Семейный позор - Эксбрайя Шарль - Страница 14

Поскольку Селестина решила приготовить на обед буйабес[11], Элуа рано утром сходил к знакомому рыбаку и купил у него нужную для этого блюда рыбу — ту, что живет под скалами. Поднимаясь домой по улице Лонг-дэ-Капюсен, он читал газету и внутренне негодовал на так подло подставившего его Пишранда. Тот, правда, не назвал Элуа (только этого не хватало!), но ясно намекнул, кто выдал Салисето и его банду. Великий Маспи настолько увлекся чтением, что чуть не налетел на ярко-красную машину, стоявшую у крыльца. Элуа тихонько выругался и, подняв глаза, заметил улыбающегося Пишранда. Гневно размахивая газетой, он бросился на инспектора:

— Да как вы посмели…

— На вашем месте, Элуа, я бы поспешил домой, — невозмутимо отозвался полицейский. — Похоже, у вас гости, и, судя по тачке, в которой они разъезжают, довольно-таки важные птицы.

— Корсиканец? — чуть дрогнувшим голосом спросил Элуа.

— Да, у меня есть смутное предчувствие, что это именно он.

— Разве вы не того добивались, бессовестный враль?

— Честно говоря, да. Я остаюсь, и, коли дело обернется совсем худо, зовите на помощь!

Великий Маспи с бесконечным высокомерием поглядел на инспектора:

— Надеюсь, вы не думаете, будто я спасую перед каким-то корсиканцем?

Это гордое заявление не помешало Элуа подниматься по лестнице крадучись. У двери он замер и прислушался. Тишина. И вдруг, охваченный дикой, беспричинной паникой, он влетел в дом, почему-то решив, что всех его домашних уже зарезали. Дверь была не заперта, и Маспи пулей влетел в комнату. Боканьяно по-мальчишески подставил подножку, и Элуа, растянувшись во весь рост, на животе подъехал к ногам Селестины. Тони насмешливо чистил ногти лезвием внушительного ножа.

— Ну, вставай же, Маспи… Великий! — издевательски предложил Тони.

Все три бандита дружно заржали.

— Боже мой, да будь при мне ружье… — проворчал дед.

— А ты заткнись, предок! — сухо бросил Салисето. — А то отправим в постель без сладкого!

Дрожа от унижения, Элуа встал и оглядел комнату. Боканьяно курил, стоя у двери. Бастелика, развалившись в кресле, пил отменный контрабандный портвейн, подаренный Маспи Адолем. Тони то поглядывал в окно, то на хозяев дома. Селестина, дед и бабушка рядком сидели на стульях. Элуа попытался восстановить пошатнувшийся авторитет.

— Ну что, напали втроем на двух стариков и женщину и теперь воображаете себя настоящими мужчинами? — злобно глядя на Салисето, буркнул он.

— Заглохни!

— А не много ли ты о себе воображаешь, Салисето? И, во-первых, какого черта ты приперся в мой дом без приглашения?

— А ты не догадываешься?

— Нет.

— Спросил бы своего дружка Пишранда, с которым минуту назад так мило беседовал! Вон он торчит под окном, видно, нарочно, чтобы тебе подсобить? Так чего ты ждешь? Быстренько зови его на помощь!

— А на черта мне помощники? Я и так вышвырну вон дерьмо вроде тебя.

— Вот как? Тебе, я вижу, не терпится остаться без ушей?

Салисето подошел и осторожно приставил нож к горлу Маспи.

— А ну-ка, продолжай в том же духе! Что-то я плохо расслышал песенку!

Не то чтоб муж Селестины был трусом, но, во всяком случае, всегда чувствовал, когда перевес не на его стороне.

— Садись, Маспи… Великий! Точнее, великая сволочь!

Элуа устроился на последнем стуле.

— Ну, говорят, на старости лет ты заделался осведомителем, подонок?

— Клянусь тебе…

— Молчать! Впрочем, чему тут удивляться? Коли ты достаточно прогнил, чтобы сделать собственного отпрыска легавым…

— Я его выставил за дверь!

— Ты, случаем, не воображаешь, будто я совсем чокнутый? Просто тебе вздумалось жрать из всех кормушек сразу. Ты не мужчина, Маспи, а так себе, недоразумение! Да еще страдаешь манией величия! Право слово, мне так и хочется дать тебе хороший урок! И не будь под окнами полицейского, ты бы свое получил! А теперь слушай и постарайся запомнить: с этой минуты ты держишь пасть на запоре, ясно? Если тебя еще о чем вдруг спросят, ответишь, что дал маху и вообще ничего не знаешь… Потому как ежели тебе еще хоть раз вздумается бредить вслух, мы сюда снова приедем, а потом придется вызывать «скорую». И имей в виду: увезут не только тебя, но и этих троих доходяг… А что до твоего сынка, посоветуй ему не совать нос в мои дела, иначе он живо окажется в Старом Порту с парой кило чугуна в карманах!

— Или с ножом в спине!

Корсиканец с размаху ударил Маспи по лицу. Элуа не дрогнул.

— Тебе не следовало так поступать, Тони… никак не следовало… ты сам искал неприятностей, и ты на них нарвешься… Ох и горько ты пожалеешь об этой пощечине, Корсиканец! — только и сказал он.

— Замолкни, а то я намочу штанишки… Ты ведь не хочешь, чтобы меня прямо здесь от страха хватил инфаркт?

Трое бандитов весело рассмеялись. Уходя, Бастелика решил выкинуть новую шутку — поцеловать Селестину, просто чтобы показать, как он ценит прекрасный пол. В ответ жена Элуа плюнула ему в физиономию и тоже заработала пару оплеух. Маспи хотел броситься на Антуана, однако нож Корсиканца больно кольнул в его шею, ясно показав, что силы по-прежнему слишком неравны.

— Ну что, угомонился?.. Мадам Селестина, вы совершили ошибку… Антуан у нас на редкость ласковый малый… Ладно, чао! В следующий раз наша встреча может закончиться гораздо хуже, Маспи… Великий… А кстати, великий — кто?

Они снова захохотали с оскорбительным для хозяина дома презрением и наконец ушли. Элуа, сходя с ума от стыда и ярости, чувствовал, что отец смотрит на него с неодобрением, а Селестина и мать — с жалостью. Некоторое время он продолжал молча сидеть на стуле, а когда все же решился встать, сердито зарычал на жену:

— И все из-за твоего сына!

Селестина, задохнувшись от такой чудовищной несправедливости, даже не смогла сразу ответить.

— Моего сына? — крикнула она, вновь обретя дар речи. — А разве он и не твой тоже?

И тут Великий Маспи позволил себе совершенно бессовестное замечание:

— Я начинаю в этом сильно сомневаться!

У машины трое корсиканцев столкнулись с Пишрандом.

— Что, ходили в гости к Великому Маспи?

Бастелика хмыкнул.

— Великому… тоже мне! По-моему, он здорово сократился в размерах!

— Чисто дружеский визит, господин инспектор, — поспешил вмешаться Салисето. — Самый что ни на есть дружеский! И, кстати, я очень рад вас видеть, месье Пишранд!..

— Вот удивительно!

— Да-да, необходимо рассеять одно недоразумение… Мне сказали, будто вы взъелись на меня из-за того убитого итальянца…

— Не только, Салисето, а за все сразу, и буду преследовать тебя до тех пор, пока ты навеки не сядешь за решетку! Быть может, ночное ограбление ювелирного магазина наконец и предоставит мне случай с тобой покончить, кто знает? А ну, живо убирайся отсюда! Мне противно на тебя смотреть!

Тони закрыл глаза и до боли стиснул зубы, пытаясь справиться с пеленой бешенства, застилавшей ему разум. Антуан полез в карман за ножом. Для него это движение стало чисто рефлекторным.

— Мой кошелек! — вдруг воскликнул он.

И, словно эхо, ему ответил возмущенный возглас Боканьяно:

— Мои часы!

Ошарашенное бормотание Тони довершило картину всеобщего смятения:

— Моя…

Бандит вовремя прикусил язык и ляпнул первое, что пришло в голову:

— …ручка…

Вышло довольно глупо, и полицейский насмешливо спросил:

— Ты не ошибся, Салисето? Уж не пушку ли ты, случаем, потерял?

— Нет-нет, господин инспектор!.. У меня нет револьвера… и никогда не было… это слишком опасно… и потом, я знаю, что иметь огнестрельное оружие запрещено… Эй, ты куда собрался, Антуан?

— За нашими вещами!

— Стой на месте, дурак! Никто у нас ничего не брал… а кошелек ты где-нибудь посеял. Ну, лезьте в тачку!