Семейный позор - Эксбрайя Шарль - Страница 23

Наконец настало время подавать десерт. Дьедоннэ встал с кубком шампанского в руке.

— Друзья, спасибо вам, что пришли на обручение моей единственной дочери!.. И я уверен, что вы присоединитесь к моим пожеланиям… Пусть Пэмпренетта будет бесконечно счастлива с тем, кого она любит!

— Неправда!

Возмущенное восклицание Селестины оборвало порыв красноречия Адоля, и контрабандист растерялся, не зная, что еще сказать. Перрин удивленно вскинула брови. Доло оскалили зубы. Пэмпренетта покраснела. Ипполит сжал кулаки. Великий Маспи повернулся к жене.

— Ты что, спятила?

— Вот уж не ожидала от вас, Селестина! — обиженно заметила Перрин Адоль.

— А я, Перрин, никак не ожидала, что вы отдадите дочь такому бандиту!

И тут все закричали разом. Ипполит бешено размахивал руками и рычал, что непременно разобьет кому-нибудь физиономию, вот только надо выбрать — кому именно. Супруги Доло хором спрашивали мадам Маспи, зачем она лезет не в свое дело и по какому праву. Элуа посоветовал означенным супругам несколько сбавить тон и не забывать, что, как ни крути, они всего-навсего мелкая сошка. Перрин вопила, что впервые в жизни ее оскорбили в собственном доме, а Дьедоннэ силился объяснить, что тут наверняка произошло какое-то недоразумение. Пэмпренетта плакала. А дедушка Маспи, перекрывая общий шум, крикнул жене:

— Дай мне еще мороженого, Адель, пока нас отсюда не выставили!

Атмосфера накалялась на глазах. Отчаявшись, что ее наконец услышат, Перрин схватила компотницу и вдребезги разбила об пол. Услышав дьявольский грохот, все замерли, а дедушка Маспи так испугался, что сунул ложку с мороженым не в рот, а за пазуху.

— А теперь, — объявила мадам Адоль ледяным тоном, особенно резко контрастировавшим с недавней жаркой перепалкой, — я хочу знать, что все это значит. И никто здесь больше не произнесет ни слова без моего позволения. Вы сказали ужасные слова, Селестина… А мы ведь старинные друзья… Так за что вы нас так оскорбили?

— Вы не хуже меня знаете, что ваша дочь не любит Ипполита. Вы только поглядите — сущий недоносок! И доказательство — то, что его даже не взяли в армию!

Серафина подняла узкую мордочку (в этот момент она особенно напоминала землеройку) и прошипела, что ее оскорбляют и она, Серафина, не хуже любой другой могла бы нарожать красивых детей, но для этого нужен подходящий родитель. Уязвленный Доло отвесил жене пощечину, а Ипполит, защищая мать, набросился на отца. Перрин схватила парня за шиворот и усадила на место.

— Жоффруа, — предупредила она Доло, — позвольте себе еще хоть раз такое хамство — и будете иметь дело со мной! Продолжайте, Селестина!

— …Повторяю, ваша дочь не любит Ипполита, потому что она любит моего мальчика!

Перрин покраснела от злости.

— И вы смеете объявлять при всех, будто моя Пэмпренетта способна влюбиться в легавого?

— Это неправда! — крикнула девушка.

Торжествующая мать решила окончательно доконать противницу:

— Я все понимаю, Селестина… это разочарование заставляет вас клеветать… Раз Бруно опозорил вашу семью, вам бы очень хотелось и других поставить в такое же положение! Но в семье Адоль никогда не было и не будет легавых!

Великий Маспи не шелохнулся. Всякий раз, как упоминали о позорном переходе его сына на сторону полиции, он сконфуженно молчал. Зато Селестину, по-видимому, уже ничуть не волновали оскорбления, брошенные ей в лицо.

— Вот что я скажу вам, Перрин… По-моему, Бруно совершенно прав… Он хороший мальчик и сейчас, наверное, исходит слезами из-за того, что Пэмпренетта, его Пэмпренетта, та, кого он любит с детских лет, изменила данному слову… Только вчера я видела своего Бруно, и если бы вы тоже могли на него взглянуть, Перрин, сразу перестали бы сердиться… Лицо — как у покойника… и отощал — просто ужас… А сам только и говорит, что о Пэмпренетте. «Мама, — сказал он мне, — мне лучше умереть, чем жить без нее… Я слишком ее люблю… И не позволю другому отнять у меня Пэмпренетту, иначе я готов Бог знает чего натворить!»

Мадемуазель Адоль уже не плакала, а рыдала в голос. Ипполит, вне себя от обиды, не слишком вежливо приказал ей замолчать:

— Да заткнешься ты наконец?

Мадам Адоль не могла допустить, чтобы с ее дочкой разговаривали так грубо.

— Ипполит Доло! В нашем доме женщины не привыкли к подобному обращению! А коли тебя не учили вежливости — что ж, я сама быстренько возьмусь за дело!

Жених, уязвленный явной несправедливостью и всеобщими нападками, с негодованием указал на Селестину Маспи.

— Да разве вы не видите, что эта подлая баба пытается поссорить нас с Пэмпренеттой? Маспи, видите ли, не выносят, чтобы кто-то устраивал свои дела, не спросив у них дозволения! И приходят в ярость, коли обходятся без них! Иметь в семье легавого — такой стыд, что они просто свихнулись!

Хотя ее муж продолжал безучастно наблюдать за происходящим, а свекор невозмутимо набивал брюхо, Селестина не желала идти на попятный.

— Бедняжка Ипполит, ты тявкаешь, как шавка из подворотни, но на людях ты бы не позволил себе такого нахальства!

— Совсем как вы, когда к вам пришел Тони Салисето с друзьями и малость поучил хорошим манерам?

Маспи вдруг вскочил.

— Кто тебе рассказал?

— Попробуйте угадать, а?

— Ты что, якшаешься с Корсиканцем?

— Ну и что? Лучше с Тони, чем с легавыми! Вам не кажется?

Элуа снова рухнул на стул. Только теперь он окончательно понял, что время его ушло безвозвратно. Предательство сына лишило Великого Маспи пьедестала. И сейчас он всего лишь Элуа, отец полицейского. Ему хотелось плакать от стыда… Но тут, ко всеобщему удивлению, в наступившей после поражения Маспи тишине раздался дребезжащий голос Адепи:

— При всем при том мы и не выяснили, любит Пэмпренетта Бруно или нет!

Столкнувшись со столь неожиданной противницей, Ипполит вновь утратил хладнокровие.

— Что за собачья жизнь! И чего она лезет в разговор, эта старая дура?

— Я не дурее тебя, хряк невоспитанный!

А героиня этого бесконечного сражения, где каждый высказывал свою точку зрения и лишь ей одной не удавалось вставить ни слова, наконец не выдержала.

— Замолчите! — крикнула Пэмпренетта. — Замолчите! Или вы сведете меня с ума! Да, я люблю Бруно, а Ипполита больше не желаю видеть! Пусть убирается на все четыре стороны! Мне не нужен супруг, который связался с Корсиканцем!

И Пэмпренетта бросилась в материнские объятия.

— Могла бы предупредить пораньше, до того, как мы заказали еду, — не удержалась Перрин.

Что до Ипполита, то подобный афронт окончательно лишил его остатков разума. Парень совсем озверел, и, вероятно, дело окончилось бы очень печально, но в эту секунду дверь гостиной распахнулась и вбежала девушка, специально нанятая прислуживать на праздничной трапезе.

— Мадам! Мадам! Там двое мужчин…

Прислуга не успела договорить — инспектор Пишранд, твердой рукой отстранив это хрупкое препятствие, вошел в комнату вместе с инспектором Маспи. Это по меньшей мере неожиданное явление разом утихомирило страсти. Полицейский любезно поклонился.

— Приветствую вас всех… Простите, что нарушаем такое милое семейное торжество, но мы заглянули к вам всего на минутку…

Перрин Адоль приняла вызов.

— По-моему, я вас не приглашала, месье Пишранд?

— Работа часто вынуждает нас заходить к людям без приглашения… Я хотел бы поговорить с Пэмпренеттой.

— А что вам надо от моей дочери?

— Ничего особенного, успокойтесь! Пэмпренетта!

Но девушка не слышала оклика. Они с Бруно, не отводя глаз, смотрели друг на друга. Успокоенная Селестина наконец села. Что до Великого Маспи, то он закрыл лицо руками, предпочитая ничего не видеть и особенно сына, которого так бесконечно стыдился.

— Я тебя зову, Пэмпренетта!

Девушка наконец подошла к Пишранду, и тот взял ее за руку.

— У тебя очень красивое колечко, малышка… Кто тебе его подарил?

— Ипполит.

Инспектор все так же любезно повернулся к младшему Доло.