Белый какаду - Эберхарт Миньон Гуд - Страница 1

Миньон Эберхарт

Белый какаду

Посвящается Нелли Ричмонд Эберхарт и Чарльзу Вейкфилду Кадману – с благодарностью за чудесные песни, и особенно за одну, ставшую моей собственной.

Глава 1

Пока я писал, попугай Пусси, которому было суждено сыграть важную роль в этой истории, приблизился ко мне и подозрительно поглядел на меня своим черным круглым глазом.

Я заполнил анкету, необходимую для каждого гостя, прибывшего в отель. Дата прибытия: 29 ноября 19... Фамилия: Сандин. Имя: Джим.

– Что касается пункта «Постоянное место жительства», то я заколебался, так как у меня нет постоянного адреса. Нью-Йорк, Чикаго. Денвер – одинаково могли претендовать на него. Но, чувствуя на себе подозрительные взгляды попугая, с одной стороны, и хозяина отеля – с другой, я написал: «Нью-Йорк, занятие – инженер. Прибыл из Берлина».

У попугая, казалось, был удовлетворенный вид, когда я вручил хозяину заполненный формуляр и вписал свое имя в книгу отеля. Страница, на которой я писал, была совершен" чистой, если не считать большой чернильной кляксы. Эта чистота служила доказательством того, что в ноябре в гостинице было очень мало гостей.

Стараясь не спускать глаз с попугая, хозяин посмотрел на мою подпись. Он был черноволосым толстяком низкого роста. На руке у него было четыре кольца с камнями разных цветов, и один из них – с бриллиантом необычного вида. С первого взгляда было трудно определить его национальность. Человек этот мог быть немцем, но с таким же успехом он мог оказаться и итальянцем. Его манера двигаться казалась типично французской, однако на лице имелись следы и еврейского происхождения: полные красные губы; черные, близко посаженные глаза и толстый загнутый нос. Поэтому я удивился, когда он поглядел на меня с улыбкой и, потирая свои толстые короткие пальцы, заявил:

– Я тоже американец.

Он протянул мне свою скользкую, потную руку и продолжал говорить о том, как он счастлив со мной познакомиться, прибавив, что сюда, чтобы посетить Историческую палату и Римские развалины, приезжает много туристов из Америки.

– Я из Чикаго, – продолжал он. – Меня зовут Ловсхайм, Марк Ловсхайм. У меня есть брат в Нью-Йорке, он занимается контрабандой алкогольных напитков. Дела у него идут отлично.

Невольно я задал себе вопрос: зачем этому американскому гражданину жить здесь, во французском городке, в роли владельца отеля? Здешние доходы должны быть ничтожными по сравнению с теми, что он мог бы получать, работая в Чикаго вместе со своим братом – контрабандистом.

Человек, очевидно, прочитал мой мысли и прежде, чем я успел прийти в себя от удивления, сказал:

– Вас удивляет то, что я здесь делаю, и вы задали себе вопрос: какого дьявола нужно этому американцу в отеле, который зимой почти пуст, в то время как он мог бы заработать хорошие деньги в Чикаго?

Он пожал плечами, погладил своего попугая рукой, унизанной кольцами, и продолжал:

– Такова жизнь, дорогой мой сэр. Это место мне предложили, и я был счастлив, что смог его получить.

Мне не хотелось пускаться с ним в дальнейшие разговоры, тем более что я был утомлен, голоден и озяб.

Я спросил его, могу ли я получить комнату с ванной. К моему удивлению, он ответил утвердительно. Несмотря на это, я ощутил странное желание как можно скорее уйти прочь из этого старого, мрачного и неприятного отеля; я успел даже взять в руки свой чемодан. Хозяин отнесся совершенно равнодушно к моему намерению уйти. И в то же время, когда я колебался, не зная, что делать, совершенно незначительное обстоятельство заставило меня изменить решение и остаться: до меня донесся вкусный запах печенья...

Хозяин объяснил, что моя комната находится в северной части здания, которая зимой из-за ветра бывает почти пустая. Затем он вышел в стеклянную дверь, ведущую во внутренний двор отеля. Середина двора была вымощена камнем, вдоль стен и ограды вились виноградные лозы и росли разные кустарники. С трех сторон двор был закрыт отелем, а с четвертой – серая ограда с большими воротами для автомобилей. Северное крыло находилось напротив меня, оно выглядело холодным и почему-то таинственным.

Наконец, появился слуга с моими чемоданами. Мы прошли через холл, в котором не было ковра и находились лишь несколько плетеных кресел и анемичные пальмы. Лифт был невероятно мал, а сам отель – гораздо больше, чем я предполагал. Как оказалось, я не приметил и очень странной архитектуры этого здания.

Главный холл поднимался на высоту всего здания, и свет в него проникал через стеклянную крышу. Каждый этаж имел своеобразную галерею. Мы шли по скудно освещенным коридорам, удаляясь от главной части отеля, затем сошли вниз по пяти-шести ступенькам и после странных поворотов оказались, наконец, в северном крыле. Коридор резко сворачивал в сторону. Пришлось открыть еще одну дверь, затем пройти еще коридор, в котором было зверски холодно. С одной стороны этого коридора находились две комнаты, с другой – несколько окон, выходящих во двор.

В одной из этих комнат мне предстояло жить. В северном крыле царила полнейшая тишина. Слышались лишь наши шаги. Моя комната, по-старомодному роскошная, была большой и холодной.

Как только приготовили ванну, я выкупался и полчаса спустя отправился ужинать. Выйдя из своей комнаты, я на минутку остановился и через окно коридора увидел на противоположной стороне двора свет в холле.

В конце коридора были застекленные двери. Подстрекаемый любопытством, я отворил их и очутился на веранде. Узкие ступени выходили прямо во двор. Вся веранда заросла виноградными лозами, и, почувствовав потребность в свежем воздухе, я покинул затхлое помещение.

Сойдя по ступенькам во двор, несмотря на сильный ветер, я услышал голоса. Мне показалось, что Ловсхайм на грубом английском языке делает замечания своему слуге, так как за конторкой его не было видно. Он утверждал, что он не станет платить, «если это случится». Другой голос уверял, что «этого не случится».

– Вы уверены в этом? – спросил голос, казалось принадлежавший Ловсхайму.

– Уверен, совершенно уверен, так как я знаю это место.

– Только смотрите, никаких глупостей! Я этого больше не потерплю!

– Нет, будьте уверены.

– Тогда все в порядке, предоставляю вам свободу действий.

Ловсхайм замолчал, затем вдруг произнес одно слово по-испански: «Мапапа». Оно напомнило мне сделки с мексиканцами. Тот, другой, ответил тем же словом «Мапапа», и Ловсхайм вышел из-за кустов, пересек двор и вошел в полосу света, льющуюся из холла. Было видно, как он сел за свой письменный стол и стал гладить своего попугая. Другой человек таинственно исчез. Сильный ветер колыхал кусты и лозы, мне стало холодно, и я пошел ужинать.

Проще всего мне было пересечь двор и войти в холл, но я боялся, что Ловсхайм остановит меня и завяжет разговор. Но если бы я так поступил, события могли бы принять совершенно иной оборот.

Когда я вернулся в свой коридор, прошел его, то вскоре заблудился и вынужден был обратиться за помощью к горничной. Я попросил ее указать дорогу. Она не говорила по-английски, но довела меня до лифта. Холл был пуст, а в баре не горел свет. В ресторане я заметил того слугу, который принес мои вещи в номер, теперь он исполнял обязанности официанта. Он показал мне мой стол и подал меню. Кроме меня в зале сидело всего три человека...

Наискось от меня сидела женщина, походившая на лошадь. На ней было платье из блестящего шелка и много фальшивых драгоценностей. Поскольку она читала «Дейли Мейл», я принял ее за англичанку, но позже узнал, что ее имя миссис Бинг и она американка.

По сей день я не могу понять, зачем она приехала в этот уголок Франции, зачем задержалась в городке А... Она до конца осталась для меня загадочной фигурой.

В другом конце зала сидел священник. Он был молод и имел рыжую бороду. Его коротко подстриженные волосы каштанового цвета резко отличались от редкой и длинной бороды. Это придавало ему какой-то неприятный вид.