Мы еще увидимся, детка! - Эксбрайя Шарль - Страница 19

Убедившись, что Мак-Намара ушел, Дэвит в экстазе воскликнул:

— Невероятно! Неужели такие дураки еще водятся на свете?

— Вот и видно, Питер, что вы никогда не были влюблены!

— Во всяком случае, не настолько, чтобы поверить вам на слово, Джек!

— Это я и имел в виду.

Глава IV

Патриция прилегла отдохнуть — ночь, проведенная в полиции, немного истощила ее силы, — но спала плохо. Стоило закрыть глаза — и воображение начинало рисовать пейзажи Шотландии. Девушке грезилось, что она, в твидовом костюме и в сапогах, с трудом поспевает за Малькольмом, а он ведет ее на вершину холма «показать» ветер своей страны. Малькольм… Патриция даже не пыталась скрыть от себя самой, что влюбилась в могучего шотландца, но в то же время прекрасно понимала: ей не стать его женой, ведь Джек ни за что не даст ей ускользнуть! Бедняга Малькольм, воображающий, будто в Лондоне, как в Томинтуле, все можно решить ударом кулака… Мечтая о будущем, в котором ей было отказано, молодая женщина не могла не сравнивать его с тем, что обещает в дальнейшем ее вынужденное присутствие рядом с Джеком. Волна отвращения захлестывала ее, и Патриция всерьез задумалась о смерти: теперь, когда она встретила Мак-Намару, продолжать прежнее существование казалось невыносимым. Наконец Патриция погрузилась в тяжелое забытье, и ей снилось, будто Малькольм во главе шотландских кланов захватывает Сохо, чтобы освободить ее. Патриция с криком проснулась в тот самый момент, когда ее возлюбленный в разгаре сражения схватил Дункана за шиворот и занес над ним свой клаймор[7].

У постели стоял Дункан и слегка озадаченно смотрел на молодую женщину.

— Это… вы? — пробормотала она.

— Вас, кажется, мучают кошмары, дорогая?

— Эта ночь в полиции меня доконала.

— Сочувствую, но пенять вам следует только на себя.

— Почему?

— Если бы вы вели себя умнее, то уж, наверное, смогли бы помешать своему кавалеру столь эксцентрично выражать свое восхищение!

— С Малькольмом очень трудно справиться.

— Ах, он уже для вас Малькольм?

— Я хотела сказать…

— Я все отлично понял, Патриция… Вам безумно нравится этот парень, так ведь?

Мисс Поттер вдруг почувствовала, что не может больше постоянно дрожать и подчиняться.

— Да, безумно, — сказала она, глядя Джеку прямо в глаза.

— И, может быть, именно поэтому вы ничего не предприняли, чтобы облегчить его кошелек?

— Я не воровка!

— Кто вы и кем вам быть, решаю один я!

— А по какому праву?

Джек улыбнулся, разыгрывая добродушие.

— Неужели вы и в самом деле хотите, чтобы я вам это объяснил?

— Нет.

— Тем лучше… Вы снова становитесь разумны… Все это, конечно, нервы… И о чем же вы беседовали всю ночь среди джентльменов из полиции?

— О его родине.

— Естественно… и, несомненно, время быстро текло в мечтах о совместном будущем и жизни, начатой заново? — Он рассмеялся. — Честно говоря, Патриция, я плохо представляю вас в роли пастушки! К счастью, есть я, и я не позволю сделать глупость, которая испортила бы вам жизнь!

— Больше чем сейчас испортить уже невозможно.

— А ведь вы, кажется, неблагодарны, Патриция! Меж тем, у вас есть платья, драгоценности, деньги, вам сопутствует успех… Чего же вы еще хотите?

— Дышать чистым воздухом и избавиться от этой вони!

— Осторожно, Пат… На вашем месте я бы взвешивал слова… нынче утром я очень терпелив, но все же не стоит превышать меру!

— Джек…

— Да?

— Отпустите меня!

— Куда же это?

— В Шотландию.

— По-моему, вы теряете рассудок, дорогая моя! Уж не забыли ли вы, что я вас люблю?

— Какой смысл в этой лжи? Вовсе вы меня не любите, а я просто ненавижу вас!

— Врать очень гадко, дорогая! И если вы позволите мне говорить откровенно, признаюсь, что мне нисколько не мешает ваша ненависть, напротив — это даже придает некоторую пикантность нашему союзу! Вы не находите? Посмотрите на Дэвита… Он меня ненавидит. А меня это забавляет. Он только и мечтает, как бы меня прикончить, и знает, что мне это известно. Таким образом, наш альянс не рискует погрязнуть в однообразии…

— Когда-нибудь вы на секунду забудете об осторожности…

— И не надейтесь, дорогая. Я прошел суровую школу… А что касается вашего шотландца, то ему крупно повезло. Не будь он мне еще нужен…

— Что было бы с ним?

— В настоящий момент он сравнивал бы прохладу вод Темзы с атмосферой родных холмов.

— Неужели вы посмеете убить этого несчастного только за то, что он честен и наивен?

— Разумеется нет, дорогая, я убью его потому, что он осмелился поднять глаза на вас — такие вещи я не прощаю. У меня есть слабость держаться за свою собственность. Жаль, конечно, что его обожание не оставило вас равнодушной, иначе я ограничился бы хорошим уроком — поучить приличным манерам никогда не вредно. Короче, смотрите-ка, какая странная штука жизнь, — если с этим субъектом и впрямь случится что-то скверное, он будет обязан этим вам.

— Не позволю!

— Что мне нравится в вас, Патриция, так это ваша детская манера бурно реагировать, не заботясь ни о какой сдержанности… Когда я был в Оксфорде… Да-да, дорогая, я учился в Оксфорде, правда, ничем особенно не блистал среди студентов Магдалена-колледжа… А потом меня выгнали… так… за ерунду… Итак, когда я был в Оксфорде, нам постоянно внушали, что каждую проблему надо сначала обдумать со всех сторон, а уж потом принимать решение. Жаль, что вы не прошли через Оксфорд…

— Глядя на вас, я об этом не жалею!

— Я ценю ваше умение подавать реплики, Патриция, но если бы вам не предстояло петь сегодня вечером, то я показал бы вам, что за дерзость приходится платить… Досадно, что помятая физиономия может шокировать публику…

Патриции снова стало страшно: ироническое хладнокровие Джека пугало даже больше, чем прямое насилие. И все-таки из любви к Малькольму молодая женщина продолжала настаивать:

— Чего вы хотите от шотландца?

— Вы так за него волнуетесь? Пожалуй, даже слишком… но я не хочу, чтобы вы воображали невесть что… просто он сходит за пакетом, за которым сам я прогуляться не могу.

— А что в пакете?

— Любопытство — отвратительный порок.

— Наркотики?

Теперь и тон, и поведение Дункана резко изменились.

— Довольно! Не суйте нос в эти дела, Патриция! И послушайтесь моего совета, если дорожите своей мордашкой и жизнью! Иначе…

— Как Джеффри Поллард и Джанет Банхилл?

Ненадолго воцарилась тишина. Патриция понимала, каких бешеных усилий Дункану стоит сдержаться и не ударить ее. Наконец он глухо проговорил:

— Вот теперь вы можете быть совершенно уверены, дорогая, что не покинете меня никогда.

— Я избавлюсь от вас, когда вы попадете на виселицу!

— Случись такое несчастье, вам уже не придется радоваться… А теперь, когда мы вполне объяснились, отдохните хорошенько. Я хочу, чтобы к вечеру вы были в блестящей форме. До скорого, дорогая!

Уже на пороге Дункан обернулся и с улыбкой произнес:

— Право же, прискорбно, что на вас так сильно действуют звуки волынки…

Сэма Блума терзала неврастения. Он заболел ею, с тех пор как узнал, что западня, приготовленная для его шотландского постояльца, не сработала, и тщетно пытался лечиться с помощью виски. Сэм Блум верил предсказательницам судьбы, гадалкам и прочим прорицателям. Миссис Осбрейт, одна из самых известных ясновидящих в Сохо, сказала, что Сэм вступает в наиболее опасный период своего астрального бытия, а посему самое мудрое для него решение — вооружиться философским терпением. Это поможет противостоять ударам, которые готовит судьба. Сэм унаследовал от иудейской религии веру в карающего Бога, чьи законы преступать не рекомендуется. И хотя Блум считал себя атеистом, в его душе жили древние верования в проклятие и отмщение. После гибели Джеффри Полларда и Джанет Банхилл Сэму казалось, что гнев Господень вот-вот обрушится на его голову, и он заранее трепетал от ужаса. Но и в самом страхе Блум не мог почерпнуть последней капли мужества — мужества отчаяния и изменить образ жизни. Неудача покушения на шотландца, покушения, инспирированного им самим, казалась Сэму одной из вех в веренице грозящих ему катастроф. А что, если это всего лишь пролог? Поэтому, увидев входивших в гостиницу инспекторов Блисса и Мартина, Блум приготовился к наихудшему.