Болонская кадриль - Эксбрайя Шарль - Страница 29

Сбитая с толку капитуляцией супруга Антонина разразилась трогательным монологом. Сначала она напомнила Карло о своей любви, потом коварно перешла к глубинным причинам этого чувства, особенно подчеркивая, как она всегда гордилась тем, что стала спутницей жизни человека, о котором другие могут лишь мечтать. А дальше, не останавливаясь, перескочила на чисто земные проблемы и долго распространялась о долге и чести. Наконец в полном изнеможении матрона умолкла. Несколько удивляясь молчанию супруга, Антонина дрожащей рукой убрала с любимого лица одеяло — сержант рыдал. Синьора Коррадо не могла взирать на подобное зрелище безучастно и, обливаясь слезами, бросилась на грудь сержанту.

Исчерпав до конца излияния разделенной печали, Карло сел.

— Антонина, как ты красиво говоришь!

— Это потому, что от сердца, Карло.

— Тогда в следующий раз постарайся пустить в ход мозги!

Матрона удивленно воззрилась на мужа:

— Что ты имеешь в виду?

— Только то, что оценил твою речь, но она меня не убедила. Я остаюсь в постели!

— Карло, ты этого не сделаешь!

— Ma gue! Ты вздумала мне приказывать?

— А почему бы и нет? Твоя честь принадлежит не только тебе! Я ношу твое имя, Карло Коррадо!

Сержант скрестил на груди руки.

— Ты хочешь оскорбить меня, Антонина? — осведомился он с горечью.

Синьора Коррадо промолчала. Сержант посмотрел на жену. Она не опустила глаз. И Карло вдруг понял, что перед ним стоит совершенно не знакомая ему Антонина. Привычный семейный мирок, основанный на таких простых и необходимых для жизни правилах, как, например, полная власть над женой, рушился. Коррадо встал. В его отчаянии чувствовалось нечто возвышенное.

— Я одеваюсь… и еду в Ча Капуцци, где собрались одни головорезы… Я больше не хочу жить!

Антонина испустила вопль, в котором слышалась тоска львицы, лишившейся своего господина и малышей. Но, как ни мрачен был этот стон, он приятно щекотал самолюбие сержанта. Он сообразил, что нащупал правильный способ вернуть утраченную или по крайней мере пошатнувшуюся власть. Сейчас, всем своим видом выражая презрение к заботам этого бренного мира, он был великолепен.

— Замолчи, Антонина! — приказал Коррадо.

— Не могу!

— Ma gue! Разве не ты сама посылаешь меня на смерть?

— Нет!

— Послушай, Антонина, ты меня оскорбила. А поэтому теперь можешь сколько угодно ползать у моих ног, умоляя не соваться в разбойничий вертеп на Ча Капуцци, я все-таки поеду! — Немного подождав, он с болью в голосе добавил: — Впрочем, ты и не думаешь просить…

Появление Силио Морано нарушило эту возвышенную сцену. Но и в пижаме сержант внушал карабинеру глубокое почтение.

— Почему на Ча Капуцци сопровождаете меня вы, а не Гринда?

— Гринда хотел приехать, сержант, но я счел своим долгом не покидать вас…

Карло смерил жену ироническим взглядом и снова повернулся к Силио:

— Морано, я вас не забуду… Люди думают, будто всегда могут рассчитывать на самых близких, на тех, с кем связаны узами родства или брака, но… запомните, Морано, даже если это мой последний совет вам, запомните: посторонние бывают гораздо преданнее своих! Я благодарю вас, Морано! Спасибо, друг! Дайте руку…

Сержант подошел к Силио. Тот все еще стоял, вытянувшись по стойке «смирно», поэтому Карло сам взял его руку и горячо пожал. Антонина глотала слезы, но пунцовые от стыда щеки горели. В порыве чувств сержант, отпустив руку Морано, обнял его за плечи и с решимостью, достойной античного героя, повел к двери.

— Andiamo, fratello mio![15]

Но Антонина со свойственной ей практичностью спустила их на землю.

— Что ж, ты так и пойдешь в пижаме? — всхлипывая, спросила она.

Ворота не были заперты, но сержант все-таки позвонил, решив строго придерживаться устава, раз уж его сюда вызвали по всем правилам. К карабинерам вышел Эмиль.

— Отведите нас к своим хозяевам! — высокомерно бросил Коррадо.

Эмиль поклонился и повел их в гостиную, где ожидали Тоска, Жак и Санто. Сержант вытянулся в военном приветствии и коснулся кепи затянутой в перчатку рукой, а хозяева встали навстречу.

— Мы прибыли сюда по просьбе синьора Субрэя, с тем чтобы арестовать личность, напавшую на вас и угрожавшую огнестрельным оружием, но обезвреженную вами… Е vero?[16]

Такая торжественность немало позабавила Тоску.

— Да, все правильно, — улыбнулась она, — только следовало бы уточнить, что речь идет о женщине.

— О женщине?

— Она из Советов, — пояснил Субрэй. — Наташа Андреева, горничная.

— Так вы ее знаете?

— Конечно!

— Ладно… Что ж, синьор, соблаговолите отвести меня к задержанной… Где вы ее оставили?

— В постели.

— Что?!

— Предварительно хорошенько связав! Вы идете?

Но в комнате никого не оказалось, и только веревки свидетельствовали о недавнем пребывании здесь Наташи. Сержант подкрутил усы.

— Не так уж крепко вы ее связали, э?

Жак молча разглядывал веревку. Нет, ее не развязали и не стянули, а разрезали!

Карло Коррадо набрал в легкие побольше воздуха — слишком много накипело у него на сердце, с тех пор как Антонина его разбудила.

— Синьор француз, надеюсь, вы поверите, что я не испытываю никакой особой враждебности к вашим соотечественникам и какие бы странные дела ни творились по ту стороны Альп, мне это безразлично? Откровенно говоря, меня это не касается. Нейтралитет, синьор, я соблюдаю строгий нейтралитет. Зато я не потерплю и не позволю, чтобы некий француз пересек границу наших двух стран с единственной целью опозорить сержанта Карло Коррадо!

— Уверяю вас, сержант, вы заблуждаетесь!

— Scusi, синьор!.. Я спокойно жил в Мольо, не строя никаких честолюбивых планов и радуясь, что у меня есть жена, которая чтит меня, как самого Господа Бога, вновь пришедшего на землю. Я гордился уважением начальства и доверием подчиненных и полагал, будто с честью ношу форму. Ma gue! Но вот на моем ясном, незамутненном горизонте появляетесь вы, и жизнь мгновенно становится адом кромешным!

— По-моему, вы слегка преувеличиваете, сержант…

— Синьор! Меня вытаскивают из постели и заставляют тащиться в Капуцци посреди ночи! Там я оказываюсь в окружении каких-то сумасшедших и призраков. В меня стреляют, разбивают голову, а на рассвете выпроваживают, чуть ли не обвиняя, будто я полез не в свое дело. Но едва я возвращаюсь домой в надежде на заслуженный отдых, как снова вынужден вставать с постели, ссориться с Антониной… И ради чего? Чтобы, приехав, обнаружить вместо пленника пустое место! По-вашему, это серьезно, синьор?

— Серьезно? И даже очень, сержант! Вы даже не представляете, до какой степени…

— Grazie![17] Не хватало только, чтобы вы обозвали меня дураком! Но теперь и это сделано! Grazie tanto[18], синьор!

— Да нет же, сержант, я не это имел в виду! Женщина, привязанная к кровати, никак не могла освободиться сама. Правда, Эмиль?

— Совершенно исключено, месье.

— Стало быть, ее кто-то освободил! А значит, люди, которые были здесь ночью, все еще неподалеку.

— Тот рыжий человечек, что грозил мне револьвером, а потом отшвырнул на кровать? Ну, уж его-то я поймаю! У нас с ним свои счеты!

Охваченный воинственным пылом сержант, позабыв о нанесенных обидах, потащил Морано в сад, где, быть может, скрывался Роналд Хантер.

Тоска и Санто видели, как карабинеры бросились в сад, и не преминули удивиться отсутствию Наташи. Узнав от Жака о побеге пленницы, Фальеро стал уговаривать Тоску прогуляться. Он мечтал хотя бы на часок-другой избавиться от невыносимой атмосферы виллы, от навязчивого присутствия Субрэя и от периодических, но всегда неожиданных набегов представителей Великобритании, Соединенных Штатов и Советского Союза. Все это изрядно отравляло существование молодожену, жаждущему побыть наедине с супругой.