Ночь Святого Распятия - Эксбрайя Шарль - Страница 2

В Мадриде я провел всего одну ночь. Кастилия — тоже Испания, но не моя. Я начинаю чувствовать себя как рыба в воде, лишь миновав Сьюдад-Реаль, у самой Сьерра-Морены. И все равно вот уже сорок восемь часов как меня снова начали величать «сеньором Моралесом», правильно ставя ударение на «а». Еще немного — и, пожалуй, кто-нибудь спросит: «Que tae, don Jose»?[11], тогда-то я стану по-настоящему счастлив. Хотя мне и сейчас отчаянно хочется кричать каждому встречному: «Это я! Я вернулся! Оле»!

По-моему, я не особенно изменился. Несмотря на американское воспитание и благоприобретенную привычку достаточно энергично работать локтями, чтобы обеспечить себе место под солнцем, я все тот же Хосе Моралес (для друзей — просто Пепе), родившийся майским днем в Севилье под сенью Сан-Хуан де Ла Пальма[12] и под покровительством Возлюбленной Святейшей Марии Армагурской. Для андалусца древнего рода я довольно высок — метр семьдесят пять, вешу семьдесят два кило, волосы и глаза — черные и смуглая кожа (поэтому, кстати, там, за океаном, меня частенько принимают за мексиканца).

Мне очень хотелось остановиться на мосту Алколеа и долго смотреть, как струятся воды Гвадалквивира. Как я люблю Гвадалквивир! Все мое детство прошло на его берегах! Но я даже не надеялся когда-либо снова его увидеть, потому что на перелег из Вашингтона в Севилью, да еще через Париж, нужно куда больше долларов, чем скопилось на моем банковском счету. Поэтому, когда Клиф Андерсон спросил, не хочу ли я провести Страстную неделю в Севилье, я чуть не бросился ему на шею. Но Клиф — человек отнюдь не сентиментальный, и я отлично знал, что предложение сделано не по доброте душевной — просто шеф считает меня одним из лучших агентов ФБР в подведомственном ему отделе по борьбе с наркотиками.

От Кордовы меня теперь отделяли двенадцать километров. Я ехал медленно, очень медленно, как будто для того, чтобы насладиться красотой пейзажа, но на самом деле — окончательно почувствовать себя человеком, чью роль мне предстоит играть. Это и я, и в то же время не совсем я: испанец, решивший навестить родину после долгого отсутствия. Мне следовало забыть, что я говорю по-английски, как уроженец Бруклина, и вообще выбросить Вашингтон из головы. Важнее всего было хорошенько усвоить, что все это время я безвылазно жил во Франции. К счастью, покинув Андалусию, мы с родителями два года провели в Париже, маме с папой там нравилось, и, вероятно, они так и остались бы там до самой смерти, не пригласи их один дальний родственник в Нью-Йорк, где он держал бакалейную лавку. В американской школе я продолжал заниматься французским и теперь знаю его как родной. Иначе Андерсон, надо думать, ни за что бы меня не выбрал. Ему в первую очередь требовался агент, владеющий испанским и французским не хуже английского. Впрочем, Клиф не стал полагаться ни на мои бумаги, ни на утверждения, а учинил суровый экзамен. Для начала мне пришлось битый час у него на глазах беседовать с бежавшим в Штаты уроженцем Мадрида. Потом шеф пригласил меня к себе ужинать, но опять-таки лишь потому, что принимал в тот вечер француза. Я выдержал оба испытания, благодаря чему и сидел сейчас за рулем «ситроена», глядя на первые дома в пригороде Кордовы, где в саду Виктории должен встретиться с Мануэлем Эскуарисом.

Я въехал в Кордову по древнему, выстроенному еще римлянами мосту, и, дружески помахав рукой статус Сан-Рафаэль, сразу же направился на Пасео дель Гран Капитан[13] — именно там всегда останавливаются туристы с туго набитым песетами кошельком, а потом пошел пропустить стаканчик в «Мадриде». Надо ж немножко навести порядок в мыслях и чувствах… А Мануэль пусть чуть-чуть подождет.

С фотоаппаратом, подпрыгивающим на груди на каждом шагу, я вполне похож на обычного любопытного путешественника, который приехал полюбоваться Большой мечетью, превращенной в собор[14]. Не забыть бы только время от времени щелкать фотоаппаратом, хотя вероятность, что за мной могут следить, очень невелика. Честно говоря, я сам толком ничего не знал о задании, поскольку наш патрон Клиф Андерсон настолько боится внушить своим агентам предвзятое мнение, что всякий раз посылает нас на дело почти как слепых котят. И уж мы сами должны, имея две-три зацепки, прояснить всю картину. Поэтому мне известно только, что дело связано с контрабандой наркотиков, которая уже довольно давно мешает Клифу спокойно спать. Чуть больше двух лет наркотики ввозят к нам (я имею в виду Соединенные Штаты) через мексиканскую границу, по крайней мере, мы так полагаем, и тем не менее еще ни разу не удалось перехватить хоть мало-мальски крупную партию. Можно подумать, что тот, кто заправляет этим делом, обзавелся надежными связями в Белом Доме, потому как он с поразительной ловкостью ухитряется избегать всех расставленных нами ловушек, да еще и потешается над незадачливыми охотниками из ФБР. А Клиф Андерсон терпеть не может, когда над ним смеются. Правда, Клиф обладает основным качеством, необходимым в нашей профессии, — терпением. Честно говоря, я вообще никогда не сталкивался с подобным спокойным упорством. Этот парень работает и составляет планы так, будто у него впереди целая вечность. Андерсон не желает уходить в отставку (хотя мог бы сделать это еще два года назад), пока не отправит нашего неуловимого противника в Синг-Синг или Алькатрас[15] до конца его дней. И, я уверен, так оно и будет, потому что Клиф Андерсон — это Клиф Андерсон. Поскольку нам не удавалось перекрыть поток на этапе распределения, Клиф решил приняться за дело с другого конца. Долгое расследование показало, что наркотики переправляют в Америку из Испании. Потому-то шеф и послал меня в Андалусию встретиться с одним из осведомителей — как раз Мануэлем Эскуарисом, которого я увижу через несколько минут, сообщившим, что, кажется, точно знает, в каком из андалусских портов идет погрузка наркотиков для Нового Света, и что штаб-квартира нашего противника — в Севилье. Никаких других подробностей Мануэль не рассказал, и Клиф велел мне разобраться на месте, причем из предосторожности назначил встречу не в Севилье, а в Кордове. Стало быть, мне предстояло узнать название перевозившего отраву судна и немедленно сообщить его в Вашингтон. А там уж сумеют переловить всю команду, независимо от того, под каким флагом она плавает. По крайней мере, такова официальная часть моей миссии. Но я-то прекрасно понимаю, чего на самом деле ждет от меня Андерсон: я должен попытаться разрушить саму организацию и, по возможности, уничтожить ее главу, некоего канадца по имени Боб Лажолет. При этом мне настоятельно предписывалось не привлекать внимания испанской полиции, которой может очень не понравиться, что иностранные агенты суются в ее дела, да еще на чужой территории.

Этот Лажолет — крепкий орешек. Приехав из Квебека и приняв американское гражданство, за десять лет он стал одним из могущественнейших королей наркобизнеса. Лажолет получил юридическое образование, великолепно знал законы и ловко умел обернуть их в свою пользу. Потому-то нашим службам ни разу не удалось поймать его за руку. Большинство конкурентов мало-помалу сдались и, радуясь возможности пользоваться советами столь квалифицированного босса, предпочли стать его подручными, а не вести в одиночку все более опасную игру. Тут-то в их жизнь и вошел Клиф Андерсон.

Не тратя времени даром, он вызвал к себе Лажолета, без обиняков выложил свое мнение о нем и поблагодарил за то, что теперь в его жизни государственного чиновника появилась вполне достойная цель: навсегда изъять Лажолета из обращения, а если удастся доказать его причастность к убийству — с величайшим удовольствием усадить на электрический стул. Канадец, похоже, воспринял предупреждение довольно спокойно, но, хорошо зная людей, конечно, сообразил, какую опасность для него самого и для наркобизнеса, в частности, представляет тип вроде Клифа Андерсона. В результате Лажолет еще глубже ушел в подполье, но размах его операций остался прежним. Клиф дышал ему в затылок, ожидая малейшего неверного шага, какой-нибудь самой незначительной оплошности. В конце концов у канадца сдали нервы, и в один прекрасный день мы узнали, что он уехал в Европу. Но Андерсон вовсе не обрадовался — он не желал, чтобы кто-то другой положил конец карьере его личного врага. Очень скоро мы выяснили, что Лажолет обосновался в роскошной вилле на склонах Тибидабо, неподалеку от Барселоны. Чтобы доставить удовольствие американским коллегам, местная полиция держала его под наблюдением, но не находила ровно ничего предосудительного в действиях почтенного иностранца, жившего на широкую ногу, щедро тратя доходы от денег, вложенных в фирмы с безупречной репутацией. Помимо всего прочего, Боб отлично умел вкладывать деньги — тут уж ничего не скажешь.