Счастливого Рождества, Тони! - Эксбрайя Шарль - Страница 27

Глава 5

Все эти жуткие поиски и раскопки взволновали нас с Лафрамбуазом куда больше, чем нам хотелось показать. Поэтому на обратном пути оба мы угрюмо молчали. Только на подступах к Бордо Иеремия впервые за все это время открыл рот:

— Вы честно заработали награду, Тони, так что можете навести марафет и, если угодно, повидаться со своей возлюбленной. А заодно сообщите ей и о смерти мужа…

— И вы еще называете это наградой?

— По-моему, для вас главное — побыть рядом с ней, а уж тема разговора имеет второстепенное значение, разве нет?

— Но вы ведь, насколько я помню, хотели пока сохранить известие в тайне?

— С тех пор я успел подумать. Если мадам Гажан замешана в убийстве, она поспешит предупредить Сужаля, а тот бросится в Кап-Фэррэ и попробует заново спрятать тело, на сей раз — понадежнее. Там мои люди и застукают его с поличным. Но коли Фред Сужаль не двинется с места — ваша Эвелин ни при чем.

— А вам не кажется, что вы предлагаете мне сделать хорошенькую подлость, Иеремия?

— Да нет же, это самый обычный тест, старина. И вам он нужен не меньше моего. Вы что, боитесь?

— Да.

— А ведь куда лучше узнать правду до того, чем после, верно?

— Вы несомненно правы…

— Вот и прекрасно. А потом сошлитесь на срочную работу и приезжайте ко мне часов в десять. Я позвоню Сальваньяку, и мы втроем обсудим, каким образом лучше провести последний (хоть в этом можно не сомневаться!) бой. Да, и еще одно: намекните, будто я собираюсь послать за телом Гажана завтра на рассвете. Таким образом, Сужаль проведет на редкость приятную ночку!

Я сам себя не узнавал. До сих пор, хоть я и не считал себя «крутым» парнем, по крайней мере старался поддерживать репутацию человека, которому лучше не наступать на ногу без извинений, неплохого агента, весьма увлеченного работой и довольно равнодушного ко всему остальному. И вдруг в тот вечер накануне Сочельника я размяк, как тряпка. Не кривя душой, могу признаться, что забыл о Тривье, о его вдове и малыше, а заодно и о Сюзанне Краст, и что досье Марка Гажана заботило меня не больше, чем прошлогодний снег. По-настоящему меня волновало только одно: любит ли меня Эвелин и удастся ли нам вместе начать новую жизнь. И этой-то женщине, которой я дорожил как зеницей ока, я должен был расставить ловушку, рискуя погубить и ее, и себя? Больше всего меня пугало даже не то, что Эвелин могла оказаться замешанной в убийстве мужа, а последствия разоблачения. И мне же еще доказывать ее вину?

Я позвонил Эвелин из квартиры Лафрамбуаза. По-моему, она искренне обрадовалась, услышав мой голос, и боялась лишь, как бы я не отменил наше первое совместное торжество — Эвелин уже начала к нему готовиться! Я кое-как постарался успокоить ее на сей счет и, сказав, что позже у меня важные дела, предложил увидеться немедленно. Чувствовалось, что мой странный тон удивил молодую женщину, но она и не подумала спорить, а, напротив, сказала, что я могу приехать когда вздумается.

Собираясь ехать в Кордан, на пороге комнаты я столкнулся с Лафрамбуазом. Здоровой рукой он похлопал меня по плечу.

— Наберитесь мужества, Тони, и помните слова, сказанные Им в час смертной муки: «Отче Мой, если не может чаша сия миновать, чтобы Мне не пить ее, да будет воля Твоя».[13]

— Ладно-ладно, Иеремия… Можно мне взять вашу машину?

— Разумеется… Мы с Сальваньяком ждем вас к десяти часам, ну а попозже сходим выпить по рюмочке в «Кольцо Сатурна».

От улыбки Эвелин мне стало больно. А она, видимо, сразу почувствовала неладное.

— У вас дурные новости, Тони?

— Одна — хорошая, другая — плохая.

— Тогда, если можно, начните с хорошей, ладно?

— Мы напрасно подозревали Марка Гажана — он не бросал вас и не изменял родине.

Эвелин просияла от счастья.

— Это правда? — воскликнула она.

Я кивнул, моя любимая от радости, наверное, плохо соображая, что делает, бросилась мне на шею и расцеловала в обе щеки. В другой ситуации я бы прижал ее к груди и долго не отпускал, но сейчас даже не шевельнулся, и Эвелин, словно поняв, что творится у меня на душе, резко отстранилась.

— А теперь скажите мне плохую новость, Тони…

— Она… связана с тем, каким образом мы… убедились в невиновности вашего мужа…

— Ну?.. Так как же?

— Мы нашли его тело…

Эвелин отшатнулась, будто я ее ударил.

— Его те… ло?

— Да, Марка Гажана убили.

— Уби…

— Так же, как моего коллегу Бертрана Тривье, так же, как Сюзанну Краст…

Эвелин беззвучно заплакала, и ее тихая скорбь растрогала меня больше, чем самые бурные проявления горя. На сей раз я подошел и тихонько обнял ее за плечи.

— А разве вы никогда не думали о такой возможности? — чуть слышно спросил я.

— Я… я старалась не думать об этом… Бедный Марк… так много работать… так надеяться на блестящее будущее… Где он сейчас, Тони?

— Там, где мы его нашли, — в лесу за хижиной, где вы проводили выходные.

— У Фреда?

— Да, у Фреда.

— Но… почему он так поступил?

— Мы как раз собираемся об этом спросить, точнее, Лафрамбуаз, потому что меня, строго говоря, касаются только чертежи и вычисления вашего мужа.

— А вы их… не нашли? — пробормотала Эвелин.

— Нет.

— Значит, Марка убили из-за его изобретения?

— По-моему, так.

— Но как мог Фред… Должно быть, он с ума сошел! Иначе это просто необъяснимо! Да, конечно, бедняга повредился в рассудке…

— Психиатры, безусловно, осмотрят Сужаля, но, между нами говоря, вряд ли они сочтут его больным. Скорее это законченный мерзавец.

Что тут еще скажешь? Эвелин достала бутылку виски — обоим нам очень не мешало взбодриться.

— Тони… вы не привезли Марка сюда?

Грудь мне сдавило, как стальным обручем. Эвелин сама включила дьявольский механизм ловушки, которая, возможно, прихлопнет и ее, и меня.

— Нет, мы оставили его там… Завтра на рассвете Лафрамбуаз прихватит с собой специалистов и…

— Бедный Марк… — печально прошептала Эвелин. — Еще целая ночь… и никого рядом…

Она посмотрела на меня.

— Тони, а как его…

— Так же, как Сюзанну Краст, — ударили сзади по голове.

— Боже мой… Боже мой…

Ее всхлипывания и трогали меня, и невольно будили ревность, так что я неожиданно для себя рассердился. Если мадам Гажан не любила мужа, то к чему слезы? Или она все-таки притворяется? Может, Сальваньяк и Лафрамбуаз, с самого начала подозревавшие Эвелин по меньшей мере в соучастии, не так уж неправы? Но она, должно быть, снова угадала, о чем я думаю.

— Я оплакиваю не любимого мужа, Тони, а друга… рядом с которым прожила много лет… Марк не заслуживал такой страшной смерти…

Мы еще долго говорили обо всем и ни о чем, а потом мне настало время прощаться и ехать к Лафрамбуазу.

— Вам и в самом деле нужно идти, Тони? Это так необходимо?

— Да…

— Я боюсь оставаться одна… Но уже завтра вечером вы обязательно придете, правда?

— Обещаю вам.

— Невеселое получится Рождество…

— Пускай! Для меня главное — провести его с вами!

— Спасибо, Тони… От всего сердца благодарю вас.

Первым заговорил Лафрамбуаз.

— Очень трудно пришлось, Тони?

Я молча пожал плечами, а Сальваньяк встал и дружески хлопнул меня по спине.

— Инспектор мне уже все рассказал… Да, как ни кинь, а мерзко выходит… Надеюсь, однако, вы не забыли, что я вас предостерегал?

— Знаю-знаю! Все меня дружно предостерегали! Все наперебой говорили о ней гадости! И, очень может быть, с полным на то основанием… Только что это меняет, а?

— Ничего… — буркнул Иеремия. — А теперь нам пора заглянуть в «Кольцо Сатурна» и попробовать тамошнее виски.