал вид, будто принял замечание жены всерьез.